Я взглянул на него и слегка поморщился, а он сказал:
- Ты не мог бы... хм-м-м... побольше материализоваться? Твоя усмешка,
висящая в пустоте, нервирует, знаешь ли.
- Сегодня, дорогой Чарлз, я не могу ни в чем тебе отказать. Я слишком
многим тебе обязан.
- Не надо об этом, - смущенно сказал он, отводя глаза. - Любой на моем
месте... Не мог же я допустить, чтобы ее... и тебя... убила моя
собственная фантазия.
- Благодарю, что не допустил. Ну а так, между нами, откуда, о гордость
кавалерии и пехоты, ты взял меч суропадный и зайчиков миглотарных?
- Откуда взял... что?
- Пустяки, Чарльз. Мы отклонились от темы.
- Книжка, описывающая все это? - Он снова задумался. - Не знаю.
Поверь, не знаю, смогу ли...
- Ты б смог. У твоей фантазии сила, способная ребра крушить.
- Хм-м-м. - Он сделал такое движение, словно собирался меня погладить,
но вовремя раздумал. - Хм-м-м, как знать? Может, ей... понравилась бы
такая книжка? Кроме того, колледж платит скудно, парочка фунтов на стороне
не помешала бы... Конечно, издавать пришлось бы под псевдонимом. Мое
положение преподавателя...
- Тебе необходим приличный nom de plume(40), Чарлз, - зевнул я. - И не
только из-за колледжских властей. Твоя родовая фамилия не годится на
обложку. Она звучит так, словно кто-то, умирающий от пневмоторакса легких,
диктует завещание.
- Невероятно. - Он изобразил возмущение. - Может, У тебя есть
какое-нибудь предложение? Что-нибудь такое, что звучит лучше?
- Есть. Уильям Блэйк.
- Смеешься.
- Тогда Эмилия Бронте.
На этот раз он умолк и долго не говорил ни слова. Девочки Лидделл
отыскали на берегу ракушки беззубок. Радостным восклицаниям не было конца.
- Ты спишь. Чеширский Кот?
- Стараюсь уснуть.
- Ну, спи, спи, ночной тигр. Не стану мешать.
- Я лежу на рукаве твоего сюртука. Что будет, если ты захочешь
подняться?
- Отрежу рукав, - улыбнулся он. Мы долго молчали, глядя на Темзу, на
которой плавали утки и чомги.
- Литература... - неожиданно проговорил Чарлз Лютвидж, у которого был
такой вид, словно его неожиданно разбудили ранним утром. - Литература -
искусство мертвое. Грядет век двадцатый, а он будет веком изображения.
- Ты имеешь в виду забаву, придуманную Луи Жаком Манде Дагером?
- Да, - подтвердил он. - Именно фотографику я имею в виду. Литература
- фантазия, а стало быть, ложь. Писатель обманывает читателя, влача его по
бездорожьям собственного воображения. Обманывает двусмысленностью и
многосмысленностью.
- Фотографика, значит, не двусмысленна? Даже такая, которая изображает
двенадцатилетнюю девочку в достаточно двусмысленном, далеко идущем
дезабилье? Лежащую на шезлонге в достаточно двусмысленной позе?
Он покраснел.
- Стыдиться нечего, - снова пошевелил я хвостом. - Все мы обожаем
прекрасное. Меня тоже, дорогой Чарлз Лютвидж, привлекают юные кошечки.
Если б я увлекался фотографикой, как ты, я б тоже не стал искать других
моделей. А на правила хорошего тона плюнь!
- Я никогда никому не ппп... показывал этих фотографий. - Он
неожиданно опять начал заикаться. - И никогда не ппп... покажу. Хотя
следует тебе знать, был такой ммм... момент, когда я возлагал на
фотографику определенные надежды... Финансового характера.
Я усмехнулся. Могу поспорить, что он не понял моей улыбки. Не знал, о
чем я подумал... Не знал, что я видел, когда летел вниз по черной шахте
кроличьей норы. А видел я и знал, в частности, что через сто тридцать лет,
в июле 1966 года, четыре его фотографии, изображающие девочек
одиннадцати-тринадцати лет в романтичном и возбуждающем воображение
викторианском белье и двусмысленных, но эротически убедительных позах,
пойдут с молотка в Сотби и будут проданы за сорок восемь тысяч пятьсот
фунтов стерлингов. Недурная сумма за четыре клочка обработанной
колотипической техникой бумаги.
Но говорить об этом было бессмысленно.
Я услышал шум крыльев. На ближней вербе уселся Эдгар. И призывно
закаркал. Напрасно. Я и сам знал, что уже пора.
- Пора кончать пикник, - встал я. - Прощай, Чарлз. Он не удивился.
- Ты можешь идти? Твои раны...
- Я - кот.
- Совсем было запамятовал. Ты же Чеширский Кот. Когда-нибудь еще
встретимся? Как думаешь? Я не ответил.
- Встретимся когда-нибудь? - повторил он.
- Никогда, - ответил за меня Эдгар.
Вот в принципе, дорогие мои, и конец. Так что надо закругляться.
Когда я вернулся в Страну, полдень золотился вовсю: ведь время у нас
течет несколько по-иному, нежели у вас. Однако к Зайцу и Болванщику я не
пошел, чтобы распить вместе выигранную на спор бутылку и похвастаться
очередным - после упрямого Шекспира - успехом в направлении судеб мировой
литературы. Не пошел и к Мэб, чтобы попробовать уладить конфликт при
помощи банальной, но нашпигованной комплиментами беседы. А пошел я в лес,
чтобы полежать на ветке, зализать раны и отогреть на солнце шубку.
Табличку с надписью "ОСТОРОЖНО: БАРМАГЛОТ" кто-то сломал и закинул в
кусты. Скорее всего сделал это сам Бармаглот, который поступает так
довольно часто, ибо обожает застигать посетителей врасплох, а табличка с
предостережением сводит на нет эффект неожиданности.
Но ветка была там, где я ее и оставил. Я забрался на нее. Изящно
свесил хвост. Улегся, предварительно проверив, не крутится ли где-нибудь
поблизости Радэцки.
Пригревало солнышко. В глущобе туктумов весело перепыривались хливкие
шорьки, хлокотали пелицапли, мюмзики и зелюки смумело выблучивали что-то
на дальней гажайке, но что именно, я не разглядел. Слишком велико было
расстояние.
Стоял золотой полдень.
Было прекрусно и чуточку меланхочально. Как всегда у нас.
Впрочем, вы прочитаете об этом сами. В оригинале. Либо в одном из
Скачать книгу [0.03 МБ]
Пирамида