насчет завтрака, и это меня окончательно доконало.
пробормотав какое-то невнятное приветствие и чувствуя, что
от горя и стыда я красен, как вареный рак, я уселся на свое
место и уныло оглядел стол, стараясь ни с кем не
встречаться глазами. Трапеза была, прямо скажем,
монастырская, послушническая была трапеза. Все питались
черным хлебом и молоком. Вандерхузе посыпал свой ломоть
солью. Майка помазала свой ломоть маслом. Комов жевал хлеб
всухомятку, не прикасаясь даже к молоку.
У меня аппетита не было никакого - подумать было
страшно жевать что-нибудь. Я взял себе стакан молока,
отхлебнул. Боковым зрением я видел, что Майка смотрит на
меня и что ей очень хочется спросить, что со мной и вообще.
однако она ничего не спросила, а Вандерхузе принялся
многословно рассуждать, какая это с медицинской точки
зрения полезная вещь - разгрузочный день, и как хорошо, что
у нас сегодня именно такой завтрак, а не какой-нибудь
другой. Он подробно обьяснил нам, что такое пост и что
такое великий пост, и не без уважения отозвался о ранних
христианах, которые дело свое знали туго. Заодно он
рассказал нам, что такое масленица, но скоро, впрочем,
почувствовал, что слишком увлекается описанием блинов с
икрой, с балыком, с семгой и другими вкусными вещами,
оборвал себя и принялся в некотором затруднении расправлять
бакенбарды. Разговор не завязывался. Я беспокоился за себя,
Майка беспокоилась за меня. А что касается Комова, то он
опять, как и вчера, был явно не в своей тарелке. Глаза у
него были красные, он большей частью смотрел в стол, но
время от времени вскидывал голову и озирался, как будто его
окликали. Хлеба он накрошил вокруг себя ужасно и продолжал
крошить, так что мне захотелось дать ему по рукам, как
маленькому. Так мы и сидели унылой компанией, а бедный
Вандерхузе из сил выбивался, стараясь нас рассеять.
Он как раз мыкался с какой-то длиннющей заунывной
историей, которую придумывал на ходу и никак не мог
придумать до конца, как вдруг Комов издал странный
сдавленный звук, словно сухой кусок хлеба встал ему,
наконец, поперек горла. Я взглянул на него через стол и
испугался. Комов сидел прямой, вцепившись обеими руками в
край столешницы, красные глаза его вылезли из орбит, он
смотрел куда-то мимо меня и стремительно бледнел. Я
обернулся. Я обмер. У стены, между фильмотекой и шахматным
столиком стоял мой давешний призрак.
Теперь я видел его совершенно отчетливо. Это был
человек, во всяком случае - гуманоид, маленький, тощий,
совершенно голый. Кожа у него была темная, почти черная, и
блестела, словно покрытая маслом. Лица я его не разглядел
или не запомнил, но мне сразу бросилось в глаза, как и в
ночном моем кошмаре, что человечек этот был весь какой-то
скособоченный и словно бы размытый. И еще - глаза: большие,
темные, совершенно неподвижные, слепые, как у статуи.
- Да вот же он! Вот он! - гаркнул Комов.
Он указывал пальцем совсем в другую сторону, и там у
меня на глазах, прямо из воздуха возникла новая фигура. Это
был все тот же застывший лоснящийся призрак, но теперь он
застыл в стремительном рывке, на бегу, как фотография
спринтера на старте. И в ту же секунду Майка бросилась ему
в ноги. С грохотом полетело в сторону кресло, Майка с
воинственным воплем проскочила сквозь призрак и врезалась в
экран видеофона, а я еще успел заметить, как призрак
заколебался и начал таять, а Комов уже кричал:
- Дверь! Дверь!
И я увидел; кто-то маленький, белый и матовый, как
стена кают-компании, согнувшись в неслышном беге, скользнул
в дверь и исчез в коридоре. И тогда я рванулся за ним.
Теперь об этом стыдно вспоминать, но тогда мне было
совершенно безразлично, что это за существо, откуда оно,
почему оно здесь и зачем, - я испытывал только безмерное
облегчение, уже понимая, что с этой минуты бесповоротно
кончились все мои кошмары и страхи, и еще я испытывал
страстное желание догнать, схватить, скрутить и притащить.
В дверях я столкнулся с Комовым, сбил его с ног,
споткнулся о него, пробежал по коридору на четвереньках,
коридор был уже пуст, только резко и знакомо пахло
нашатырным спиртом, позади что-то кричал Комов, стучали
дробно каблуки, я вскочил, промчался через кессон, нырнул в
люк, еще не успевший зарасти перепонкой, и вылетел наружу,
в лиловатое сияние солнца.
Я сразу увидел его. Он бежал к стройплощадке, бежал
легко, едва касаясь босыми ногами мерзлого песка, он был
все такой же скособоченный и как-то странно двигал на бегу
разведенными локтями, но теперь он был не темный и не
матово-белый, а светло-лиловый, и солнце отсвечивало на его
тощих плечах и боках. Он бежал прямо на моих киберов, и я
замедлил бег, ожидая, что сейчас он испугается и свернет
вправо или влево, но он не испугался, он проскочил в десяти
шагах от тома, и я глазам своим не поверил, когда этот
величественный дурак вежливо просигналил ему обычное "жду
приказаний".
- К болоту! - кричал позади задыхающийся голос Майки.
- отжимай его к болоту!
Маленький абориген и без этого бежал по направлению к
болоту. Бегать, надо сказать, он умел, и расстояние между
нами сокращалось очень медленно. Ветер свистел у меня в
ушах, издалека что-то кричал Комов, но его решительно
заглушала Майка.
- Левее, левее бери! - азартно вопила она.
Я взял левее, выскочил на посадочную полосу, на уже
готовый участок, ровный, с удобнейшей рубчатой
поверхностью, и здесь дело у меня пошло лучше - я стал
Скачать книгу [0.12 МБ]
Пирамида