- Пустяки, пустяки, - благодушно сказал барон. - Шесть плюгавых
молодчиков, трусливых, как все лавочники. В "Золотой Подкове" я раскидал
их два десятка... Как удачно, - обратился он к Румате, - что тогда при мне
не было моего боевого меча! Я мог бы в забывчивости обнажить его. И хотя
"Золотая Подкова" не таверна, а всего лишь корчма...
- Некоторые так и говорят, - сказал Румата. - "Не обнажай в корчме".
Хозяйка принесла новые блюда с мясом и новые кувшины вина. Барон
засучил рукава и принялся за работу.
- Кстати, - сказал Румата. - Кто были те три пленника, которых вы
освободили в "Золотой Подкове"?
- Освободил? - барон перестал жевать и уставился на Румату. - Но, мой
благородный друг, я, вероятно, недостаточно точно выразился! Я никого не
освобождал. Ведь они были арестованы, это государственное дело... С какой
стати я бы стал их освобождать? Какой-то дон, вероятно, большой трус,
старик книгочей и слуга... - Он пожал плечами.
- Да, конечно, - грустно сказал Румата.
Барон вдруг налился кровью и страшно выкатил глаза.
- Что?! Опять?! - заревел он.
Румата оглянулся. В дверях стоял дон Рипат. Барон заворочался,
опрокидывая скамьи и роняя блюда. Дон Рипат значительно посмотрел в глаза
Руматы и вышел.
- Прошу прощенья, барон, - сказал Румата, вставая. - Королевская
служба...
- А... - разочарованно произнес барон. - Сочувствую... Ни за что не
пошел на службу!
Дон Рипат ждал сразу за дверью.
- Что нового? - спросил Румата.
- Два часа назад, - деловито сообщил дон Рипат, - по приказу министра
охраны дона Рэбы я арестовал и препроводил в Веселую Башню дону Окану.
- Так, - сказал Румата.
- Час назад дона Окана умерла, не выдержав испытания огнем.
- Так, - сказал Румата.
- Официально ее обвинили в шпионаже. Но... - Дон Рипат замялся и
опустил глаза. - Я думаю... Мне кажется...
- Я понимаю, - сказал Румата.
Дон Рипат поднял на него виноватые глаза.
- Я был бессилен... - начал он.
- Это не ваше дело, - хрипло сказал Румата. Глаза дона Рипата снова
стали оловянными. Румата кивнул ему и вернулся к столу. Барон доканчивал
блюдо с фаршированными каракатицами.
- Эсторского! - сказал Румата. - И пусть принесут еще! - он
откашлялся. - Будем веселиться. Будем, черт побери, веселиться...
Когда Румата пришел в себя, он обнаружил, что стоит посреди обширного
пустыря. Занимался серый рассвет, вдали сиплыми голосами орали
петухи-часомеры. Каркали вороны, густо кружившиеся над какой-то неприятной
кучей неподалеку, пахло сыростью и тленом. Туман в голове быстро
рассеивался, наступало знакомое состояние пронзительной ясности и четкости
восприятий, на языке приятно таяла мятная горечь. Сильно саднили пальцы
правой руки. Румата поднес к глазам сжатый кулак. Кожа на косточках была
ободрана, а в кулаке была зажата пустая ампула из-под каспарамида,
могучего средства против алкогольного отравления, которым Земля
предусмотрительно снабжала своих разведчиков на отсталых планетах. Видимо,
уже здесь, на пустыре, перед тем как впасть в окончательно свинское
состояние, он бессознательно, почти инстинктивно высыпал в рот все
содержимое ампулы.
Места были знакомые - прямо впереди чернела башня сожженной
обсерватории, а левее проступали в сумраке тонкие, как минареты,
сторожевые вышки королевского дворца. Румата глубоко вдохнул сырой
холодный воздух и направился домой.
Барон Пампа повеселился в эту ночь на славу. В сопровождении кучки
безденежных донов, быстро теряющих человеческий облик, он совершил
гигантское турне по арканарским кабакам, пропив все, вплоть до роскошного
пояса, истребив неимоверное количество спиртного и закусок, учинив по
дороге не менее восьми драк. Во всяком случае, Румата мог отчетливо
вспомнить восемь драк, в которые он вмешивался, стараясь развести и не
допустить смертоубийства. Дальнейшие его воспоминания тонули в тумане. Из
этого тумана всплывали то хищные морды с ножами в зубах, то
бессмысленно-горькое лицо последнего безденежного дона, которого барон
Пампа пытался продать в рабство в порту, то разъяренный носатый ируканец,
злобно требовавший, чтобы благородные доны отдали его лошадей...
Первое время он еще оставался разведчиком. Пил он наравне с бароном:
ируканское, эсторское, соанское, арканарское, но перед каждой переменой
вин украдкой клал под язык таблетку каспарамида. Он еще сохранял
рассудительность и привычно отмечал скопления серых патрулей на
перекрестках и у мостов, заставу конных варваров на соанской дороге, где
барона наверняка бы пристрелили, если бы Румата не знал наречия варваров.
Он отчетливо помнил, как поразила его мысль о том, что неподвижные ряды
чудных солдат в длинных черных плащах с капюшонами, выстроенные перед
Патриотической школой, - это монастырская дружина. При чем здесь церковь?
- подумал он тогда. С каких это пор церковь в Арканаре вмешивается в
светские дела?
Он пьянел медленно, но все-таки опьянел, как-то сразу, скачком; и
когда в минуту просветления увидел перед собой разрубленный дубовый стол в
совершенно незнакомой комнате, обнаженный меч в своей руке и рукоплещущих
безденежных донов вокруг, то подумал было, что пора идти домой. Но было
поздно. Волна бешенства и отвратительной, непристойной радости
освобождения от всего человеческого уже захватила его. Он еще оставался
землянином, разведчиком, наследником людей огня и железа, не щадивших себя
и не дававших пощады во имя великой цели. Он не мог стать Руматой
Эсторским, плотью от плоти двадцати поколений воинственных предков,
прославленных грабежами и пьянством. Но он больше не был и коммунаром. У
него больше не было обязанностей перед Экспериментом. Его заботили только
обязанности перед самим собой. У него больше не было сомнений. Ему было
ясно все, абсолютно все. Он точно знал, кто во всем виноват, и он точно
знал, чего хочет: рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых
ступеней на копья и вилы ревущей толпы...
Румата встрепенулся и вытащил из ножен мечи. Клинки были зазубрены,
но чисты. Он помнил, что рубился с кем-то, но с кем? И чем все
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида