Я ничего не имел против пфеннигов. Мне хотелось скорее
уйти.
В вестибюле я некоторое время постоял, приходя в себя,
глядя через стеклянную стену на металлического Владимира
Сергеевича. В конце концов все это очень не ново. В конце
концов миллионы людей совсем не то, за что они себя выдают.
Но этот проклятый парикмахер сделал меня эмпириокритиком.
Реальность замаскировалась прекрасными иероглифами. Я
больше не верил тому, что вижу в этом городе. Залитая
стереопластиком площадь в действительности, наверное, вовсе
не была красива. Под изящными очертаниями автомобилей
мнились зловещие, уродливые формы. А вон та прекрасная,
милая женщина на самом деле, конечно, отвратительная
вонючая гиена, похотливая, тупая хрюшка. Я закрыл глаза и
помотал головой. Старый дьявол...
Неподалеку остановились два лощеных старца и принялись
с жаром спорить о преимуществах фазана тушеного перед
фазаном, запеченным с перьями. Они спорили, истекая слюной,
чмокая и задыхаясь, щелкая друг у друга под носом
костлявыми пальцами. Этим двум никакой мастер помочь не
смог бы. Они сами были мастерами и не скрывали этого. Во
всяком случае, они вернули меня к материализму. Я подозвал
портье и спросил, где ресторан.
- Прямо перед вами, - сказал портье и, улыбнувшись,
поглядел на спорящих старцев. - Любая кухня мира.
Вход в ресторан я принял за ворота в ботанический сад.
Я вошел в этот сад, раздвигая руками ветви экзотических
деревьев, ступая то по мягкой траве, то по неровным плитам
ракушечника. В пышной прохладной зелени гомонили невидимые
птицы, слышались негромкие разговоры, звяканье ножей, смех.
Мимо моего носа пролетела золотистая птичка. Она тащила в
клюве маленький бутерброд с икрой.
- Я к вашим услугам, - сказал глубокий бархатный
голос.
Из зарослей выступил мне навстречу величественный
мужчина со щеками на плечах.
- Обед, - коротко сказал я. Не люблю метрдотелей.
- Обед... - Повторил он значительно. - Обед в
обществе? Отдельный столик?
- Отдельный столик. А впрочем...
В руке у него мгновенно появился блокнот.
- Мужчину вашего возраста будут рады видеть у себя за
столом миссис и мисс Гамилтон-рэй...
- Дальше, - сказал я.
- Отец Жофруа...
- Я предпочел бы аборигена, - сказал я.
Он перевернул листок.
- Только что сел за стол доктор философии Опир.
- Пожалуй, - сказал я.
Он спрятал блокнотик и повел меня по дорожке,
выложенной плитами песчаника. Где-то вокруг разговаривали,
ели, шипели сифонами. В листве разноцветными пчелами
метались колибри. Метрдотель почтительно осведомился:
- как прикажете вас представить?
- Иван. Турист и литератор.
Доктору Опиру было под пятьдесят. Он сразу понравился
мне, потому что немедленно, без всяких церемоний прогнал
метрдотеля за официантом. Он был румяный, толстый и
непрерывно и с удовольствием говорил и двигался.
- Не затрудняйтесь, - сказал он, когда я потянулся за
меню. - Все уже известно. Водка, анчоусы под яйцом - у нас
их называют пасифунчиками, - картофельный суп "лике"...
- Со сметаной, - вставил я.
- Разумеется!.. Паровая осетрина по-астрахански,
ломтик телятины...
- Я хочу фазанов. Запеченных с перьями.
- Не надо: не сезон... Ломтик говядины, угорь в
сладком маринаде...
- Кофе, - сказал я.
- Коньяк, - возразил он.
- Кофе с коньяком.
- Хорошо. Коньяк и кофе с коньяком. Какое-нибудь
бледное вино к рыбе и хорошую натуральную сигару...
Обедать с доктором философии Опиром оказалось очень
удобно. Можно было есть, пить и слушать. Или не слушать.
Доктор Опир не нуждался в собеседнике. Доктор Опир нуждался
в слушателе. Я в разговоре не участвовал, я даже не подавал
реплик, а доктор Опир с наслаждением ораторствовал, почти
не прерываясь, размахивая вилкой, но тарелки и блюда перед
ним пустели тем не менее с прямо-таки таинственной
быстротой. В жизни не встречал человека, который бы так
искусно говорил с набитым и жующим ртом.
- Наука! Ее величество наука! - Восклицал он. - Она
зрела долго и мучительно, но плоды ее оказались изобильны и
сладки. Остановись, мгновение, ты прекрасно! Сотни
поколений рождались, страдали и умирали, и никогда никому
не захотелось произнести этого заклинания. Нам исключитель-
но повезло. Мы родились в величайшую из эпох - в эпоху
удовлетворения желаний. Может быть, не все это еще
понимают, но девяносто девять процентов моих сограждан уже
сейчас живут в мире, где человеку доступно практически все
мыслемое. О наука! Ты, наконец, освободила человечество! Ты
дала нам, даешь и будешь отныне давать все... Пищу -
превосходную пищу! - Одежду - превосходную, на любой вкус и
в любых количествах! - Жилье - превосходное жилье! Любовь,
радость, удовлетворенность, а для желающих, для тех, кто
утомлен счастьем, - сладкие слезы, маленькие спасительные
горести, приятные утешительные заботы, придающие нам
значительность в собственных глазах... Да, мы, философы,
много и злобно ругали науку. Мы призывали луддитов,
Скачать книгу [0.14 МБ]
Пирамида