средство. Конечно, подобные тонкости чужды многим нашим клиентам.
Для них у нас есть отделение доктора Гопкинса -- биологии мирской
и сакральной. Ну, знаете, -- Долина Иосафата, из которой всех,
кроме клиента, черти уносят, а на исходе Судного дня Господь Бог
самолично объявляет его святым, и даже с подобострастием.
Некоторые (но это снобизм кретинов) домогаются, чтобы под конец
Господь предложил им поменяться с ним местами. Это, знаете ли,
ребячество. Американцы к нему особенно склонны. Разные там
вырваторы, бияльни, -- он с отвращением помахал толстым
каталогом, -- что за убожество! Ближние -- это вам не бубен
какой-нибудь, это инструмент деликатный!
-- Погодите, -- сказал я, проглотив очередную таблетку
трынтравинила, -- так что же вы, собственно, проектируете?
Он горделиво усмехнулся:
-- Безбит-композиции.
-- А биты -- единицы информации?
-- Нет, господин Тихий. Единицы битья. В своих композициях я
принципиально ими не пользуюсь. Мои проекты измеряются в бедах.
Один бед -- это количество горя, которое ощущает pater familias
[Отец семейства (лат.).], когда семью из шести душ приканчивают у
него на глазах. По этой шкале Всевышний огорошил Иова трехбедкой,
а Содом и Гоморра были Господними сорокабедами. Но довольно цифр.
Ведь я, по сути, художник и творю на совершенно девственной
почве. Теорию добра развивали толпы мыслителей, теории зла почти
никто не касался -- из ложного стыда, а в результате ее прибрали
к рукам недоумки и неучи. Мнение, будто можно злодействовать
искусно, изобретательно, тонко и хитроумно без тренировки,
навыков, вдохновения, без глубоких познаний, -- в корне ошибочно.
Тут мало инквизитуры, тиранистики, обеих биелогий; все это лишь
введение в проблему как таковую. Впрочем, универсальных рецептов
нет -- suum malum cuique! [Каждому свое зло! (лат.).]
-- И много у вас клиентов?
-- Все без исключения -- наши клиенты. Начинается это с
детства. Ребятишкам дают отцебийственные леденцы для разрядки
враждебных эмоций. Отец, как вы знаете, -- источник запретов и
норм. Даем детям фрейдилки, и эдипова комплекса как не бывало!
Я вышел от него, израсходовав трынтравинил до последней
таблетки. Вот оно, значит, что. Ну и общество! Не оттого ли они
так задыхаются? Я окружен чудовищами.
30.IХ.2039. Не знаю, как вести себя с Симингтоном, но наши
отношения прежними оставаться не могут. Эйлин мне посоветовала:
-- А ты закажи себе его упадлинку! Я тебе подарю, хочешь?
Другими словами, она предлагала заказать в "Прокрустикс"
сцену моего триумфа над Симингтоном, где он валялся бы у меня в
ногах и признавался, что сам он, его фирма и его ремесло --
омерзительны. Но я не могу прибегнуть к методу Симингтона, чтобы
на Симингтоне отыграться! Эйлин этого не понять. Что-то
разладилось между нами. От тетки она вернулась, став плотнее и
ниже ростом, только шея заметно вытянулась. Бог с ним, с телом,
душа гораздо важнее, как говорил этот монстр. Как мало я понимал
в мире, в котором обречен жить! Теперь я вижу многое, чего раньше
не замечал. Я уже понимаю, что делал в патио мой сосед, так
называемый стигматик; я знаю: если на светском приеме мой
собеседник, извинившись, тактично удаляется в угол и нюхает там
свое зелье, не отрывая от меня взгляда, то мой безукоризненно
точный образ погружается в пекло его разъяренной фантазии! И так
поступают особы из высших химиократических сфер! А я этих
гадостей не замечал, ослепленный изысканной вежливостью!
Подкрепившись ложкой геркуледина на сахаре, я поломал все
бонбоньерки, вдребезги разбил ампулы, пузырьки, флаконы,
пилюльницы, которые надарила мне Эйлин. Теперь я готов на все.
Временами меня охватывает такая ярость, что я прямо жажду визита
какогонибудь интерферента -- вот на нем бы я отыгрался! Рассудок
подсказывает, что я мог бы и сам все устроить, а не ждать с
дубиной в руках -- купить, например, надуванца. Но если уж
покупать манекен, то почему бы не дамекен? Если же дамекен --
почему бы не человенца? А если, сто чертей побери, человенца --
почему бы не заказать у Гопкинса, в филиале "Прокрустикс инк.",
подходящую кару, не наслать какой-нибудь дождь из серы, смолы и
огня на этот чудовищный мир? В том-то и закавыка, что не могу. Я
все должен сам, все сам -- сам! Ужасно.
1.Х.2039. Сегодня дело дошло до разрыва. Она показала мне
две пилюли, белую и черную, -- чтобы я посоветовал, какую ей
принять. Значит, даже такой, сугубо интимный вопрос она не могла
решить естественным образом, без психимикатов! Я вспылил,
началась ссора, а Эйлин еще подлила масла в огонь, приняв
скандалол. Она заявила, будто я, идя на свидание, наглотался
оскорбиновой кислоты (так она и сказала). То были тягостные
минуты, но я остался верен себе. Отныне буду есть только дома и
лишь то, что сам приготовлю. Никаких снов, никакого парадизина,
долой аллилулоидное желе. Гедонизаторы я разбил -- все до
единого. Ни протестол, ни возразин мне не нужен. В окно
заглядывает большая птица с печальным взглядом, очень странная --
на колесиках. Компьютер говорит, педеролла.
2.Х.2039. Почти не выхожу из дому. Поглощаю труды по истории
и математике. Иногда включаю ревизор. Но и тогда мое естество
бунтует против всего окружающего. Вчера, например, решил
покрутить регулятор солидности, то есть собственного веса
изображения, чтобы сделать его поплотнее и поувесистее. Стол
диктора треснул под тяжестью текста вечерних известий, а сам он
провалился сквозь пол студии. Разумеется, эти эффекты наблюдались
у меня одного, последствий никаких не имели и лишь
свидетельствовали о состоянии моих нервов. К тому же раздражает
меня в ревидении юморок, шуточки, нынешние комедийные трюки. "Нет
спасенья без пилюль, говорил святой Илюль". Какая пошлость! Одни
названия передач чего стоят... Например, "С надуванкой на
эротоцикле" -- криминальная драма, которая начинается с того, что
Скачать книгу [0.11 МБ]
Пирамида