необычной могла показаться лишь сила, звучащая в его голосе. Слова
простые, но в то же время это был приказ, и парню надо было без
разговоров встать и идти в самолет. А потом произошло все так, как будто
до этого парень просто играл свою роль калеки и наконец доиграл
заключительную сцену. Все было, как в кино. Немыслимая тяжесть
исчезла, будто ее и не было, он выскочил из коляски и, удивляясь самому
себе, пустился вприпрыжку к самолету.
Я стоял неподалеку и слышал его слова.
- Что вы сделали? - спросил он. - Что вы со мной сделали?
- Так ты полетишь или нет? - повторил Дон. - Цена три доллара. Деньги
вперед.
- Я лечу! - сказал он. Шимода даже не помог ему подняться наверх в
кабину, хотя обычно это делал.
Люди выскочили из машин. Послышались удивленные возгласы, но тут же
все смолкли. Они были поражены - этот человек не ходил уже 11 лет, с тех
пор как его грузовик рухнул с моста. Подобно ребенку, приладившему
крылья из простыни, он вскочил в кабину и уселся. При этом он так
размахивал руками, будто ему их только что подарили.
Никто еще не успел вымолвить ни слова, а Дон нажал на газ, и самолет
поднялся вверх, стремительно набирая высоту.
Бывало ли вам когда-нибудь очень хорошо и немножко страшно
одновременно? С Шимодой мне пришлось испытать это не раз. Вот оно
чудо - волшебное исцеление человека, судя по всему заслужившего его, и в
то же время что-то нехорошее должно было случиться, когда эти двое
вернутся. Люди, ожидавшие их появления, сбились в толпу, толпа может
становиться неуправляемой, а это уже совсем плохо. Тянулись минуты, все
неотрывно следили за маленьким бипланом, беззаботно парящим в лучах
солнца, и вот-вот должно было случиться нечто ужасное. "Трэвэл Эйр"
сделал несколько крутых "восьмерок", пролетел по спирали, а затем
медленно пошел на посадку, напоминая тарахтящую летающую тарелку.
Если у него хоть немного есть голова на плечах, он высадит пассажира на
дальнем конце поля, быстро взлетит и исчезнет. Собиралось все больше и
больше народа; какая-то женщина бежала изо всех сил, катя перед собой
инвалидную коляску.
Он подрулил прямо к толпе, развернул самолет так, чтобы не задеть их
пропеллером, и выключил двигатель. Люди подбежали к кабине, и мне
показалось, что они готовы разорвать обшивку фюзеляжа, лишь бы
добраться до этих двоих.
Может, я поступил трусливо? Не знаю. Я подошел к своему самолету,
подкачал бензин, крутанул винт и завел двигатель. Затем забрался в
кабину, развернул "Флит" против ветра и взлетел. Я еще успел заметить,
как Дональд Шимода сел на бортик кабины, а толпа окружила его со всех
сторон.
Я повернул на восток, потом на юго-восток, а затем приземлился на ночлег
на первом же большом поле, на котором росли тенистые деревья и журчал
ручей. А поблизости - ни одного города.
Часть шестая
И сегодня я не могу сказать, что это такое на меня нашло. Страшное
предчувствие чего-то рокового погнало меня прочь, прочь даже от этого
необычного, загадочного парня по имени Дональд Шимода. Если в какое-
то дело замешан рок, то даже сам Мессия не в силах меня удержать.
В поле было тихо - огромный безмолвный луг, а над головой бескрайнее
небо... и тихо-тихо журчит ручей. Снова один. К одиночеству привыкаешь,
но достаточно нарушить его хоть на день, и тебе придется привыкать к
нему заново, с самого начала.
- Отлично, неплохо провел время, - сообщил я громко лугу. - Все было
занятно, и, наверное, я мог бы многому у него научиться. Но с меня
довольно этих толп, даже когда они счастливы... а уж если напуганы, то
готовы распять кого-нибудь или тут же начать поклоняться ему. Это не по
мне. Произнеся это, я внезапно осекся. Все эти слова в точности мог бы
сказать Шимода. Почему он остался там? У меня хватило ума улететь, а я
вовсе не был мессией.
Иллюзии. Что он хотел сказать об иллюзиях? Это значило больше, чем все,
что он сказал или сделал до того, как он неистово произнес: "Это все
иллюзии!" - как будто с размаху хотел вбить эту идею в мою голову.
Конечно же это была та самая проблема, и мне нужен был скрытый в ней
подарок, но я все же не понимал, что все это значит.
Немного погодя я развел костер и приготовил нечто вроде гуляша из
остатков соевого мяса и сухой вермишели с двумя сосисками трехдневной
давности, которым повторная варка вовсе не помешала. Ящик с
инструментом лежал рядом с коробкой съестных припасов, и почему-то я
выудил из него гаечный ключ "на 16", поглядел на него, чисто вытер и
принялся помешивать им гуляш. Я был совершенно один и ради забавы
попытался заставить ключ полетать, как раньше это делал Дон. Если я
подбрасывал его вверх и быстро мигал, когда он уже долетал до самого
верха и собирался падать вниз, на мгновение у меня появлялось чувство,
что он зависает в воздухе. Но когда он бухался вниз на траву или мое
колено, это ощущение тут же исчезало. Но ведь этот же самый ключ... Как
ему удавалось?
Если все это иллюзия, мистер Шимода, то что же тогда реальность? И если
эта жизнь - иллюзия, почему мы вообще живем? Наконец я сдался,
подбросил ключ еще пару раз и успокоился. И тогда внезапно
почувствовал радость, даже счастье, что я был там, где я был, и знал то, что
я знал, хоть это и не было ответом на сущие вопросы мироздания и не
развеивало даже нескольких иллюзий.
Когда я сижу в одиночестве, я иногда пою. "О, я и старая Краска!" - пел я,
поглаживая крыло своего "Флита", преисполнившись истинной любви к
машине (напоминаю, меня никто не слышал).
Часов в десять костер начал гаснуть, а с ним и мой песенный задор.
- Где бы ты ни был, Дональд Шимода, - сказал я, расстилая одеяло под
крылом, - я желаю тебе счастливого полета и чтобы тебя не преследовали
толпы. Если ты этого хочешь. Нет. Беру свои слова назад. Я желаю,
дорогой одинокий мессия, чтобы ты нашел то, что ты хочешь найти.
Когда я снимал рубашку, из кармана вывалился его "Справочник", и на
открывшейся странице я прочел:
"Узы, связывающие твою истинную семью, не являются кровными,
они основаны на уважении и радости, открываемых нам в жизни друг
друга. Редко члены одной семьи вырастают под одной и той же
крышей".
Пирамида