я не дозвонился по междугородке из автомата). Я все их
раздал.
И тут я увидел, как скользнула по паперти и
скрылась в
церкви знакомая мне фигура! Я мог спорить с кем угодно, --
она
появилась ниоткуда! Появилась, как святая, которую
увидел
только я... "Господи!.. Так это... Это же... Наташа!"
--
выкрикнул я про себя.
-- Ты что остановился? -- дернула меня за руку Вика,
и я
очнулся от счастливого беспамятства!..
Мое замешательство длилось несколько мгновений, но
теперь
я ринулся в церковь, ринулся в нее, потому что туда
меня
поманила Наташа, и я почувствовал, что во мне, как в
детстве,
вспыхнула и таинственно расцвела вера в Бога.
-- Сережа, -- одернула меня Вика, -- это же неприлично!
-- Что? -- на ходу, едва расслышав ее голос, отозвался
я.
-- Неприлично. То ты останавливаешься, то ты бежишь,
как
угорелый! Это в тебе все-таки бес резвится!
Я окончательно пришел в себя, и далее мы пошли с
Викой
нога в ногу, медленно. У паперти Вика достала из
газетки
аккуратно сложенную косынку нежно-голубого цвета и надела
ее
себе на голову.
-- Завяжи, -- попросила она меня.
Я завязал косынку, в глазах у Вики царили искорки.
Она
давно уже уговаривала меня пойти в храм, и наконец,
ее
могущественная мечта сегодня сбывалась...
Вика повернулась к собору лицом, перекрестилась на
него и
поклонилась ему. Я забыл обо всем на свете! Где-то в
туманном
далеке памяти растаял райком партии и кинотеатр, словно их
не
было никогда на свете! И мурашками покрылось мое тело, и
сухие,
горячие ручейки растекались по нему, от величия и древности,
от
светлого волшебства этого замысловатого движения
руки.
Движения, которое пришло ко мне в детстве вместе с тем,
как я
научился держать ложку... Я тоже перекрестился.
... Повсюду витал проникновенный запах горящих свечей
и
дымный аромат ладана. Людей было много, но дышалось
--
нараспашку! Ни малейшей теснинки в душе! Мы купили по
три
небольших свечки, аккуратно выстояв длинную очередь.
-- Ты пойди к своему святому, Сергию Радонежскому,
его
икона там, -- Вика едва указала рукою, -- слева от
алтаря.
Поставь свои свечи и помолись ему, а я буду тебя ждать
здесь и
тоже молиться, хорошо?..
-- Да, конечно, -- согласился я. И пошел.
Я свернул за высокую колонну и остановился в двух шагах
от
иконы Сергия Радонежского.
Я стоял напротив своего святого, он возвышался надо
мною в
золотом квадрате рамы и, как мне показалось, словно
выглядывал
куда-то из-за подвешенной перед его святым ликом
массивной
лампады. И я улыбнулся этому, но тут же и содрогнулся...
Я
понимал, что юмор здесь не уместен, что это результат
какой-то
оскверненности моей души, эхо безумно хохочущего
мира
бездуховности, там, за изгородью этого храма. Господи, нам
уже
не хватает смешного безумия нашей собственной жизни,
над
которым мы сами же смеемся, так мы еще и придумываем
страшные
картины хохота, мы замкнули свой хохот на придуманный,
и
теперь, словно ужаленные змеи не можем уже
остановиться и
извиваемся по кругу за своим собственным хвостом!
А мне удалось вырваться сюда ненадолго. Но я к
этому
безумному хохоту прикован тяжелой цепью, которая притащилась
за
Пирамида
