- Ты?..
- Я, Учитель, - по-прежнему одними губами, - ты замерз, наверно... я принесу тебе
горячего вина...
Так-уже-было. Он кивнул.
- И огонь погас... Сейчас я...
- Не надо...
Ощупью, не отводя глаз от ее лица, он закрыл окно, шагнул к камину - так-уже-было - и
начертил в воздухе знак Ллах: взметнулись языки пламени.
- Но... ты ведь не за этим пришла, - он с трудом выговорил эти слова.
- Ты... хотела говорить со мной?
- Да... Нет... - внезапно она поняла, что хочет сказать, осознала, что несколько ломких
веточек и высохших кореньев, которые все еще держала в руках - только предлог, повод
прийти. Поняла и то, что ничего не скажет
- просто не сможет, настолько чудовищным и невероятным было ее видение - а может, всего
лишь кошмарный сон.
И - медленно, как во сне, наклонилась, подняла хрупкий стебель, подошла к столу.
Шорох - шелест - шепот...
- Я принесу вина, - повторила, мучительно сознавая, что, быть может, разрушает
непонятное, ею самою созданное наваждение, что может никогда больше не вернуться эта тень
памяти - что он не ответит ей на единственный вопрос, который она хотела - и страшилась
задать.
...Вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся одними глазами, приняв из ее рук
чашу.
- ...Это чернобыльник - ахэнэ, его еще называют Черной Девой: есть такая легенда... Он
успокаивает в горе, утишает боль; если растереть листья и приложить к ране, останавливает
кровь, а рана заживает быстрее. Лечат им и лихорадку... Это ветка ивы, ниэнэ; свежие листья
ивы хорошо класть на воспаленную рану, а древесный сок, собранный в пору цветения, лечит
болезни глаз. Вот пятилистник - къет'Алхоро, Волчий след: он обостряет чувства и дает
мыслям ясность, а Волчьим следом зовется потому, что растет на глухих лесных тропах -
людские предания говорят, там, где прошел Древний Волк. Можжевельник, йэллх; его плоды
собирают с пятнадцатого дня знака Локиэ до пятого дня знака Хэа и сушат только на воздухе.
Чтобы язва подсохла и зажила скорее, сушеные ягоды надо истолочь и смешать с медом, а если
омыть голову отваром или просто смочить им виски и лоб, можно снять головокружение. Дым
от сухого можжевельника хороший, от него легче думать... Къелла, или ирный корень; аир.
Собирают его корневища с поздней осени до первых дней знака Алхор, но выкапывать нужно
непременно железным клинком. Тоже лечит раны - если настой сделать или присыпать рану
сушеным корнем, истолченным в порошок. А это корень ириса, иэллэ; если сушеный корень
смешать с вином, он хорошо помогает от кашля и боли в груди, дает успокоение душе и
притупляет боль телесную. А это - о, это элгэле, звездный колос... где ты его разыскала? Его в
здешних лесах трудно найти. Он помогает при чахотке. И... это - серебристая полынь.
Опустил глаза. Долго молчал.
- Трава Странников. Трава Дороги... Ахтэнэ, ты совсем не за этим пришла. Ты ведь
знаешь все это не хуже меня.
- Трава Дороги... - повторила она и неожиданно для себя самой спросила. - Учитель... а
вернуться можно? Если шагнешь за грань?
- Не знаю, - глухо, словно через силу. - Но... если нужно, если что-то не окончил, не
завершил, и больше некому...
Так-уже-было.
- Когда-нибудь и я...
Неоконченная фраза обожгла ее - стало невыносимо, до немоты страшно. Как от того
видения, о котором не могла рассказать даже Учителю. Даже ему. Именно ему.
Ее взгляд упал на узкую руку с тяжелым браслетом наручника на запястье - он больше не
прятал от нее рук.
- Оковы ненависти, - бессмысленно-размеренно, не осознавая смысла слов.
- Что?..
Она смотрела прямо в его растерянное лицо, смотрела невидящими, широко
распахнутыми глазами:
- И оковы ненависти не разбить... Ортхэннэр однажды ведь пытался...
Потом - вдруг, порывисто:
- Учитель, откуда я помню это?
Он почти бессознательно отметил: не "знаю" - "помню".
- Ведь это было так давно...
- И танец Хэлгэайни...
- И танец Хэлгэайни... Откуда ты?..
Он поднялся, прошелся по комнате, стараясь не хромать - по привычке.
- Ахтэнэ...
Как тебе объяснить это, как рассказать тебе это?.. Я многое знаю; многое - но не все.
Меня почитают бесстрашным - и вот теперь я боюсь. Боюсь ошибиться. Боюсь разбудить твою
память - не знаю, не понимаю, почему. Одного слова будет довольно, а я не смею произнести
это слово... Скажи, полынный стебелек, видишь ли ты то, что вижу я? И что будет с тобой, если
ты вспомнишь? Что станешь делать ты? Что делать мне?..
- Ахтэнэ, я... я не знаю.
Благоразумие - милосердие - трусость... не все ли равно, как называть. Не понимаю себя.
Или - это ты, та - ты, и ты вернулась?..
- Учитель...
Голос позади - неожиданно глуховатый. Он, не оборачиваясь, почувствовал, как она
склоняет голову, как бессильно опускаются ее плечи.
- Ты, наверно, устал... Я... пойду.
Без надежды на то, что он остановит ее.
- Приду... в другой раз. Потом.
Он не смел обернуться.
- Я пойду, - совсем тихо. И вдруг: - Кори'м о анти-этэ.
Он вздрогнул и обернулся. Она повторила, глядя ему в глаза:
- Кори'м о анти-этэ, Мелькор.
И, мгновение помедлив, подняла руки - открытыми ладонями вверх.
Знак открытого сердца - знак того, что этот разговор останется между ними - просьба об
ученичестве, в которой нельзя отказать - или... Или - все это вместе? И - имя вместо
привычного - "Учитель"... Он коснулся ее рук - ладонь к ладони:
- Кор-мэ о анти-этэ.
Взял в ладони ее лицо - как доверчиво, как беззащитно смотрит, Тьма, какие глаза, губы
почти детские - сердце мое в ладонях твоих, слова древнего языка...
- Я пойду.
Он молча кивнул. Она пошла к двери - легко и странно неуверенно, снова чем-то
напомнив еще беспомощного маленького олененка; он закрыл глаза - и услышал тихое,
похожее на стон:
- Учитель, Мелькор - кто я?
И - нет ее в комнате. Как сон.
Он подошел к столу, невольно прислушиваясь к затихающим - неверным, словно
вслепую - шагам и поднял сухой стебель серебристой полыни.
Больше она не приходила. Не спрашивала ни о чем. Когда они все же встречались -
Пирамида