- Я знала, да забыла.
- Ты всегда так! - с презрением произнес мальчик. - Никогда ты не
знала. Деньги - это такая штука... Эх! - Он махнул рукой. - Все равно не
поймешь.
- Ну, скажи же, скажи!
- Давно, очень давно за это получить можно было все. Ну вот, и больше
ничего.
- Что?
- Все равно ты ничего не поняла. Я так и знал.
- А вот поняла, все поняла! За такие кружочки давали все, что хочешь.
Значит, взрослые тогда тоже играли? Вот было хорошо! Знаешь, попросим папу,
он сделает нам еще такие де-неж-ки.
С трудом сдерживая смех, хирург прошептал Тер-Хаару:
- Слышишь? Наконец нашелся человек, пожалевший о "добром старом
времени"!
Мальчик бросил взгляд в нашу сторону. Шрей улыбнулся и кивком головы
подозвал его к себе. Малыш смело подошел.
- Как тебя зовут?
- Андреа.
- А я Шрей. Я врач, а вот он, профессор Тер-Хаар, как раз изучает те
старинные времена, о которых ты говорил, понятно? Он может рассказать тебе о
них много интересного.
Заггей, посмотрев на часы, он встал и, взяв меня под руку, добавил:
- А мы простимся с вами: нам надо идти и больницу. Веселой беседы!
Удаляясь, я перехватил полный отчаяния взгляд Тер-Хаара. Прямодушный
Шрей даже не подозревал, какую медвежью услугу оказал он историку, принеся
его в жертву детям.
Когда двумя часами позднее я зашел в сад подышать свежим воздухом, то
был крайне удивлен, увидев Тер-Хаара на том же месте над ручьем. Я уселся
рядом и стал слушать, как он рассказывает мальчику о том, что происходило
тысячи лет назад. Он говорил о временах, когда люди были привязаны к
маленькому кусочку земли и надрывались в непосильно я труде, о страшных
войнах, уничтожавших в течение нескольких часов то, что создавалось веками,
о тиранах, живших в роскоши, в то время как их подданные умирали с голоду.
Мальчик слушал, забыв все на свете: он перестал поправлять спадающие на лоб
волосы, его глаза становились все темнее и как бы старше. Он прижал
загорелые ручонки к груди и долго держал их в таком положении после того,
как ученый закончил свой рассказ. Наконец ои ушел, погруженный в глубокое
раздумье.
Тер-Хаар сиял от радости, что нашел такого понятливого слушателя. Потом
мы пошлись с ним по парку, слуиая хоровое пение. Наступили сумерки, и
искусственная, очень красивая луна залила деревья серебристым светом. Вдруг
из боковой аллейки показался мальчик. Он быстро подошел к историку,
поклонился и сказал:
- Извини меня, но все, что ты рассказал, - это только сказка, верно?
Тер-Хаар ответил не сразу. Он посмотрел на мальчика, и улыбка
постепенно исчезла с его лица.
- Да, - сказал он, - это только сказка...
Прошла неделя после пуска трионовой библиотеки, и мы перестали
встречать некоторых членов экипажа. Уеднились почти все астронавты, физики,
нигде не показывались конструкторы Утенеут и Ирьола, словно их вообще не
было на ракете. Однако никто не придавал этому особого значения. Заметив
отсутствие кого-либо из экипажа, многие говорили себе, как я: "У него есть
свои причины".
В тайну я проник случайно. Один молодой математик пожаловался мне, что,
когда он хотел произвести какие-то весьма сложные расчеты при помощи
главного электромозга "Геи", Тер-Акониан наотрез отказал ему, заявив, что
аппаратура временно перегружена.
- Что за условия работы! - жаловался юноша. - Какой-то примитивный быт;
в каменном веке у каждого человека был, по крайней мере, свой кремень и он
производил расчеты, рисуя черточки, сколько ему хотелось. Камней, тогдашних
счетных машин, было вволю. А теперь? И еще говорят, что у нас здесь есть
все, что нужно!..
После обеда я отдыхал у Тер-Хаара. У него собралось много гостей, в том
числе сотрудники Гообара - биофизик Диоклес и математик Жмур. Диоклес -
темноглазый брюнет небольшого роста; он отличается какой-то, я бы сказал,
вечной озабоченностью. Создается впечатление, будто он что-то потерял и
только что узнал об этом прискорбном факте. Напротив, Жмур показался мне
исключительно спокойным, владеющем собой в любых обстоятельствах, в которых
его малорослый коллега теряется. Он рассказывал нам о Гообаре. Я с интересом
слушал его, потому что он был хорошим рассказчиком и обладал немного
суховатым юмором. Он объяснял, почему одни студенты страстно любят лекции
великого ученого, а другие терпеть не могут. Когда Гообар читает лекцию,
сознавая, что сообщает слушателям неизвестный и очень трудный для них
материал, он тянет, повторяется, заикается и в таком случае лучше прочитать
учебник. Когда же он начинает рассказывать о вещах, близких и дорогих ему,
то вся медлительность исчезает; со свойственной ему манерой перескакивать от
одного пункта доказательств к другому, очень далекому, он с подъемом и
страстно ведет за собой слушателей.
- Ну, это обычнее явление, - сказал Жмур. - Трудно требовать от серны,
чтобы, взбираясь на скалы, она соразмеряла прыжки с шагами пешехода. Если же
она, приложив все усилия, пойдет так же медленно, как и он, то беспрерывно
будет выполнять десятки излишних движений: то забегать вперед, то
останавливаться и отступить назад, и ее искусственно замедленным движениям
тогда будет не хватать красоты и силы, какими она поражает лишь в
свойственном ей молниеносном беге.
Кто-то из присутствующих , вспомнил анекдот, в котором говорилось, что,
когда Горбар впервые излагает новую теорию, ее никто, даже он сам, не
понимает. При вторичном изложении ее понимает лишь он один, а простым
смертным, то есть рядовым специалистам, она начинает становиться ясной не
раньше чем при повторении в восьмой или девятый раз. Вей рассмеялись, беседа
перескочила на другую тему, но вроде вновь послышалось имя Гообара. Я
сказал, что мы представляем себе гения только стариком, а Гообар совсем не
стар. Я попытался припомнить черты Гообара, и не смог этого сделать:
воображение рисовало мне лишь выражение глаз, нависший лоб и рот. О
внешности Гообара думал не я один, потому что кто-то вдруг спросил:
- А какого цвета у него глаза? - И никто из сотрудников Гообара не
сумел ответить на этот вопрос.
Скачать книгу [0.29 МБ]
Пирамида