30. НОВЫЙ САНЧО-ПАНСО
- Повернитесь! Еще! Пройдитесь! Присядьте! Поднимитесь! Жест
удивления... ужаса... внезапной радости.
Престо стоял посредине большой комнаты, выходящей на север. Стена и
часть крыши были застеклены. Другие стены задрапированы черным бархатом.
На паркетном полу выложен черный квадрат - поле фокуса киноаппарата. Это
было домашнее ателье Тонио. В нескольких метрах от него, наклонившись к
видоискателю киноаппарата, стоял Гофман. Сколько удачных поз, жестов
Престо запечатлел Гофман в этом ателье, изо дня в день наблюдая
уникального урода-карлика! Теперь Гофман изучал нового Престо.
- На сегодня довольно. Нам еще много о чем надо поговорить, Гофман! -
сказал Престо и, выйдя из "магического" квадрата, прошел к стеклянной
стене, где стоял стол с двумя креслами. На столе лежали папки с бумагами,
сигарный ящик, папиросы, электрическая зажигалка, пепельница.
Тонио закурил папиросу.
- Ну как? - спросил он у Гофмана с некоторым волнением.
Гофман не спеша обрезал сигару автоматическим ножичком, закурил,
выпустил струю дыма и, наконец, ответил, глядя куда-то в сторону.
- Я еще не вижу вашего нового лица. Престо Вы много приобрели, но
много и потеряли Ваши движения стали более медленными, плавными Это
хорошее приобретение Помните, сколько хлопот причиняли вы мне своими
быстрыми, суетливыми движениями? Для вас было сделано исключение,
во-первых, потому, что иначе вы не могли, и, во-вторых, потому, что в этом
и заключалась одна из характерных особенностей вашего артистического лица.
И все же мне нередко приходилось прибегать к замедленной съемке, в то же
время заставляя ваших партнеров несколько ускорять движения, чтобы найти
какую-то равнодействующую. Это была адски сложная работа. Теперь этой
трудности нет. Но что есть нового? Пока я как-то не чувствую его... И,
откровенно говоря, если бы вы пришли в киноателье на испытание как никому
не известный молодой человек, который хочет попробовать себя в кино, я не
уверен, что заинтересовались бы вами директор, кинооператор, режиссер.
Престо бросил папиросу, как будто она была очень горька, и закурил
сигару.
- Вы простите меня, что я так откровенно... - немного смутился
Гофман.
- Откровенность лучше всего, - ответил Престо. - Ваши слова, не
скрою, немного огорчают меня, но не удивляют. Я этого ожидал. Иначе и быть
не могло. Но я верю в себя. Мое новое лицо! Чтобы его увидеть, мало
повертеться перед вами... Вы знаете мой творческий метод. Мне нужно войти
в роль, перевоплотиться в героя, зажить его жизнью, всеми его чувствами,
тогда сами собою придут нужные жесты, мимика, позы и раскроют лицо. Вот,
подождите. Я уже работаю над сценарием. И когда я явлюсь вам в роли нового
героя, вы увидите мое новое лицо.
- Что же это за сценарий? - заинтересовался Гофман.
Престо нахмурился, а Гофман рассмеялся.
- Вижу, что у вас многое осталось от старого Престо! - воскликнул он.
- Новый сценарий всегда был тайной для окружающих, пока вы не поставите
последней точки. У, какой вы бывали сердитый во время этой работы! Словно
одержимый. С вами и разговаривать в это время трудно было. Вы или
раздражались, или непонимающими глазами смотрели на собеседника. Вы теряли
сон и аппетит, словно тяжелобольной. Но вот наступал день, и вы являлись с
веселой улыбкой, становились добрым и общительным. И все в киностудии,
начиная от звезд и кончая плотниками, знали: новый сценарий родился!
Престо улыбнулся и ответил:
- Да, это правда. И в этом я, кажется, не изменился.
- Но если вы не хотите рассказать содержание нового сценария, то,
может быть, познакомите меня хоть с общими вашими планами? Ведь новое
лицо, насколько я понимаю, должно создать и новое направление в вашем
творчестве.
- Иначе и быть не может, - сказал Престо и протянул руку к папке. -
Об этом я и хотел побеседовать с вами.
Тонио порылся в папке и вынул исписанный листок.
- Вот, как вам нравится этот отрывок из Уолта Уитмена:
"...Признайтесь, что для острого глаза все эти города, кишащие ничтожными
гротесками, калеками, бессмысленно кривляющимися шутами и уродами,
представляются какой-то безрадостной Сахарои. В лавках, на улицах, в
церквах, в пивных, в присутственных местах - всюду легкомыслие, пошлость,
лукавство и ложь; всюду фатоватая, хилая, чваная, преждевременно созревшая
юность, всюду чрезмерная похоть, нездоровые тела, мужские, женские,
подкрашенные, подмалеванные, в шиньонах, грязного цвета лица, испорченная
кровь; способность к материнству прекращается или уже прекратилась,
вульгарные понятия о красоте, низменные нравы или, вернее, полное
отсутствие нравов, какого, пожалуй, не найти во всем мире..." Так Уитмен
писал о современной ему американской демократии. Согласитесь, что в
настоящее время картина не лучше, а хуже, - заключил Престо.
Гофман слушал внимательно, сначала с удивлением, потом со все
возрастающим беспокойством и, наконец, с возмущением.
- Что вы на это скажете? - спросил Престо.
- Вы хотите вступить на этот гибельный путь? - уже с ужасом спросил
Гофман.
- Почему же гибельный?
- На путь обличения социальной несправедливости? Путь политики?
Хотите бросить вызов национальному самолюбию? Вас растопчут ногами! Против
вас вооружатся все, имеющие власть и деньги. Но и зрители отвернутся от
вас - зрителю не очень-то нравится быть в положении оперируемого больного
под ножом злого хирурга.
- Не горячитесь, Гофман! Выслушайте меня.
Но Гофман продолжал, как проповедник, обличающий великого грешника:
- Вспомните судьбу картин режиссера Эрика фон Строгеим. Он не хотел
давать "счастливых" картин. И что же? Их принимали холодно, несмотря на
все художественные достоинства.
- Надо сделать так, чтобы их принимали восторженно, - возразил
Престо. - Вы не думайте, что я собираюсь ставить грубо-агитационные
картины, показывать одни чердаки и подвалы, ужасы эксплуатации и
безработицы Я хочу создать такие картины, чтобы зритель смеялся не меньше,
а даже, может быть, больше, чем раньше Я хочу показать и красоту и величие
души, но там, где ее раньше никто не видел. Мы с вами многое просмотрели,
Скачать книгу [0.14 МБ]
Пирамида