Сотни ее последователей тоже пожертвовали свою кровь, всего по
нескольку капель в чаши для причастия. Десятки добровольных помощников
передавали их по рядам, и в течение часа все, кто желал причаститься,
получили свой глоток. Гигантский кокон потихоньку пустел. Все уходили в
молчании.
Я чувствовал себя шарлатаном. Прошло уже почти двадцать четыре
часа, а я так ничего и не ощутил... кроме, пожалуй, самой обычной любви
к Энее - то есть любви совершенно необычной, уникальной, абсолютной, ни
с чем не сравнимой.
И на обратном пути все тоже молчали. В этом молчании не было
неловкости или разочарования, скорее - благоговение и страх,
свойственные завершению определенного жизненного этапа и ожиданию -
надежде на ожидание - нового.
"Выбери снова".
Мы с Энеей занимались любовью в затемненном жилом коконе. Наша
близость была неспешной, нежной и почти невыносимо сладостной.
"Выбери снова".
Эти слова еще звучали у меня в голове, когда я буквально окунулся в
сон.
"Выбери снова".
Я выбрал Энею и жизнь с Энеей. Наверное, она тоже выбрала меня.
И я буду выбирать ее снова и снова - завтра, послезавтра и каждый
час всех после-после-послезавтра, сколько бы их ни оставалось.
"Выбери снова".
Да. Да.
27
Меня зовут Яков Шульман. Я пишу это письмо друзьям в Лодзь:
[Дорогие мои друзья, я медлил с письмом, ожидая подтверждения
дошедших до меня слухов. Увы, как это ни прискорбно, теперь мы знаем
истину. Я говорил с очевидцем, которому удалось спастись. Он рассказал
мне все. Их вывезли в Хелмно, близ Торуни, и всех их схоронили в
Жешувском лесу. Евреев убивали двумя способами: пулями и газом. Вот что
случилось с тысячами евреев из Лодзи. Не подумайте, что это писал
безумец. Увы, это трагическая, ужасная правда.
Я так устал, что не могу больше писать. Сотворивший небо и землю,
спаси нас!]
Я пишу это письмо 19 января 1942 года. Несколько недель спустя, в
февральскую оттепель, когда в лесах вокруг моего родного Градова вдруг
запахло весной, нас, узников лагеря, сажают в фургоны. На некоторых
фургонах нарисованы яркие экзотические деревья и животные. Прошлым летом
в них вывозили из лагеря детишек. За зиму краска выцвела, а подновить
немцы не потрудились, и веселые картины поблекли как прошлогодние мечты.
Нас вывозят за полтора десятка километров от Хелмно. Немцы зовут
этот город Кулмхоф. Здесь нам приказывают выйти из машин и облегчиться в
лесу. Я не могу на глазах у охранников и бесчисленного множества людей,
но делаю вид, что справил малую нужду и застегиваю брюки.
Нас снова загоняют в фургоны и везут в старый замок. Здесь опять
приказывают выйти и конвоируют в подвал через двор, заваленный грудами
одежды и обуви. На стене подвала нацарапано на идише: "Живым отсюда не
уходит никто". В подвале нас сотни - все мужчины, все из Польши,
большинство из ближайших сел, из Градова и Коло, но есть и из Лодзи. В
воздухе - застоявшийся запах сырости, гнили, холодного камня и плесени.
Через несколько часов, в сумерки, мы выходим из подвала живыми.
Приехало много новых фургонов - больших, с двустворчатыми дверями, цвета
хаки. У них на бортах нет никаких рисунков. Охранники распахивают двери
- фургоны набиты почти до отказа, в каждом от семидесяти до восьмидесяти
человек. Ни одного из них я не знаю.
Немцы пинками загоняют нас в большие фургоны. Я слышу плач и крики
и начинаю молиться, и люди подхватывают вслед за мной слова: "Шма
Израэль" - "Слушай, Израиль". Мы молимся, пока нас заталкивают в вонючие
фургоны. Мы продолжаем молиться, когда захлопываются двери.
Снаружи немцы орут на шофера-поляка и его польских помощников. Я
слышу, как один из помощников по-польски выкрикивает "Газ!", и раздается
звук, как будто под днищем грузовика соединяют трубы или шланги. С ревом
заводится мотор.
Рядом со мной некоторые еще продолжают молитву, но большинство
плачут и кричат. Фургон медленно, очень медленно трогается с места. Я
знаю, что нас везут по узкой асфальтовой дороге, которую немцы проложили
от Хелмно до леса. Эта дорога ведет в никуда, она обрывается посреди
леса, расширяясь так, чтобы грузовики могли развернуться, не съезжая с
асфальта. А дальше - ничего, кроме печей, выстроенных по приказу немцев,
и вырытых по их же приказу рвов. Евреи в лагере, прокладывавшие эту
дорогу, строившие эти печи и копавшие эти рвы, рассказывали нам обо
всем. Мы не верили им, а потом их забрали... от-транспортировали.
Воздух густеет. Нарастает плач. Голова раскалывается. Трудно
дышать. Сердце бухает. Я держу за руки юношу, стоящего слева, и старика,
стоящего справа. Они молятся вместе со мной.
В глубине фургона кто-то поет, заглушая вопли, поет на идише, поет
хорошо поставленным оперным баритоном:
[Боже мой, Боже мой,
для чего Ты оставил нас?
Нас уже бросали в огонь,
но не предали мы Твой Святой Закон.]
[Энея! Боже мой! Что это?
Тс-с. Все в порядке, милый. Я здесь.
Я не... что это?]
x x x
Меня зовут Катрин Катейен Эндимион, и я жена Трорба Эндимиона,
который пять местных месяцев назад погиб на охоте. А еще я мать ребенка
по имени Рауль, которому сейчас три гиперионских года, он под присмотром
Скачать книгу [0.56 МБ]
Пирамида