погиб, барахтаясь там в холодной воде несколько часов, прежде чем подоспела
помощь. С тех пор его преследовал страх замкнутого пространства, он боялся
лифтов, подземки, даже крытых кортов. Лифт – одно из самых надежных и безопасных
сооружений, постоянно убеждал себя Лэнгдон и при этом не верил ни единому слову.
Это всего лишь небольшая металлическая коробка, подвешенная в замкнутом
пространстве шахты! Затаив дыхание, он шагнул в лифт и, как только закрылись
двери, ощутил хорошо знакомый прилив адреналина.
Два этажа. Каких то десять секунд.
– Значит, вы с мистером Соньером, – начал Фаш, как только лифт пополз вверх, –
так никогда и не говорили лично? Не общались? Ничего не посылали друг другу по
почте?
Еще один довольно странный вопрос. Лэнгдон отрицательно помотал головой:
– Нет. Никогда.
Фаш слегка склонил голову набок, точно осмысливал этот факт. Но вслух не сказал
ничего, молча разглядывая хромированные дверцы.
Они поднимались, и Лэнгдон пытался сконцентрировать мысли и внимание на чем то
еще, помимо окружавших его четырех стен. В блестящей металлической дверце он
видел отражение галстучной булавки капитана. Она была сделана в форме
серебряного распятия и украшена тринадцатью вкраплениями, камушками черного
оникса. Лэнгдон слегка удивился. Этот символ был известен под названием crux
gemmata – крест с тринадцатью камнями – христианская идеограмма Христа и
двенадцатью апостолов. И Лэнгдон находил довольно странным, что капитан полиции
столь открыто демонстрирует свои религиозные убеждения. Но опять же следовало
учитывать: тут Франция. И христианство здесь не столько религия, сколько право
по рождению.
– Это crux gemmata, – неожиданно сказал Фаш.
Лэнгдон вздрогнул, поднял глаза и поймал в отражении взгляд черных глазок
капитана.
Лифт остановился, дверцы раздвинулись.
Лэнгдон быстро вышел в коридор, спеша навстречу открытому пространству, которое
образовывали знаменитые высокие потолки Лувра. Однако мир, куда он шагнул,
оказался совсем иным, нежели он ожидал.
Лэнгдон в нерешительности замер.
Фаш обернулся:
– Я так понимаю, мистер Лэнгдон, вы никогда не бывали в Лувре после закрытия?
Никогда, подумал Лэнгдон, пытаясь разобраться в своих ощущениях.
Обычно ярко освещенные галереи музея были сейчас погружены в полумрак. Вместо
привычного ровного молочно белого света, льющегося с потолка, от пола
поднималось вверх приглушенное красноватое сияние. Лэнгдон присмотрелся и
заметил вмонтированные в плинтусы специальные лампы подсветки.
Он окинул взглядом сумрачный коридор и постепенно начал понимать, что ничего
необычного в таком освещении нет. Почти во всех главных музеях мира по ночам
используется красная подсветка, и источник такого освещения размещается на
низком уровне, что позволяет персоналу и охране видеть, куда они идут, в то
время как полотна находятся в относительной темноте. Последнее позволяет как бы
компенсировать дневную световую нагрузку, способствующую выгоранию красок. Но
сегодня ночью в музее было как то особенно мрачно. Повсюду залегли длинные тени,
под высокими потолками сгустилась тьма, как в колодце.
– Сюда, – сказал Фаш, резко свернул вправо и зашагал через цепочку связанных
одна с другой галерей.
Лэнгдон направился за ним, и глаза постепенно привыкали к полумраку. Вокруг из
темноты начали материализоваться крупногабаритные картины, написанные маслом, –
все это напоминало проявку снимков в темной комнате. Лэнгдону казалось, что
изображенные на полотнах люди провожают их подозрительными взглядами. Наконец то
почувствовал он и такой знакомый, присущий всем музеям запах – в сухом
деионизированном воздухе отчетливо ощущался слабый привкус углерода. То был
продукт работы специальных приборов с угольными фильтрами, используемых в борьбе
с избыточной влажностью. Они были включены сутки напролет, компенсировали
выдыхаемую посетителями двуокись углерода, которая обладала разрушительным для
экспонатов действием.
А подвешенные к стенам камеры слежения, казалось, говорили посетителям: Мы вас
видим. Ничего не трогать.
– И все до одной настоящие? – спросил Лэнгдон, кивком указав на камеры.
– Конечно, нет, – ответил Фаш.
Лэнгдон не удивился. Видео наблюдение в таких больших музеях слишком дорого и
неэффективно. Чтобы проследить, что творится на акрах занимаемой музеем площади,
Лувру следовало бы нанять несколько сот технических сотрудников. А потому
большинство крупных музеев использовали в охране так называемую систему
сдерживания. Не держите воров за пределами. Держите их внутри. Система
активировалась при любом прикосновении к экспонату, на пульт тут же поступал
сигнал, все входы и выходы сразу же блокировались, и злоумышленник оказывался за
решеткой еще до прибытия полиции.
Впереди, из глубины отделанного мрамором коридора, эхом отдавались голоса.
Похоже, шум доносился из помещения в виде большого алькова, находившегося по
правую руку. Оттуда в коридор лился яркий свет.
– Кабинет куратора, – объяснил капитан.
И вот наконец Лэнгдон очутился в святая святых – роскошном кабинете Соньера.
Стены, отделанные деревом теплого оттенка, на них работы старых мастеров,
огромный старинный письменный стол, а на нем – двухфутовая статуя рыцаря в
доспехах и при полном вооружении. В помещении находилось несколько агентов, они
говорили по мобильным телефонам, что то записывали Один из них сидел за
письменным столом Соньера и мечтал на портативном компьютере. Этой ночью кабинет
куратора прекратился в настоящую штаб квартиру Центрального управления судебной
полиции. – Messieurs! – громко сказал Фаш, и все мужчины разом обернулись. – Ne
nous derangez pas sous aucun pretexte. Entendu?
Все присутствующие дружно закивали в знак того, что поняли.
Самому Лэнгдону не раз доводилось вешать на дверь номера в отеле табличку с
надписью «NE PAS DERANGER», а потому смысл приказа капитана был ему ясен. Фаша и
Лэнгдона не следовало беспокоить ни при каких обстоятельствах.
Оставив коллег в кабинете, Фаш вышел и повел Лэнгдона дальше по полутемному
коридору. Впереди, ярдах в тридцати, виднелся вход в самую популярную часть
Лувра под названием la Grande Galerie, казавшийся бесконечным коридор, где на
стенах были развешаны самые ценные в музее произведения, шедевры итальянской
живописи. Лэнгдон уже догадался: именно там и нашли тело Соньера; на снимке,
сделанном «Поляроидом», был отчетливо виден знаменитый паркетный пол Большой
галереи. Они приблизились, и тут Лэнгдон увидел, что вход перекрыт высокой и
толстой стальной решеткой, похожие использовались в средневековых замках для
защиты от мародерствующих армий.
– Система сдерживания, – заметил Фаш, когда они подошли к решетке.
Даже в темноте препятствие выглядело грозным и непреодолимым, казалось, оно
Пирамида