поводу происшедшего. Решительно не сохранилось в моей памяти, ответил ли
он что-либо, а если и ответил, то что именно.
Сейчас-то я понимаю, что ни в каких ответах и ни в каких таких
особенных объяснениях я в ту ночь уже не нуждался. Конечно, многие детали
и нюансы были тогда мне непонятны, так ведь они остаются непонятны мне и
сейчас. В них ли дело?
Надо сказать, Агасфер Лукич никогда и не делал особенной тайны из
своих трансакций. Попытки легализовать свою сомнительную деятельность
сопутствующими страховыми операциями не могут, разумеется, рассматриваться
как серьезные. Они производят впечатление скорее комическое. В главном же
Агасфер Лукич всегда был вполне откровенен и даже, я бы сказал,
прямолинеен - просто ему не нравилось почему-то называть некоторые вещи
своими именами. Отсюда это почти трогательное пристрастие к неуклюжим
эвфемизмам - и даже не к эвфемизмам, собственно, а к суконным
формулировкам, извлеченным из каких-то сомнительных учебных пособий и
походно-полевых справочников по научному атеизму. Впрочем, и контрагенты
его, насколько мне известно, как правило, предпочитали эвфемизмы. Забавно,
не правда ли?
Не знаю, существует ли в системе Госстраха понятие "служебная тайна",
"тайна вклада" или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, Агасфер Лукич
любил поболтать. Без малейшего побуждения с моей стороны он поведал мне
множество историй, как правило, комичных и всегда анонимных, - имена своих
клиентов Агасфер Лукич старательно скрывал. Иногда я догадывался, о ком
идет речь, иногда терялся в догадках, а чаще всего догадываться и не
пытался. Сейчас все эти истории, вероятно, тщательно анализируются
прокуратурой, не буду их здесь приводить. Но не могу не восхититься
целевой хваткой зама нашего по общим вопросам товарища Суслопарина и не
могу не плакать о судьбе бедного моего друга Карла Гавриловича Рослякова.
Суслопарин был единственным человеком (насколько мне известно),
который без стеснения называл все вещи своими именами. Никаких субстанций,
никаких религиозных представлений - ничего этого он признавать не желал.
Цену он запросил немалую: гладкий, без ухабов и рытвин, путь от нынешнего
своего поста через место директора номерного сверхважного завода,
главнейшего в нашей области, к, сами понимаете, посту министерскому. Не
более, но и не менее. Однако, много запрашивая, немало он и предлагал. А
именно, всех своих непосредственных подчиненных с чадами и домочадцами
предлагал он в бездонный портфель Агасфера Лукича. Говоря конкретно,
предлагались к употреблению: помощник товарища Суслопарина по снабжению
И.А.Бубуля; комендант гостиницы-общежития Костоплюев А.А. с женой и
свояченицей; племянник начальника обсерваторского гаража Жорка Аттедов,
коему все равно в ближайшее время грозил срок; и еще одиннадцать персон по
списку.
Самого себя товарищ Суслопарин включать в список не спешил. Он
полагал это несвоевременным, он выражал опасение, что это было бы неверно
понято. Агасфера Лукича казус этот приводил почти в неистовство. По его
словам, это было невиданно, неслыханно и беспрецедентно. С этаким он не
встречался даже в Уганде, где поселен он был в отдельный дворец для
иностранца. Нынешнее же положение его чрезвычайно осложнялось еще и тем
обстоятельством, что сделка такого рода никакими нравственными правилами
не запрещалась, но влекла за собой массу чисто технических осложнений и
неудобств. Переговоры затягивались, и я так и остался в неведении, чем они
завершились.
Совсем в другом роде история разыгралась с Карлом Гаврилычем,
директором обсерватории. Я хорошо знал его, мы учились на одном
факультете, он был старше меня на три курса. Я играл тогда в факультетской
волейбольной команде, а он был страстным болельщиком. Боже мой, как он
любил спорт! Как он мечтал бегать, прыгать, толкать, метать, давать пас,
ставить блок! От рождения у него была сухая левая рука и врожденный вывих
левого бедра. Это печальное обстоятельство плюс ясная, все запоминающая
голова определили его жизнь. Он быстро продвигался по научной лестнице и
сделался блестящим доктором, когда я еще в ухе ковырял над своей
кандидатской. За ним были все мыслимые почести и звания, о которых может
мечтать ученый в сорок пять лет, а назначение его директором новейшей,
наисовременнейшей Степной обсерватории было даже научными его
недоброжелателями воспринято как естественный и единственно правильный
акт.
Однако руку ему это не вылечило, и хромать он не перестал. Еще
какие-то недуги глодали его, он быстро терял здоровье, и когда Агасфер
Лукич сделал ему свое обычное предложение, мой бедный Карл не задумался ни
на минуту. Фантастические перспективы ослепили его. Обычная жесткая его
логика изменила ему. Впервые в жизни не сработал скепсис, давно уже
ставший его второй натурой. Впервые в жизни пустился он в азартную игру
без расчета - и проиграл.
Мне еще повезло увидеть его в конце того лета, крепкого, сильного,
бронзово-загорелого, ловкого и точного в движениях - совершенно
преображенного, но уже невеселого. От только что вернулся из Ялты, где и
состоялось с ним это волшебное преображение, где он впервые вкусил от
радостей абсолютного здоровья. И где он впервые почуял неладное, когда ему
наскучило гонять в пинг-понг с хорошенькими курортницами, и он присел
как-то вечерком у себя в номере рассчитать простенькую модель... Строго
говоря, я ведь не знаю толком, что с ним произошло. Агасфер Лукич клялся
мне, что зловещий портфель здесь совершенно ни при чем, что это просто
лопнули от перенапряжения некие таинственные жилы, сплетавшие воедино
телесное и интеллектуальное в организме моего бедного Карла... Может быть,
может быть. Может быть, и вправду сумма физического и интеллектуального в
человеке есть величина постоянная, и ежели где чего прибавится, то тут же
соответственно другого и убывает. Вполне возможно. И все-таки мне иногда
кажется, что лукавит Агасфер Лукич, что не обошлось здесь без его
портфеля, и в раскаленной топке исчезла не только "особая нематериальная
сущность" Карла моего Гаврилыча (как названо это в "Словаре атеиста"), но
и его "активное движущее начало" (как это названо там же). В конце
памятного августа Карл был просто машиной для подписывания бумаг. Я думаю,
сейчас он уже спился.
Должен признаться, однако, что в те поры мне было не до него.
Собственные проблемы одолевали и угнетали меня, как мучительная
хроническая болезнь. Я все придумывал, как бы мне избежать этого самого
стыдного пункта моего повествования, но вижу теперь, что совсем избежать
его мне не удастся. Постараюсь по крайней мере быть кратким.
В конце концов, если подумать, мне нечего стыдиться. Как бы там ни
было, а честь открытия Юго-Западного Шлейфа принадлежит все-таки мне, и
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида