виражу дороги к приморскому пляжу, где не было ни кусочка тени, облака
поредели. Я бежал то последним, то предпоследним в головной группе и
чувствовал себя удовлетворительно, хотя плохо спал ночь. Однако по временам
у меня возникало ощущение, будто мои ноги преодолевают среду более густую,
чем воздух. Я старался бежать по возможности шире и плавнее. Сердце и легкие
работали безотказно, весь мир немного покачивался в такт равномерному ритму
бега, пульс был правильный, небыстрый и полный, но его толчки все больше
отдавались в голове. Я дышал носом, закусив в зубах платок.
Когда последнее большое облако скрылось за горизонтом, солнце обрушило
на нас всю мощь своих отвесных лучей, и уже через пять минут в головной
группе произошли перемены. Первым отстал Элеш; казалось, его плотная фигура
отступила под прикрытие бегущих рядом спортсменов. Вскоре после того, как он
поравнялся со мной, я потерял его из виду. Затем я сосредоточил внимание на
Гергардте и Эль Туни. Эль Туни, смуглый, великолепно сложенный спортсмен с
широкой и емкой грудью настоящего стайера, последние восемь километров шел
впереди. Он и сейчас держался в голове, однако по тем трудно уловимым, но
очевидным признакам, которые мне удалось заметить, я понял, что лидерство
стоит ему с каждым шагом все большего напряжения, что он отказался от
экономии усилий, а это было началом конца. Вдруг его желтая майка как бы
заколебалась, а затем начала отодвигаться назад, пропуская вперед цепочку
бегунов, сохранявших прежний темп. Джафар шел позади, я не мог его видеть, а
оглядываться не решался, боясь выбиться из ритма. Солнце палило все сильней.
Я чувствовал, как оно обжигает мои голые плечи и бедра, но невыносимый жар
наполнял меня радостью: то, что было плохо для меня, было еще хуже для моих
соперников.
Трасса шла мимо песчаных холмов и около последнего из них, самого
большого и пологого, описывала широкую дугу. Тут, по раскаленному добела
песку, над которым воздух переливался и смазывал отдаленную линию горизонта,
я начал пробиваться к центру головной группы. На вершине холма кончался
двадцать первый километр. У километрового столба я был девятым; до меня
доносилось тяжелое дыхание соперников. Несколько секунд я шел рядом с
Джафаром. Он делал судорожные вдохи, обнажая сжатые зубы. Мне удалось обойти
его, и я даже удивился тому, как это оказалось легко.
Дорога уходила в сторону, приближалась длинная аллея, затененная
развесистыми каштанами. Все, словно сговорившись, одновременно усилили темп.
Я боялся, что такой убийственной скорости не смогу долго выдержать.
Однако я должен был бежать - под тенистыми деревьями у меня было меньше
шансов, чем на открытом месте. Я выплюнул платок, сделал резкий вдох и
ускорил бег. Как это легко сказать! Хотя ноги стали двигаться быстрее, под
сердцем зародилась слабая боль, которая начала пронизывать внутренности. "И
не думай сдать", - приказал я себе.
Я поднял голову, так было легче бежать. Эта перемена давала по крайней
мере на минуту иллюзию облегчения. Над нами проплывали целые этажи холодной
зелени; сверкающие заливы голубизны вклинивались между кронами пальм. Дорога
пошла под гору.
Кончился двадцать шестой километр. Я бежал то восьмым, то девятым. За
моей спиной разыгрывалась борьба за места, я ничего не знал о ней; в
нагретом воздухе до меня доносились лишь ритмичный топот, удары подошв о
поверхность земли и судорожное дыхание. Иногда с вершины каштана медленно
слетал листок да птица срывалась с ветки и неуклюже хлопала крыльями над
головами бегунов.
Сонный, жаркий покой этих мест, дышащий полуденной тишиной, составлял
поразительный контраст с молчаливой яростью нашей борьбы.
Как прошли шесть следующих километров, я почти не помню: все мое
внимание было сосредоточено на мне самом.
Когда я пришел в себя, впереди меня бежали трое: Гергардт, какой-то
совсем незнакомый блондин в голубой майке и легконогий Мегилла. Гергардт
продолжал держаться хорошо, но отталкивался от земли уже не так эластично,
как раньше. Юноша в голубой майке постепенно, сантиметр за сантиметром
отодвигался назад. Когда он поравнялся со мной, я услышал судорожный свист,
вырывавшийся из его легких. Он еще раза два сделал рывок и отказался от
борьбы. Я не обращал ни на что внимания. Чем слабее становились мускулы, тем
большее психическое усилие требовалось мне. Километр уходил за километром,
дорога разматывалась пологими извилинами, холмы лениво передвигались вдали,
закрывали друг друга и отступали назад под неустанный топот ног. Передо мной
в десяти-двенадцати метрах бежал Гергардт, а далеко впереди то появлялась на
солнце, то уходила в тень белая майка Мегиллы.
Гергардт несколько раз оглянулся, мне почудилось, что на его лице
мелькнуло что-то похожее на удивление, однако это, вероятно, было просто
моим воображением: что может выражать на сороковом километре марафонского
бега лицо человека, залитое потом, засыхающим на коже соленой пыльной
маской!
Когда Гергардт оглянулся вторично, мне показалось, что он улыбнулся,
как бы говоря: "Постой, ты увидишь сейчас, как я могу бежать!" И вдруг все
вокруг потемнело. У меня было такое ощущение, будто на ресницах осела пыль.
Это было, вероятно, переутомление или перебой в питании сетчатки, но я
потерял какую-то долю секунды, безрезультатно пытаясь стереть туман с глаз.
Меня охватила ярость.
"Ладно, - подумал я, - все равно буду продолжать бег!"
Когда я открыл глаза, Гергардта уже не было. Огромные пальмы
передвигались назад, подошвы хлопали по беговой дорожке, вокруг было пусто и
безлюдно, и лишь в ста метрах впереди белела майка Мегиллы, который,
казалось, не бежал, а летел совсем низко над землей, взмахивая жилистыми
руками. Он по-прежнему был далеко и удерживал разделявший нас интервал с
таким холодным равнодушием, с каким отодвигался горизонт. И, когда я пытался
ускорить бег, он сделал то же, не повернув головы. Топот далеко разносился в
чистом воздухе.
Вдруг я перестал ощущать ноги. Мне пришлось посмотреть вниз, чтобы
убедиться, что они по-прежнему продолжают двигаться, хотя я не замечал
этого. Лишь воздух, проникавший в легкие сквозь широко раскрытый рот,
казалось, резал горло, как раскаленный нож. В глазах прыгали какие-то фигуры
и круги. Впереди мелькало и раскачивалось белое пятно; я уже не соображал,
что это майка Мегиллы, - я не мог думать: мозг сжался подобно мускулам и
застыл.
В этот момент послышался пронзительный, высокий звук: фанфары у входа
на стадион возвестили о приближении первых бегунов.
Меня словно ударили металлическим бичом. Шагах в десяти-одиннадцати
передо мной бежал Мегилла. Майка у него взмокла, он шатался, как пьяный, и
лишь ноги неутомимо отбивали такт. Я рванулся вперед. Под пилонами у входа
на стадион он оглянулся, и я успел схватить выражение ужаса на его лице. Он
Скачать книгу [0.29 МБ]
Пирамида