За синие горы, за белый туман
В пещеры и норы уйдет караван;
За быстрые воды уйдем до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.
Волшебники-гномы! В минувшие дни
Искусно металлы ковали они;
Сапфиры, алмазы, рубины, топазы
Хранили они и гранили они.
На эльфа-соседа, царя, богача
Трудились они, молотками стуча;
И солнечным бликом в усердье великом
Украсить могли рукоятку меча.
На звонкие цепи, не толще струны,
Нанизывать звезды могли с вышины;
В свои ожерелья в порыве веселья
Вплетали лучи бледноликой луны.
И пили они что твои короли
И звонкие арфы себе завели;
Протяжно и ново для уха людского
Звучало их пенье в глубинах земли.
Шумели деревья на склоне крутом,
И ветры стонали во мраке ночном;
Багровое пламя взвилось над горами -
И вспыхнули сосны смолистым огнем.
Тогда колокольный послышался звон,
Разверзлась земля, почернел небосклон.
Где было жилище - теперь пепелище:
Не ведал пощады свирепый дракон.
И гномы, боясь наказанья с небес,
Уже не надеясь на силу чудес,
Укрылись в богатых подземных палатах -
И след их сокровищ навеки исчез.
За синие горы, где мрак и снега,
Куда не ступала людская нога,
За быстрые воды уйдем до восхода,
Чтоб золото наше отнять у врага.
И, слушая их пение, хоббит почувствовал, как в нем рождается любовь к
прекрасным вещам, сотворенным посредством магии или искустными умелыми
руками, - любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в сердцах всех
гномов. И в нем проснулось что-то туковское, ему захотелось видеть
громадные горы, слышать шум сосен и водопадов, разведывать пещеры, носить
меч вместо трости.
Он выглянул в окно. На черном небе поверх деревьев высыпали звезды.
Он подумал о драгоценностях гномов, сверкающих в темных пещерах. Внезапно
за лесом За Рекой взметнулось пламя (наверное, кто-то разжег костер), и
Бильбо представилось, как мародеры-драконы водворяются на его мирном Холме
и сжигают все вокруг. Он вздрогнул и сразу сделался опять обыкновенным
мистером Бэггинсом из Бэг-Энда, что Под Холмом.
Он встал, дрожа всем телом. Он колебался: то ли просто принести
лампу, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому спрятаться в
погребе между пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Но тут
он вдруг заметил, что музыка и пение прекратились, все гномы уставились на
него и глаза их светятся во мраке.
- Куда это вы? - окликнул его Торин тоном, в котором ясно
чувствовалось, что он догадывается о намерениях Бильбо.
- Нельзя ли принести лампу? - робко спросил Бильбо.
- Нам нравится в темноте, - хором ответили гномы. - Темные дела
совершаются во тьме! До рассвета еще далеко.
- Да, да, конечно! - сказал Бильбо и сел, но впопыхах сел мимо
скамейки, прямо на каминную решетку, с грохотом повалил кочергу и совок.
- Ш-ш! - сказал Гэндальф. - Сейчас будет говорить Торин.
И Торин начал так:
- Гэндальф, гномы и мистер Бэггинс! Мы сошлись в доме нашего друга и
собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита - да не выпадет
никогда шерсть на его ногах! - воздадим должное его вину и элю!
Он перевел дух, давая хоббиту возможность сказать, как полагается,
вежливые слова, но бедный Бильбо Бэггинс воспринял сказанное совсем не как
похвалу: он шевелил губами, пытаясь опровергнуть слова "дерзновенный" и,
что еще хуже, "собрат по заговору", но так волновался, что не мог
произнести вслух ни звука. Поэтому Торин продолжал:
- Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и
средства, наши умыслы и уловки. Очень скоро, еще до рассвета, мы тронемся
в долгий путь, в путешествие, из которого некоторые из нас, а возможно,
даже все, кроме, разумеется, нашего друга и советчика, хитроумного чародея
Гэндальфа, могут не вернуться назад. Настал торжественный миг. Наша цель,
как я полагаю, известна всем нам. Но уважаемому мистеру Бэггинсу, а может
быть, и кому-нибудь из младших гномов (я думаю, что не ошибусь, если
назову Кили и Фили) ситуация в настоящий момент может представляться
требующей некоторых разъяснений.
Таков был стиль Торина. Он ведь был важной персоной. Если его не
остановить, он продолжал бы в том же духе без конца, пока бы совсем не
запыхался, но так бы и не сообщил обществу ничего нового. Однако его самым
грубым образом прервали. Бедняга Бильбо при словах "могут не вернуться
назад" почувствовал, что к горлу у него подкатывается крик, и крик этот
наконец вырвался наружу, пронзительный, точно свисток паровоза,
вылетевшего из туннеля. Все гномы повскакивали с мест, опрокинув стол. На
конце своего волшебного посоха Гэндальф зажег голубой огонь, и в его
мерцающем свете все увидали, что насчастный хоббит стоит на коленях на
коврике перед каминов и трясется, как желе. Вдруг он плашмя хлопнулся на
пол с отчаянным воплем: "Молния убила! Молния убила!" - и долгое время от
Пирамида