Дверь снова распахнулась. Цензор -- жирный, потный, весь в
красных пятнах, -- загнанно дыша, ввалился в комнату и уже с
порога пронзительно закричал:
-- Я отказываюсь работать в таких условиях! Я, господин
главный редактор, не мальчишка! Я -- государственный служащий!
Я здесь не для собственного удовольствия сижу! Я похабную
ругань от ваших подчиненных выслушивать не намерен! И чтобы
обзывались!..
-- Да вас душить надо, а не обзывать! -- прошипел из
своего кресла Кэнси, сверкая глазами, как змея. -- Вы
саботажник, а не служащий!
Цензор окаменел, переводя налитые глазки с него на Андрея
и обратно. Потом он вдруг сказал очень спокойно и даже
торжественно:
-- Господин главный редактор! Я объявляю формальный
протест!
Тут Андрей сделал, наконец, над собой чудовищное усилие,
хлопнул ладонью по столу и сказал:
-- Я попрошу всех замолчать. Сядьте, пожалуйста, господин
Паприкаки.
Господин Паприкаки сел напротив Кэнси и, теперь уже ни на
кого не глядя, вытащил из кармана большой клетчатый носовой
платок и принялся вытирать потную шею, щеки, затылок, кадык.
-- Значит, так... -- сказал Андрей, перебирая гранки. --
Мы подготовили подборку из десяти писем...
-- Это тенденциозная подборка! -- немедленно объявил
господин Паприкаки.
Кэнси немедленно взвился:
-- У нас за вчерашний день девятьсот писем насчет хлеба!
-- заорал он. -- И все -- вот такого вот содержания, если не
хлеще!..
-- Минуточку! -- сказал Андрей, повысив голос, и снова
хлопнул ладонью по столу. -- Дайте говорить мне! А если вам
неугодно, выйдите оба в коридор и препирайтесь там... Так вот,
господин Паприкаки, наша подборка основана на тщательном
анализе поступивших в редакцию писем. Господин Убуката
совершенно прав: мы располагаем корреспонденцией, гораздо более
резкой и невыдержанной. Но в подборку мы включили как раз самые
спокойные и сдержанные письма. Письма людей не просто голодных
или напуганных, а понимающих сложность положения. Более того,
мы даже включили в подборку одно письмо, прямо поддерживающее
правительство, хотя это -- единственное такое из семи тысяч,
которые мы...
-- Против этого письма я ничего не имею, -- прервал его
цензор.
-- Еще бы, -- сказал Кэнси. -- Вы же сами его и написали.
-- Это ложь! -- взвизгнул цензор так, что ржавый винт
снова вонзился Андрею в затылок.
-- Ну, не вы, так кто-нибудь другой из вашей шайки, --
сказал Кэнси.
-- Сами вы шантажист! -- выкрикнул цензор, снова
покрываясь пятнами. Это был странный возглас, и на некоторое
время воцарилось молчание.
Андрей перебрал гранки.
-- До сих пор мы неплохо с вами срабатывались, господин
Паприкаки, -- сказал он примирительно. -- Я уверен, что и
сейчас нам следует найти некоторый компромисс...
Цензор замотал щеками.
-- Господин Воронин! -- сказал он проникновенно. -- При
чем здесь я? Господин Убуката -- человек невыдержанный, ему
только бы сорвать злость, а на ком -- ему безразлично. Но вы-то
понимаете, что я действую строго в соответствии с полученными
инструкциями. В городе назревает бунт. Фермеры в любую минуту
готовы начать резню. Полиция ненадежна. Вы что же, хотите
крови? Пожаров? У меня дети, я ничего этого не хочу. Да и вы
этого не хотите! В такие дни пресса должна способствовать
смягчению ситуации, а не обострению ее. Такова установка, и,
должен сказать, я с нею совершенно согласен. А если бы даже и
был не согласен, все равно обязан, это моя обязанность... Вот
вчера арестовали цензора "Экспресса" за попустительство, за
пособничество подрывным элементам...
-- Я вас прекрасно понимаю, господин Паприкаки, -- сказал
Андрей с наивозможнейшей сердечностью. -- Но вы же видите, в
конце концов, что подборка вполне умеренная. Поймите, именно
потому, что времена тяжелые, мы не можем поддакивать
правительству. Именно потому, что грозит выступление
деклассированных элементов и фермеров, мы должны сделать все,
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида