был жив. Король перекатил мутные глаза на министра охраны короны.
- Государь, - продолжал Румата, теперь уже не торопясь и надлежащим
слогом. - Зная о ваших поистине невыносимых страданиях и памятуя о долге
моего рода перед государями, я выписал из Ирукана знаменитого
высокоученого лекаря доктора Будаха. К сожалению, однако, путь доктора
Будаха был прерван. Серые солдаты уважаемого дона Рэбы захватили его на
прошлой неделе, и дальнейшая его судьба известна одному только дону Рэбе.
Я полагаю, что лекарь где-то поблизости, скорее всего в Веселой Башне, и я
надеюсь, что странная неприязнь дона Рэбы к лекарям еще не отразилась
роковым образом на судьбе доктора Будаха.
Румата замолчал, сдерживая дыхание. Кажется, все обошлось
превосходно. Держись, дон Рэба! Он взглянул на министра - и похолодел.
Министр охраны короны нисколько не растерялся. Он кивал Румате с ласковой
отеческой укоризной. Этого Румата никак не ожидал. Да он в восторге,
ошеломленно подумал Румата. Зато король вел себя, как ожидалось.
- Мошенник! - заорал он. - Удавлю! Где доктор? Где доктор, я вас
спрашиваю! Молчать! Я вас спрашиваю, где доктор?
Дон Рэба выступил вперед, приятно улыбаясь.
- Ваше величество, - сказал он, - вы поистине счастливый государь,
ибо у вас так много верных подданных, что они порой мешают друг другу в
стремлении услужит вам. (Король тупо смотрел на него.) Не скрою, как и
все, происходящее в вашей стране, был мне известен и благородный замысел
пылкого дона Руматы. Не скрою, что я выслал навстречу доктору Будаху наших
серых солдат - исключительно для того, чтобы уберечь почтенного пожилого
человека от случайностей дальней дороги. Не буду я скрывать и того, что не
торопился представить Будаха Ируканского вашему величеству...
- Как же это вы осмелились? - укоризненно спросил король.
- Ваше величество, дон Румата молод и столь же неискушен в политике,
сколь многоопытен в благородной схватке. Ему и невдомек, на какую низость
способен герцог Ируканский в своей бешеной злобе против вашего величества.
Но мы-то с вами это знаем, государь, не правда ли? (Король покивал.) И
поэтому я счел необходимым произвести предварительно небольшое
расследование. Я бы не стал торопиться, но если вы, ваше величество
(низкий поклон королю), и дон Румата (кивок в сторону Руматы) так
настаиваете, то сегодня же после обеда доктор Будах, ваше величество,
предстанет перед вами, чтобы начать курс лечения.
- А вы не дурак, дон Рэба, - сказал король, подумав. - Расследование
это хорошо. Это никогда не мешает. Проклятый ируканец... - Он взвыл и
снова схватился за колено. - Проклятая нога! Так, значит, после обеда?
Будем ждать.
И король, опираясь на плечо министра церемоний, медленно прошел в
тронный зал мимо ошеломленного Руматы. Когда он погрузился в толпу
расступающихся придворных, дон Рэба приветливо улыбнулся Румате и спросил:
- Сегодня ночью вы, кажется, дежурите при опочивальне принца? Я не
ошибаюсь?
Румата молча поклонился.
Румата бесцельно брел по бесконечным коридорам и переходам дворца,
темным, сырым, провонявшим аммиаком и гнилью, мимо роскошных, убранных
коврами комнат, мимо запыленных кабинетов с узкими зарешеченными окнами,
мимо кладовых, заваленных рухлядью с ободранной позолотой. Людей здесь
почти не было. Редкий придворный рисковал посещать этот лабиринт в тыльной
части дворца, где королевские апартаменты незаметно переходили в
канцелярии министерства охраны короны. Здесь было легко заблудиться. Все
помнили случай, когда гвардейский патруль, обходивший дворец по периметру,
был напуган истошными воплями человека, тянувшего к нему сквозь решетку
амбразуры исцарапанные руки. "Спасите меня! - кричал человек. - Я
камер-юнкер! Я не знаю, как выбраться! Я два дня ничего не ел! Возьмите
меня отсюда!" (Десять дней между министром финансов и министром двора шла
оживленная переписка, после чего решено было все-таки выломать решетку, и
на протяжении этих десяти дней несчастного камер-юнкера кормили, подавая
ему мясо и хлеб на кончике пики.) Кроме того, здесь было небезопасно. В
тесных коридорах сталкивались подвыпившие гвардейцы, охранявшие особу
короля, и подвыпившие штурмовики, охранявшие министерство. Резались
отчаянно, а удовлетворившись, расходились, унося раненых. Наконец здесь
бродили и убиенные. За два века их накопилось во дворце порядочно.
Из глубокой ниши в стене выступил штурмовик-часовой с топором
наготове.
- Не велено, - мрачно объявил он.
- Что ты понимаешь, дурак! - небрежно сказал Румата, отводя его
рукой.
Он слышал, как штурмовик нерешительно топчется сзади, и вдруг поймал
себя на мысли о том, что оскорбительные словечки и небрежные жесты
получаются у него рефлекторно, что он уже не играет высокородного хама, а
в значительной степени стал им. Он представил себя таким на Земле, и ему
стало мерзко и стыдно. Почему? Что со мной произошло? Куда исчезло
воспитание и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к
человеку, к замечательному существу, называемому "человек"? А ведь мне уже
ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же их по-настоящему ненавижу
и презираю... Не жалею, нет - ненавижу и презираю. Я могу сколько угодно
оправдывать тупость и зверство этого парня, мимо которого я сейчас
проскочил, социальные условия, жуткое воспитание, все, что угодно, но я
теперь отчетливо вижу, что это мой враг, враг всего, что я люблю, враг
моих друзей, враг того, что я считаю самым святым. И ненавижу я его не
теоретически, не как "типичного представителя", а его самого, его как
личность. Ненавижу его слюнявую морду, вонь его немытого тела, его слепую
веру, его злобу ко всему, что выходит за пределы половых отправлений и
выпивки. Вот он топчется, этот недоросль, которого еще полгода назад
толстопузый папаша порол, тщась приспособить к торговле лежалой мукой и
засахарившимся вареньем, сопит, стоеросовая дубина, мучительно пытаясь
вспомнить параграфы скверно вызубренного устава, и никак не может
сообразить, нужно ли рубить благородного дона топором, орать ли "караул!"
или просто махнуть рукой - все равно никто не узнает. И он махнет на все
рукой, вернется в свою нишу, сунет в пасть ком жевательной коры и будет
чавкать, пуская слюни и причмокивая. И ничего на свете он не хочет знать,
и ни о чем на свете он не хочет думать. Думать! А чем лучше орел наш дон
Рэба? Да, конечно, его психология запутанней и рефлексы сложней, но мысли
его подобны вот этим пропахшим аммиаком и преступлениями лабиринтам
дворца, и он совершенно уже невыносимо гнусен - страшный преступник и
Скачать книгу [0.15 МБ]
Пирамида