Он лежал на спине с закрытыми глазами и вполуха слушал, ее щебетание.
Это была обыкновенная милая чепуха - что-то там о макияже (половины слов
он не понимал), о хулиганском Тимофее (Тимофей тоже все это слушал и время
от времени гавкал и бухал из-под кровати, словно отругивался), о
дядь-Шуре, который опять приставал насчет дачи в Усть-Луге... У нее всегда
была в запасе масса замечательно пустяковых сообщений, восхитительно ни к
чему не обязывающих. Потом она спросила:
- Ты меня не слушаешь?
- Еще как слушаю, - возразил он. - "...А я ему тогда сказала
честно..." Что ты ему сказала честно? Напрямки, так сказать. Резанула
правду-матку. По-нашему, по-стариковски.
- Да ну тебя.
Он не возражал. Хорошо было лежать с закрытыми глазами под ее
кружевной шалью, пахнущей тонко и сладко, и ничего не думать, и ничего не
видеть. Засыпать.
- О чем вы так долго совещались? - спросила она. - Или - нельзя?
- Отчего же. Можно.
- Я почему спрашиваю: ты какой-то выжатый сегодня. Как лимон.
- Грейпфрут. Гораздо вкуснее. Но - старый. Горьковатый.
- Не хочешь рассказывать?
- Не очень. Надоело. О Николасе опять.
Она хмыкнула, и он посмотрел на нее сквозь прижмуренные веки. Она
озабоченно морщила малозначительный свой лобик, и это делало ее
трогательно-некрасивой.
- Чего вам от него надо - я никак не пойму? Он что, выдает
какие-нибудь ваши тайны?
- У нас нет тайн. Выдавать нечего.
- Тогда что же? Выступает против вас?
- Против меня.
- Ну да? Вранье. Он же тебя обожает.
- Обожал когда-то.
- Все равно. Он честный. Он не станет про тебя врать.
- А он и не врет...
Как ей объяснить это? Она никак не способна была понять, хотя и
пыталась самым честным образом: читала все газетные вырезки про его
выступления, и все его статьи в "Обозревателе", и смотрела видеозаписи. Ее
совершенно сбивало с толку то обстоятельство, что он никогда не врал. Он
рассказывал правду, одну только правду, хотя и не всю правду. Он умел это
делать. Он был профессионал, профессионал-самоучка. "Мои встречи с
Хозяином". Забавные случаи. Поучительные истории. Заметки к портрету
Великого Человека. Великого? Великого, великого, - без всяких сомнений
Великого... Но при этом, когда он выступал, скажем, перед алкашами, перед
Партией, скажем, Любителей Пива, он рассказывал им, какой утомительно
нудный и высокомерный трезвенник этот Хозяин. А выступая перед
трезвенниками, с веселым смехом и тонко разыгранным комическим огорчением
- о единственном известном ему (и всему миру) случае, когда Хозяин
перебрал малость джину с тоником и оскорбил действием британского
культурного атташе... (А теперь вот: "Может ли поссориться Станислав
Зиновьевич с Виктором Григорьевичем? Нет, нет и еще раз нет. Ибо к тому
есть серьезные причины. Например, святость старой дружбы." И дальше - на
две минуты об отношении Хозяина к дружбе... Зачем? Что он имеет в виду?
Намекает на что-то? На что?)
Он почувствовал ее пальцы у себя на лице.
- Только не убивай его, - прошептала она ему в самое ухо. Едва
слышно. На пределе слышимости. Он не столько услышал ее, сколько
догадался. - Не надо. Пожалей. Ведь ты его обидел.
Страшная штука - ревность, подумал он отстраненно. Подлая и коварная.
Все видно. Ничего не скроешь. И - ни от кого.
- Лапка, - сказал он. - Что за мысли у тебя. Я и не думаю об этом.
Клянусь.
- Я знаю. Но ты говорил, что тебе и думать не надо... что это само
собой у тебя получается...
- Когда я это тебе говорил?
- Ну, не ты. Кто-то из твоих. Я подслушала.
- Меньше глупостей подслушивай. Они все - дурачки суеверные. Они эти
глупости друг другу повторяют, когда им страшно становится. "Хозяин не
выдаст. Хозяин всех врагов разразит и повергнет..." Они ничего не
понимают.
- А ты - понимаешь?
- Нет. Тут и понимать-то нечего.
- Не обижай его, - снова сказала она. - Пожалуйста.
- Хорошо. Обещаю, - он снова закрыл глаза. - Рейтинг, черт его
подери, все время падает... - пожаловался он. - Второй месяц подряд. Никто
не может понять, в чем дело, вот и мучаемся, чепухой головы себе
забиваем... Осрамимся, провалимся. Вот увидишь.
- А я знаю, откуда это, - сказала она радостно. - Это из "Каштанки".
- Точно. Молодца!
- Я в детстве думала, что он говорит: "Осрамимся, провалИмся", а они
надо мной смеялись...
Она замолчала, тихонько массируя ему веки, и вдруг сказала:
- Это потому что ты стал думать о себе.
- То есть?
- Рейтинг падает. С самого начала ты думал о них и только о них, и
они это чувствовали. Это сразу чувствуется. Тебе было все равно, что будет
с тобой. А теперь... а теперь стало не все равно.
- И это тоже чувствуется?
- Да.
Он помолчал, пораженный ее словами. Потом спросил:
- И что мне теперь с этим делать?
- Не знаю. Вообще-то каждый нормальный человек должен думать о себе.
Просто обязан. Как же без этого?.. Не знаю, что тут делать.
Что это у нее работает там, за витражами этих чудных многоцветных
леденцовых глаз? Интуиция? Или - ум?.. Откуда у нее ум? Или ей вообще не
восемнадцать лет, а все двадцать восемь, и кто-то ловко подложил ее под
меня, а точнее будет: ловко подложил ее МНЕ, - как бомбу замедленного
действия, обведя вокруг пальца всех: и меня, и Николаса, и Кузьму нашего
Иваныча?..
Эй, эй, прикрикнул он на себя. Ты что это? Совсем оборзел? Это же
Дина твоя, Динара. Последняя любовь. Верность. Нежность. Счастье...
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида