однажды женат, вынес из этого брака самые неприятные
воспоминания и многочисленные уроки и с тех пор соблюдает в
этом вопросе чрезвычайную осторожность. Короче говоря, бабник
он был фантастический, и по сравнению с ним вайнгартен,
скажем, выглядел аскетом, анахоретом и стоиком. Но при всем
том он никак не был грязным типом. К женщинам своим он
относился с уважением и даже с восхищением и, по всей
видимости, рассматривал себя всего лишь как скромный источник
удовольствия для них. Никогда он не заводил двух возлюбленных
одновременно, никогда не впутывался ни в склоки, ни в
скандалы, никогда, по-видимому, никого из женщин не обижал.
Так что в этой области у него со времени неудачной женитьбы
все обстояло благополучно. До самого последнего времени.
Сам он считает, что неприятности, связанные с
пришельцами, начались у него с появлением какой-то гнусной
сыпи на ногах. С этой сыпью он сразу же побежал к врачу,
потому что всегда тщательно следил за своим здоровьем,
отношение к болезням у него было европейское. Врач его
успокоил, дал какие-то пилюли, сыпь прошла, но началось
нашествие женщин. Они шли к нему косяками - все женщины, с
которыми он когда-либо имел дело. Они толклись у него в
квартире по-двое, по-трое, а в течении одного страшного дня их
было даже пятеро одновременно. Причем, он решительно не мог
понять, чего они от него хотят. Более того, у него создалось
впечатление, что они и сами этого не знают. Они ругали и
поносили его, они валялись у него в ногах, выпрашивая что-то
непонятное, они дрались между собой как бешеные кошки, они
перебили у него всю посуду, раскололи голубую японскую мойку,
попортили мебель. Они закатывали истерики, они пытались
травиться, некоторые угрожали отравить его. А ведь многие из
них давным-давно уже были замужем, любили своих мужей и детей,
и мужья тоже приходили к губарю и тоже вели себя непонятно. (В
этой части своего рассказа губарь был особенно невнятен. )
Короче говоря, жизнь его превратилась в кромешный ад, он
потерял шесть кило веса, его закидало сыпью теперь уже по
всему телу, о работе не могло быть никакой речи, и он оказался
вынужден взять отпуск за свой счет, хотя сидел кругом в
долгах. (В первые дни он пытался укрыться от нашествия в своем
ящике, но очень быстро понял, что такой образ действия
приведет только к невероятной огласке всех его чисто личных
неприятностей. Здесь он тоже был достаточно невнятен. )
Этот кромешный ад длился без перерыва десять дней и вдруг
прекратился позавчера. Он только-только сдал с рук на руки
какую-то несчастную ее мужу, мрачному сержанту милиции, как
заявилась вдруг женщина с ребенком. Он помнил эту женщину. Лет
шесть назад он познакомился с нею при следующих
обстоятельствах. Они ехали в переполненном автобусе и
оказались рядом. Он посмотрел на нее, и она ему понравилась.
Простите, сказал он, нет ли у вас листочка бумаги и карандаша?
Да, пожалуйста, ответила она, извлекая просимое из сумочки.
Огромное вам спасибо, сказал он. А теперь напишите, ради бога,
ваш телефон и как вас зовут... Они очень мило провели время на
рижском взморье и как-то незаметно расстались, - казалось бы,
с тем, чтобы больше не встречаться, довольные друг другом и не
имеющие друг к другу претензий.
И вот теперь она явилась к нему, и привела этого
мальчика, и сказала, что это - его сын. Она уже три года была
замужем за очень хорошим и, мало того, за очень известным
человеком, которого беззаветно любила и уважала. Она не могла
об'яснить губарю, зачем она пришла. Она плакала всякий раз,
когда он пытался это выяснить. Она ломала руки, и видно было,
что она считает свое поведение подлым и преступным. Но она не
уходила. Эти сутки, которые она провела у губаря в его
разгромленной квартире, были, пожалуй, самыми страшными. Она
вела себя как сомнамбула, она все время говорила что-то, и
губарь понимал отдельные слова, но был совершенно не в силах
понять общего смысла. А вчера утром она вдруг словно очнулась.
Она за руку вытащила губаря из постели, привела его в ванную,
пустила там воду из всех кранов и шепотом принялась
рассказывать на ухо захару какие-то совершенно непонятные
вещи.
По ее словам (в интерпретации губаря) получалось, что с
древнейших времен существует на земле некий тайный
полумистический союз девяти. Это какие-то чудовищно
засекреченные мудрецы, то ли чрезвычайно долгоживущие, то ли
вообще бессмертные, и занимаются они двумя вещами: во-первых,
они копят и осваивают все достижения всех без исключения наук
на нашей планете, а во-вторых, следят за тем, чтобы те или
иные научно-технические новинки не превратились у людей в
орудие самоистребления. Они, эти мудрецы, почти всеведущи и
практически всемогущи. Укрыться от них невозможно, секретов
для них не существует, бороться против них не имеет никакого
смысла. И вот этот-то самый союз девяти взялся сейчас за
захара губаря. Почему именно за него - она не знает. Что
губарю теперь делать - она тоже не знает. Об этом он должен
догадаться сам. Она знает только, что все последние
неприятности губаря - это предупреждение. И она сама тоже
послана как предупреждение. А чтобы захар помнил об этом
предупреждении, ей приказано оставить при нем мальчика. Кто ей
приказал - она не знает. Она вообще больше ничего не знает. И
не хочет знать. Она только хочет, чтобы с мальчиком не
случилось ничего плохого. Она умоляет губаря не
сопротивляться, пусть губарь двадцать раз подумает, прежде чем
решится что-нибудь предпринять. А сейчас она должна идти.
Плача, уткнувшись лицом в носовой платок, она ушла, и
губарь остался с мальчиком. Один на один. Что там у них было
до трех часов дня, он рассказать не пожелал. Что-то было.
(Мальчик по этому поводу выразился кратко: "чего там, я ему
вогнал ума, куда следует...") В три часа губарь не выдержал и
в панике сначала позвонил, а потом побежал к вайнгартену,
Скачать книгу [0.09 МБ]
Пирамида