прильнула ко мне. Я обнял ее плечи. С минуту мы сидели
молча.
-- Сережа, почему ты до сих пор не женишься?
-- Человек должен сделать что-то сам, -- сказал я,
--
понимаешь, сам, как человеческая единица, а потом
уже
продолжить свой род. Мое убеждение: человек не может
получить
морального права продлевать свой род, если он --
не
самореализован, не самовыразил себя, себя... Понимаешь?..
-- По-твоему, я поспешила и не имею морального права
иметь
Оксанку? -- удивилась Вика.
-- Женщина другое дело, -- пошутил я.
-- А что, женщина не человек по-твоему?!
-- Я еще не разобрался в этом.
-- Ну, у тебя и философия! Ну, ты и даешь!
--
расхохоталась Вика. -- Скорее разбирайся, а то...
-- А то что? -- игриво прислушался я.
-- А то, -- Вика плотно прижалась ко мне так,
что
хрустнули у нее косточки. -- А то. Я не знаю, что я с
тобой
сейчас сделаю!..
-- Ну вот, и нечеловеческие объятия! -- съязвил я.
-- Женские объятия, женские, -- подсказала
Вика,
заглядывая мне в глаза.
-- Да, уж это точно, -- нечеловеческие, --
утвердительно
кивнул я...
Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья,
словно
пришла в себя:
-- Мне уже пора идти домой, -- сказала она решительно.
-- Посиди еще пожалуйста, -- попросил я.
-- Оксанка может скоро проснуться -- кормить ее
надо
будет. А тебе уже скоро на работу!
-- Вот еще! -- возразил я. -- Я еще с полчаса могу
быть
дома.
-- Ну хорошо... Ты будь, а я пошла.
Я с неохотой проводил Вику. У входной двери
она
остановилась.
-- Я завтра утром загляну, можно?
-- О чем речь! -- повеселевши, ответил я. --
Приходи
обязательно. Я буду ждать -- не человека!
-- Женщину, -- тихо добавила Вика, как-то задумчиво
и
нежно.
Я немного сконфузился и добавил:
-- И женщину тоже, -- и я прикоснулся губами к
Викиной
щеке. Вика ушла.
Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел
себе
в лицо:
-- Тридцать, -- рассуждал я про себя, -- седые
волосы
частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике
--
двадцать, но она уже успела пожить замужем и
разойтись...
Решительная она все-таки... В шестнадцать -- родить Оксанку!
Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег
на
диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что
именно
сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся
для
этого пораньше, а вот не получилось.
Я оглянулся на журнальный столик и прочел на
корешке
подаренной мне книги таинственную надпись: "Возрожден
ли
мистицизм?"
Кладбище
Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно
для
себя стал вспоминать события трехдневной давности...
Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных
венков
выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись
на
табличке гласила: "Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970 --
1988
гг." Бумажные цветы перешептывались на догоравшем
ветерке
вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем.
Я
неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой
ветвистой
Пирамида