соединения, настолько прочные, что для того, чтобы повредить их, нужно
разбить весь аппарат молотком. Излучаемая волна длиной в двадцать
сантиметров позволяет держать связь только по прямой, то есть на
расстоянии около четырех километров на равнине. Если же прибор находится
высоко - в горах или на самолете, - то радиус действия увеличивается до
полутораста километров.
Я заглянул также в отсек с вертолетом, а потом туда, где лежало
альпийское и полярное снаряжение, чтобы утешить себя хотя бы его видом.
Вернувшись в Централь, я застал там Осватича, Арсеньева и Лао Цзу. Они
совершали у радиоприемника таинственный обряд, называемый "подслушиванием
звезд". Излучаемые звездами электромагнитные волны собираются помещенными
на носу ракеты линзами, состоящими из полых металлических цилиндров;
пройдя через усилитель, они рисуют на катодных осциллографах дрожащие
зеленоватые линии. Ученые, перекидываясь односложными словами, записывали
цифры в дневник наблюдений. Заметив меня, Арсеньев улыбнулся и, чтобы, как
он сказал, внести в работу разнообразие, подключил к аппарату
громкоговоритель. Звездное излучение перешло в звуки: послышался глухой
треск, прерываемый резкими короткими свистками.
- Так говорят с нами звезды, - произнес астроном. Он уже не улыбался, и
я невольно тоже стал серьезным. Пробыв долго в ракете, человек привыкает к
окружающим его необычным условиям и только в такие минуты, как эта,
ощущает вдруг, что от бездонной черной пустоты, в которой нет ничего,
кроме облаков раскаленного газа да электрических волн, его отделяет лишь
тонкая металлическая оболочка.
После полудня у меня было четырехчасовое навигационное дежурство. За
это время не случилось ничего, достойного внимания. Вечером я был немного
занят, так как одна из труб шлюзовой станции начала пропускать воздух и
нужно было ее починить. После работы я вернулся в каюту с приятным
чувством легкой физической усталости. Ночью мне приснилось, что я
маленький мальчик и что дедушка обещал взять меня на прогулку в горы, если
будет хорошая погода. В моей детской комнате стоял аквариум. В солнечные
дни блики, отраженные водой, падали на потолок белым кружком. Проснувшись,
я наяву увидел над собою белое пятно и, еще не придя в себя, вскочил,
радуясь, что солнц" светит и что я пойду с дедушкой в горы. В следующую
секунду я все понял и медленно опустился на койку: белым кружком на темном
фоне телевизорного экрана была Земля.
КАНЧ
В течение следующей недели полет продолжался без приключений.
"Космократор", описывая дугу, напоминающую по форме очень вытянутую
гиперболу, приближался к цели, которая из светлой искры уже превратилась в
крошечный голубоватый кружок, медленно движущийся среди неподвижных звезд.
Жизнь у нас шла по установленному распорядку. До полудня ученые, как
правило, занимались своими исследованиями; я в это время ходил взад и
вперед по центральному коридору ракеты, так как Тарланд уверял, что нужно
делать в день не меньше трех тысяч шагов, чтобы не ослабли мышцы.
Потом я отправлялся в Централь и учился у Солтыка или Осватича тайнам
астронавтики. Иногда я посещал профессора Чандрасекара и его любимца
"Маракса", на котором индийский ученый, по выражению Арсеньева,
"разыгрывал математические симфонии". После полудня, получив почту, все
запирались в каютах, чтобы прочесть весточки от родных и близких.
Профессорам к тому же приходилось готовить кипы научных отчетов. Мы
встречались только за ужином, чтобы потом до поздней ночи слушать
чьи-нибудь рассказы. Это так твердо вошло у нас в обычай, что нам трудно
было бы даже один день обойтись без них. Вчера Арсеньев напомнил о моем
обещании рассказать что-нибудь. Я стал отказываться, ссылаясь на то, что
мои воспоминания совсем неинтересны по сравнению с рассказами товарищей.
- Ну, если так, - произнес Арсеньев, - если вы меня к этому вынуждаете,
то придется по-другому. Я не прошу, а приказываю вам как научный
руководитель экспедиции.
Итак, сегодня вечером, когда сообщения, полученные с Земли, были
прочитаны по нескольку раз и когда закончился ежедневный концерт по радио,
я попробовал слепить что-то вроде воспоминаний из того периода моей жизни,
когда мне довелось быть проводником горной спасательной экспедиции на
Кавказе. Но чуть ли не с первых слов Арсеньев прервал меня.
- Э... э... э!.. - вскричал он. - Не пройдет! Вы что, надуть нас
хотите? Договаривались о Канченджонге, так и рассказывайте о Канченджонге.
Смеетесь, что ли, вы над нами? Сколько разговоров было и шуму! Не можете
вы этого не помнить.
- Я, конечно, помню. Но так как я сам был участником, то мне трудно об
этом говорить.
- Вот это и хорошо, - заявил Арсеньев. - Всегда надо делать то, что
трудно.
Тут он улыбнулся, - его улыбка всегда застигает врасплох, потому что
появляется, когда не ждешь ее, и совершенно изменяет суровые на первый
взгляд черты его лица.
- Так что же вы все-таки расскажете нам, пилот? - Он знал, что, называя
меня так, задевает мою слабую струнку. Знал - и смеялся.
- Ну, так и быть! - сказал я. - Слушайте.
Все сидели очень серьезные, и один только Арсеньев улыбался. Но по мере
того как я рассказывал, выражение его лица изменялось, и порой можно было
подумать, что он уже не с нами, а там, в далеких бескрайных снеговых
полях...
- Гималаи, - начал я. - В Гималаях экспедиции проводятся всегда в конце
зимы.
И вдруг словно на меня нашло какое-то наитие. Я забыл, где я, и уже не
чувствовал за спиной мягкой обивки кресла; светлые точки звезд на черном
экране телевизора резали глаза, как отражение солнца на ледниках. Я увидел
бледную, выцветшую синеву над горными вершинами и услышал ровный,
незабываемый ритм, неутомимое биение сердца в разреженном воздухе. Мне
казалось, что я чувствую давление каната на левом плече, а правая рука
невольно сомкнулась, словно сжимая рукоятку топорика.
- В Гималаях экспедиции проводятся в конце зимы, так как летом с
Индийского океана дуют муссоны, приносящие обильный снегопад. Судьба
экспедиции зависит от условий погоды. Между зимними бурями и муссонами
обычно бывает перерыв в несколько недель. Но если муссоны начинаются
Скачать книгу [0.25 МБ]
Пирамида