когда-нибудь видели кракена, господин? Прыгайте в воду, ежели на то ваша
воля, ловите ее руками. Я мешать не стану. Я этой коггой живу!
- Ты живешь моей милостью, паршивец! Давай сети, а то велю повесить!
- Поцелуй...те пса под хвост! На когге - моя воля выше вашей! Я тут
капитан!
- Тихо вы оба! - зло крикнул Геральт. - Она что-то говорит, у них
трудный диалект, мне надо сосредоточиться!
- С меня довольно! - певуче воскликнула Шъееназ. - Я есть хочу. Ну,
белоголовый, пусть он решает, и немедленно. Скажи ему одно: я больше не
хочу быть посмешищем и не стану разговаривать с ним, с этой четырехрукой
морской звездой. Повтори ему, что для забав, которые он предлагает мне на
скалах, у меня есть подруги, которые делают все гораздо лучше! Но я считаю
это играми для детишек, у которых еще не сменилась чешуя на хвостах. Я
нормальная, здоровая сирена...
- Шъееназ...
- Не прерывай! Я еще не кончила! Я здоровая, нормальная и созревшая
для нереста, а ему, если он действительно меня хочет, надо обзавестись
хвостом, плавником и всем, что есть у нормального тритона. Иначе я знать
его не знаю!
Геральт переводил быстро, стараясь избегать вульгарностей. Не
очень-то это получалось. Князь покраснел, выругался.
- Бесстыжая девка! - рявкнул он. - Холодная макрель! Пусть найдет
себе треску покрупнее с большим... ну что там у них есть...
- Что он сказал? - заинтересовалась Шъееназ, подплывая.
- Что не желает заводить хвоста!
- Так скажи ему... Скажи ему, чтобы он высушился как следует!
- Что она сказала?
- Она сказала, - перевел ведьмак, - чтобы ты утопился!
2
- Эх, жаль, - сказал Лютик, - не мог я с вами поплавать. Что делать,
я на море блюю так, что хуже не придумаешь. А знаешь, я ни разу в жизни не
болтал с сиреной. Обидно, черт побери.
- Насколько я тебя знаю, - проговорил Геральт, приторачивая вьюки, -
балладу ты напишешь и без того.
- Верно. Уже готовы первые строчки. В моей балладе сирена пожертвует
собою ради князя, сменит рыбий хвост на шикарные ножки, но заплатит за это
потерей голоса. Князь изменит ей, бросит, и тогда она умрет от тоски,
обратится в пену морскую, когда первые лучи солнца...
- Кто поверит в такую чушь?
- Неважно, - фыркнул Лютик. - Баллады пишут не для того, чтобы в них
верили. Их пишут, чтобы ими волновать. А, чего с тобой говорить! Что ты в
этом смыслишь? Скажи лучше, сколько заплатил Агловаль?
- Нисколько. Сказал, что я не справился с задачей. Что он ожидал
другого, а он платит за дела, а не за добрые намерения.
Лютик покачал головой, снял шапочку и сочувственно посмотрел на
ведьмака.
- Означает ли сие, что у нас по-прежнему нет денег?
- Похоже на то.
Лютик сделал еще более жалостливую мину.
- Все из-за меня. Моя вина, Геральт, ты не в обиде?
Нет, ведьмак не был на Лютика в обиде. Совершенно не был.
Хотя то, что с ним случилось, несомненно, произошло по вине Лютика.
Именно Лютик настаивал на том, чтобы отправиться на гулянье в Четыре
Клена. Гулянья, доказывал он, удовлетворяют глубокие и естественные
потребности людей. Время от времени, утверждал бард, человеку надобно
встречаться с себе подобными там, где можно посмеяться и попеть, набить
пузо шашлыками и пирогами, набраться пива, послушать музыку и потискать в
танце потные округлости девушек. Если б каждый человек пожелал
удовлетворять эти потребности, так сказать, в розницу, доказывал Лютик,
спорадически и неорганизованно, возник бы неописуемый хаос. Поэтому
придумали праздники и гулянья. А коли существуют праздники и гулянья, то
на них следует бывать.
Геральт не возражал, хотя в перечне его собственных естественных и
глубоких потребностей участие в гуляньях занимало далеко не первое место.
Однако он согласился сопровождать Лютика, поскольку рассчитывал в сборище
людей добыть информацию о возможном задании или занятии - давно его никто
не нанимал, и запас его наличных небезопасно уменьшился.
Ведьмак не держал на Лютика зла за то, что тот прицепился к Леснякам.
Он и сам был виноват - мог вмешаться и остановить барда. Не сделал этого,
потому что тоже терпеть не мог пользующихся дурной славой Стражей Пущи,
именуемых в народе Лесняками - добровольной организации, занимающейся
истреблением нелюдей. Он сам еле сдерживался, слушая их похвальбы о том,
как они нашпиговали стрелами, зарезали либо повесили эльфа, лешего или
духобаба. Лютик же, который, путешествуя в обществе ведьмака, решил, что
он в полной безопасности, превзошел самого себя. Сначала Стражи не
отвечали на его задирки, ехидные замечания и наглые намеки, вызывающие
хохот у наблюдавших за развитием событий крестьян. Однако, когда Лютик
пропел заранее заготовленный хамский и оскорбительный куплет,
оканчивающийся вообще-то совершенно нейтральными словами: "Я не знаю о
таком, кто б хотел быть Лесняком", возник скандал, завершившийся всеобщей
потасовкой, а сарай, игравший роль танцзала, сгорел дотла. Вмешалась
дружина комеса Будибога по прозвищу Плешак, которому подчинялись Четыре
Клена. Лесняков, Лютика, а заодно и Геральта признали сообща виновными во
всем ущербе, уроне и преступлениях, включая и совращение некоей рыжей
немой малолетки, которую после случившегося нашли в кустах за гумном
порозовевшей и глуповато улыбающейся, в ночной рубашке, задранной аж до
подмышек. К счастью, комес Плешак знал Лютика, поэтому все кончилось
штрафом, который тем не менее поглотил всю их наличность. К тому же им
пришлось со всех конских ног удирать из Четырех Кленов, потому что
изгнанные из деревни Лесняки грозились отыграться на них, а в окружающих
лесах на нимф охотился их отряд, насчитывавший свыше сорока голов. У
Геральта не было ни малейшего желания стать мишенью для Лесняковых стрел -
стрелы были зазубренные, как гарпуньи наконечники, и страшно калечили тех,
в кого попадали.
Скачать книгу [0.26 МБ]
Пирамида