Я был полностью с нею согласен.
- Ведь Комов никому рта не дает раскрыть! - продолжала
она со злостью. - все ему ясно, все ему очевидно, а на
самом деле не так все это ясно. И с метеоритом неясно, и
особенно с этим бортжурналом. И не верю я, что ему все
ясно! По-моему, у него что-то на уме, и вандер это тоже
понимает, только не знает, как его зацепить... А может
быть, считает, что это несущественно...
- Может быть, это и в самом деле несущественно... -
пробормотал я неуверенно.
- А я и не говорю, что существенно! - возразила Майка.
- мне просто не нравится, как Комов себя ведет. Не понимаю
я его. И вообще он мне не нравится! Мне о нем все уши
прожужжали, а я теперь хожу и считаю дни, сколько мне с ним
работать осталось... В жизни больше никогда с ним работать
не буду!
- Ну, не так уж много и осталось, - примирительно
сказал я. - всего-то еще дней двадцать...
На том мы и расстались. Майка пошла приводить в
порядок свои измерения и квартирьерские кроки, а я
отправился в рубку, где меня ожидал маленький сюрприз: том
сообщал, что закладка фундамента закончена, и предлагал
принять работу. Я накинул доху и побежал на стройплощадку.
Солнце уже зашло, сумерки сгустились. Странные здесь
сумерки - темно-фиолетовые, как разведенные чернила. Луны
нет, зато в изобилии северное сияние, да еще какое!
гигантские полотнища радужного света бесшумно развеваются
над черным океаном, сворачиваются и разворачиваются,
трепещут и вздрагивают, словно под ветром, переливаются
белым, зеленым, розовым и вдруг мгновенно гаснут, оставив в
глазах смутные цветные пятна, а потом вновь возникают, и
тогда исчезают звезды, исчезают сумерки, все вокруг
окрашивается в неестественные, но чистейшие цвета - туман
над болотом становится красно-синим, айсберг вдали мерцает,
как глыба янтаря, а по пляжу стремительно несутся
зеленоватые тени.
Яростно растирая мерзнущие щеки и нос, я осматривал в
этом чудном свете готовые фундаменты. Том, неотступно
следовавший за мной по пятам, услужливо сообщал необходимые
цифры, а когда сияние гасло - не менее услужливо включал
прожекторы. И было как всегда мертвенно тихо, только
похрустывал у меня под каблуками смерзшийся песок. Потом я
услышал голоса: Майка и Вандерхузе вышли подышать свежим
воздухом и полюбоваться небесным спектаклем. Майке очень
нравилось северное сияние - единственное, что ей нравилось
на этой планете. Я был довольно далеко от корабля, метрах в
ста, и не видел их, но голоса слышал отчетливо. Впрочем,
сначала я слушал их в пол-уха. Майка говорила что-то о
поврежденных верхушках деревьев, а Вандерхузе гудел об
эрозии бортовой квазиорганики - по-видимому, они снова
обсуждали причины и обстоятельства гибели "пеликана".
Была в их беседе какая-то странность. Повторяю: я
вначале не очень-то прислушивался и только потом понял, в
чем дело. Они разговаривали, словно не слушая друг друга.
например, Вандерхузе говорил: "один планетарный двигатель у
них уцелел, иначе они бы просто не могли маневрировать в
атмосфере... " а Майка долбила свое: "нет, яков, не менее
десяти - пятнадцати лет. Посмотрите на эти наплывы... "
Я спустился в один из фундаментов, чтобы осмотреть
дно, а когда вылез, разговор сделался более связным, но
зато менее понятным. Они словно репетировали какую-то
пьесу.
- А это еще что такое? - спрашивала Майка.
- Я бы сказал, что это игрушка, - отвечал Вандерхузе.
- Я бы тоже так сказала. Но зачем?
- Хобби. Ничего удивительного, весьма распространенное
хобби.
В общем, это было похоже, как мы развлекались на базе
в ожидании формировки. Вадим, скажем, ни с того ни с сего
орал на всю столовую: "капитан! Принимаю решение сбросить
хвостовую часть и уходить в подпространство! " - на что
какой-нибудь другой остряк немедленно откликался: "ваше
решение одобряю, капитан! Не забудьте головную часть,
капитан! " - и так далее.
Впрочем, странный этот разговор скоро прекратился.
явственно чмокнула перепонка люка, и снова наступила
тишина. Я осмотрел последний фундамент, похвалил тома за
хорошую работу и приказал ему переключить джека на
следующий этап. Сполохи погасли, и в наступившей тьме
ничего не было видно, кроме бортовых огней моих киберов.
чувствуя, что кончик носа у меня вот-вот отвалится, я
рысцой побежал к кораблю, нашарил перепонку и вскочил в
кессон. Кессон - это прекрасно. Это одно из самых чудесных
помещений корабля. Наверное, это потому, что кессон -
первое помещение корабля, которое дарует тебе сладостное
ощущение дома: вернулся домой, в родное, теплое,
защищенное, из чужого, ледяного, угрожающего. Из тьмы в
свет. Я сбросил доху и, на ходу покрякивая и растирая
ладони, направился в рубку.
Вандерхузе уже сидел там, обложенный своими бумажками,
и, скорбно склонив голову, переписывал начисто очередную
страницу заключения. Шифрующая машинка бойко стрекотала под
его пальцами.
- А мои ребятки уже фундамент закончили, - похвастался
я.
- Угу, - отозвался Вандерхузе.
- А что у вас там за игрушки? - спросил я.
- Игрушки... - рассеянно повторил Вандерхузе. -
игрушки? - переспросил он, не переставая стрекотать
машинкой. - ах, игрушки... - он отложил готовый листок и
Скачать книгу [0.12 МБ]
Пирамида