разномастные бороды, форменные фуражки, золотые шнуры витых
полицейских аксельбантов, примкнутые штыки, растопыренные
пятерни, бледные лысины, и от всего этого поднимался к потолку
теплый влажный смрад.
Андрей закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого, и
ощупью, перебирая руками по перилам, кое-как, задом, боком,
стал спускаться, сам не понимая, зачем он это делает. Несколько
раз он останавливался, чтобы отдышаться и постонать, открывал
глаза, глядел вниз, ему снова становилось невмоготу от этого
зрелища, он опять зажмуривался и принимался перебирать руками
по перилам. Уже внизу руки его ослабели окончательно, он
сорвался и прокатился по последним ступенькам до мраморной
лестничной площадки, украшенной гигантскими бронзовыми
плевательницами. Сквозь муть и гомон он услышал вдруг надсадный
хриплый рев: "Гляди, да это же Андрюха!.. Ребята, там наших
насмерть убивают!.." Открыв глаза, он увидел совсем рядом дядя
Юру, всклокоченного, в растерзанной гимнастерке, глаза дикие,
выкаченные, борода растопырена, и он увидел, как дядя Юра
поднял на вытянутых руках свой пулемет и, не переставая реветь
быком, ударил длинной очередью по галерее, по прожекторам, по
стеклам двусветного зала...
Потом были какие-то отрывочные впечатления, потому что
сознание приливало и отливало вместе с приливами и отливами
боли и дурноты. Сначала он обнаружил себя в центре вестибюля.
Он, оказывается, упрямо полз на карачках к далекой распахнутой
двери, перебираясь через неподвижные тела, оскользаясь руками в
мокром и холодном. Кто-то однообразно стонал совсем рядом,
приговаривая: "О господи, о господи, о господи..." На ковре
было полно осколков стекла, стреляных гильз, обломков
штукатурки. В распахнутую дверь ворвались с ревом и бежали
прямо на него какие-то страшные люди с горящими факелами в
руках...
Потом он очутился снаружи, в портале. Он сидел, расставив
ноги, упираясь ладонями в холодный камень, и на коленях у него
лежала винтовка без затвора. Пахло свежим дымом, где-то на краю
сознания грохотал пулемет, дико визжали лошади, а он монотонно
твердил вслух, втолковывая самому себе: "Тут меня растопчут,
тут меня обязательно растопчут..."
Но его не растоптали. Он очнулся уже на мостовой, в
стороне от лестницы. Он прижимался щекой к шершавому граниту,
над ним светила ртутная лампа, винтовки не было, и тела,
кажется, тоже не было, он словно бы висел в пустоте со щекой,
прижатой к граниту, а на площади перед ним, как на сцене,
разыгрывалась некая диковинная трагедия.
Он увидел, как вдоль цепи фонарей, окаймлявших площадь,
вдоль кольца сцепившихся телег и повозок со звоном и лязгом
мчится бронеавтомобиль, его пулеметная башня ходит из стороны в
сторону, обильно плюясь огнем, светящиеся трассы мечутся по
всей площади, а перед броневиком, задрав голову, галопом скачет
лошадь, волоча оборванные постромки... И вдруг из гущи телег,
наперерез броневику, выкатился фургон, крытый брезентом, лошадь
бешено рванулась в сторону и разбилась о фонарный столб, а
броневик резко затормозил, его занесло, и тут на открытое
пространство выбежал длинный человек в черном, взмахнул рукой и
плашмя упал на асфальт. Под броневиком вспыхнуло пламя,
раскатился гулкий удар, и железная махина грузно осела назад.
Человек в черном уже снова бежал. Он обогнул броневик, сунул
что-то в смотровую амбразуру водителя и отскочил в сторону, и
тогда Андрей увидел, что это Фриц Гейгер, а амбразура озарилась
изнутри, в броневике грохнуло, и из амбразуры вылетел длинный
коптящий язык пламени. Фриц, пригнувшись, на полусогнутых ногах
и растопырив длинные, до земли, руки, боком, как краб, двигался
вокруг машины, и тут бронированная дверца распахнулась, на
асфальт вывалился охваченный пламенем лохматый тюк и с
пронзительным воем стал кататься, рассыпая искры...
Потом снова был обморок, словно занавес опустился, и
какие-то свирепые голоса, и нечеловеческие визги, и топот
множества ног. От горящего броневика несло вонью раскаленного
железа и бензина. Фриц Гейгер в окружении толпы людей с белыми
повязками на рукавах, возвышаясь над ними на целую голову,
выкрикивал команды, резко взмахивал, показывая в разные
стороны, длинными руками, лицо и белобрысые растрепанные волосы
были у него покрыты копотью. Другие люди с белыми повязками
облепили фонари перед входом в мэрию, лезли зачем-то наверх и
спускали оттуда, сверху, длинные, мотающиеся под ветром
веревки. Кого-то волокли по лестнице, отбивающегося, дрыгающего
ногами, кто-то все визжал высоким бабьим голосом так, что
закладывало уши, и вдруг лестница вся покрылась народом,
замелькали черные бородатые лица, залязгало оружие. Визг
прекратился, темное тело поползло вверх вдоль фонарного столба,
судорожно дергаясь и извиваясь. Из толпы ударили выстрелы,
дергающиеся ноги обмякли, вытянулись, и темное тело начало
медленно крутиться и воздухе.
А потом Андрей очнулся уже от ужасной тряски. Голова его
моталась на жестких пахучих узлах, он куда-то ехал, везли его
куда-то, и знакомый остервенелый голос выкрикивал: "Н-но! Н-но,
лярва, т-твою!.. Пошла!" А прямо перед ним на фоне черного неба
горела мэрия. Жаркие языки вырывались из окон, сыпали искры в
черноту, и видно было, как слегка покачиваются, свешиваясь с
фонарных столбов, длинные вытянутые тела.
Вымытый и переодетый, с повязкой через правый глаз, Андрей
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида
