такими качествами, которые кто-то однажды назвал неприятными
добродетелями.
- С неприятными добродетелями я хорошо знаком, - рассмеялся Генарр.
- Если бы ты знала, насколько усердно в свое время я пытался воспитать
в себе хотя бы один соблазнительный порок. И ничего не получилось.
- Я представляю. Но, по мере того как мы стареем, нам хочется все
больше неприятных добродетелей и все меньше очаровательных пороков.
Зивер, а почему ты постоянно живешь на Эритро? Я понимаю, что кому-то
нужно руководить станцией, но, наверно, ты не единственный, кто мог бы
справиться с этой работой.
- Признаться, мне доставляет удовольствие считать себя незаменимым,
- ответил Генарр. - Впрочем, мне по-своему нравится здесь. К тому же
иногда часть отпуска я провожу на Роторе.
- И ты ни разу не зашел ко мне?
- Если у меня отпуск, то это еще не значит, что и ты свободна. Я
подозреваю, что ты занята намного больше меня, а после открытия
Немезиды у тебя вообще не было ни одной свободной минуты. Но я
разочарован. Я хотел встретиться с твоей дочерью.
- Скоро встретишься. Ее зовут Марлена. Для меня она по-прежнему
Молли, но она не разрешает так себя называть. С тех пор как ей пошел
пятнадцатый год, она стала просто нетерпимой и хочет, чтобы ее
называли только Марленой. Но ты увидишься с ней, не беспокойся.
Признаться, я сама не хотела, чтобы она присутствовала при нашей
первой встрече. Разве могли бы мы при ней свободно предаться
воспоминаниям?
- Юджиния, а ты действительно хочешь вспоминать?
- Да, кое-что.
Генарр помедлил, потом сказал:
- Мне жаль, что Крайл не остался на Роторе.
Улыбка застыла на ее лице.
- Зивер, я сказала "кое-что", - она повернулась и подошла к окну. -
Между прочим, надо признать, что вы здесь неплохо поработали. Даже то
немногое, что мне удалось увидеть, впечатляет. Яркое освещение.
Настоящие улицы. Большие дома. И все-таки станцию трудно сравнить с
Ротором. Сколько человек живут и работают здесь?
- По-разному. Иногда у нас больше работы, иногда - меньше. Одно
время на станции было почти девятьсот человек. Сейчас пятьсот
шестнадцать. Мы знаем каждого. Это не так просто. Ежедневно кто-то
улетает, кто-то прилетает.
- Кроме тебя.
- И еще нескольких.
- Но, Зивер, почему все делается только на станции? Ведь в
атмосфере Эритро можно дышать.
Генарр выпятил нижнюю губу и в первый раз отвел взгляд.
- Можно, но нежелательно. На Эритро непривычный для человека свет.
Когда выходишь из станции, окунаешься в розоватое или даже оранжевое -
если Немезида стоит высоко - облако. Этот свет довольно яркий. Можно
даже читать. И все-таки он кажется противоестественным. Да и сама
Немезида тоже выглядит как-то ненатурально, уж слишком она велика.
Почти на всех она действует угнетающе; человеку Немезида
представляется символом угрозы, а из-за красноватого света - еще и
предзнаменованием чего-то зловещего. Немезида и в самом деле в
какой-то мере опасна. Ее свет не ослепляет, поэтому человека тянет
подольше посмотреть на нее, понаблюдать за пятнами на ее поверхности.
А между тем инфракрасное излучение легко повреждает сетчатку. Поэтому
- и еще по ряду причин - человек, выходящий на поверхность Эритро,
обязательно одевает специальный шлем.
- Значит, станция предназначена прежде всего для того, чтобы
поддерживать привычные условия для человека внутри и изолировать его
от атмосферы планеты?
- Мы не пользуемся даже здешним атмосферным воздухом. И воздух, и
воду мы берем из глубин планеты и регенерируем. Конечно, мы следим и
за тем, чтобы ничто с поверхности планеты не попадало на станцию, в
том числе прокариоты - знаешь, такие крохотные сине-зеленые клетки.
Юджиния задумчиво кивнула. Так вот в чем ответ на вопрос о
кислороде в атмосфере Эритро. На планете есть живые организмы, даже
очень много, только все они - микроскопически малые существа,
аналогичные простейшим одноклеточным организмам Солнечной системы.
- Это действительно прокариоты? - спросила она. - Я знаю, так их
называют, но прокариоты - земные бактерии. А эти тоже бактерии?
- Эритрианские микроорганизмы ближе всего к земным цианобактериям,
тем самым, которые обладают способностью к фотосинтезу. Впрочем, ты
задала правильный вопрос. Нет, это не наши цианобактерии. У них тоже
есть нуклеопротеин, но по структуре он принципиально отличается от
нуклеиновых кислот в земных формах жизни. У них есть и своеобразный
хлорофилл, в котором нет магния и который работает в инфракрасном
свете; поэтому клетки не зеленые, а скорее бесцветные. В них есть и
разные ферменты, и микроэлементы в непостоянных соотношениях. И все же
по морфологии и строению они не слишком отличаются от земных клеток, и
их с полным основанием можно назвать прокариотами. Кажется, биологи
настаивают на названии "эритриоты", но нас, дилетантов, вполне
устраивает и старый термин.
- И они достаточно эффективны, чтобы их жизнедеятельностью можно
было объяснить присутствие всего кислорода в атмосфере Эритро?
- Они очень эффективны. К тому же здесь, по-видимому, нет другого
источника кислорода. Между прочим, Юджиния, ты же астроном, ты должна
знать - что говорят последние данные о возрасте Немезиды?
Юджиния пожала плечами.
- Красные карлики почти бессмертны. Возможно, Немезида не моложе
нашей Вселенной и она способна просуществовать еще сто миллиардов лет
без видимых изменений. Самую надежную оценку можно получить, определив
содержание минорных элементов в самой звезде. Если предположить, что
Немезида - звезда первого поколения и что вначале она состояла только
из ядер водорода и гелия, то ее возраст должен быть побольше десяти
миллиардов лет; тогда Немезида вдвое старше Солнца и Солнечной
системы.
- Значит, и Эритро существует уже десять миллиардов лет.
- Совершенно верно. Звездные системы образуются раз и навсегда, а
не по частям. А почему тебя это интересует?
- Мне непонятно, почему за десять миллиардов лет жизнь на Эритро
Скачать книгу [0.30 МБ]
Пирамида