насчет воды, как, ничего?
-- Пока ничего. Я полагаю, нам завтра надо идти до конца
акведука... Ты что, уже спать?
-- Да. И тебе советую, -- сказал Андрей. -- Прикрути лампу
и выметайся.
-- Слушай, -- сказал Изя жалобно. -- Я хотел еще немножко
почитать. У тебя лампа хорошая.
-- А твоя где? У тебя такая же.
-- Понимаешь, она у меня разбилась. В волокуше... Я на нее
ящик поставил. Нечаянно...
-- Кр-ретин, -- сказал Андрей. -- Ладно. Забирай лампу и
уходи.
Изя торопливо зашуршал бумагой, двинул стулом, потом
сказал:
-- Да! Тут тебе Даган пистолет твой принес. И от
полковника что-то передавал, но я забыл...
-- Ладно, дай сюда пистолет, -- сказал Андрей.
Он сунул пистолет под подушку и повернулся на бок, спиной
к Изе.
-- А хочешь, я тебе одно письмо почитаю? -- вкрадчиво
сказал Изя. -- У них тут, понимаешь, было что-то вроде
полигамии...
-- Пошел вон, -- спокойно сказал Андрей.
Изя хихикнул. Андрей с закрытыми глазами слушал, как он
возится, шуршит, скрипит рассохшимся паркетом. Потом скрипнула
дверь, и когда Андрей открыл глаза, было уже темно.
Рябь какая-то... Н-да. Ну, тут уж как повезет. Сие от нас
не зависит. Думать надо только о том, что от нас зависит... Вот
в Ленинграде никакой ряби не было, был холод, жуткий, свирепый,
и замерзающие кричали в обледенелых подъездах -- все тише и
тише, долго, по многу часов... Он засыпал, слушая, как кто-то
кричит, просыпался все под этот же безнадежный крик, и нельзя
сказать, что это было страшно, скорее тошно, и когда утром,
закутанный до глаз, он спускался за водой по лестнице, залитой
замерзшим дерьмом, держа за руку мать, которая волочила санки с
привязанным ведром, этот, который кричал, лежал внизу возле
клетки лифта, наверное, там же, где упал вчера, наверняка там
же -- сам он встать не мог, ползти тоже, а выйти к нему так
никто и не вышел... И никакой ряби не понадобилось. Мы выжили
только потому, что мать имела обыкновение покупать дрова не
летом, а ранней весной. Дрова нас спасли. И кошки. Двенадцать
взрослых кошек и маленький котенок, который был так голоден,
что когда я хотел его погладить, он бросился на мою руку и
жадно грыз и кусал пальцы... Вас бы туда, сволочей, подумал
Андрей про солдат с неожиданной злобой. Это вам не
Эксперимент... И тот город был пострашнее этого. Я бы там
обязательно сошел с ума. Меня спасло, что я был маленький.
Маленькие просто умирали...
А город, между прочим, так и не сдали, подумал он. Те, кто
остался, понемножку вымирали. Складывали их штабелями в
дровяных сараях, живых пытались вывезти -- власть все равно
функционировала, и жизнь шла своим чередом -- страшная,
бредовая жизнь. Кто-то просто тихо умирал; кто-то совершал
героические поступки, потом тоже умирал; кто-то до последнего
вкалывал на заводе, а когда приходило время, тоже умирал...
Кто-то на всем этом жирел, за кусочки хлеба скупал
драгоценности, золото, жемчуг, серьги, потом тоже умирал --
сводили его вниз к Неве и стреляли, а потом поднимались, ни на
кого не глядя, закидывая винтовочки за плоские спины... Кто-то
охотился с топором в переулках, ел человечину, пытался даже
торговать человечиной, но тоже все равно умирал... Не было в
этом городе ничего более обыкновенного, чем смерть. А власть
оставалась, и пока оставалась власть, город стоял.
Интересно все-таки, было им нас жалко? Или они о нас
просто не думали? Просто выполняли приказ, и в приказе было про
город и ничего не было про нас. То есть, про нас, конечно, тоже
было, но только в пункте "ж"... На Финляндском вокзале под
ясным, белым от холода небом стояли эшелоны дачных вагонов. В
нашем вагоне было полно детишек, таких же, как я, лет
двенадцати -- какой-то детский дом. Ничего почти не помню.
Помню солнце в окнах и пар дыхания, и детский голос, который
все повторял и повторял одну и ту же фразу, с одной и той же
бессильно-злобной визгливой интонацией: "Иди на х...
отседова!", и снова: "Иди на х... отседова!", и снова...
Подожди, я не об этом. Приказ и жалость -- вот я о чем.
Вот мне, например, солдат жалко. Я их прекрасно понимаю и даже
им сочувствую. Отбирали ведь добровольцев, и вызвались,
конечно, в первую голову авантюристы, сарынь-на-кичку, которым
в благоустроенном нашем городе скушно и томно, которые не прочь
посмотреть совсем новые места, автоматиком поиграть при случае,
пошарить по развалинам, а вернувшись -- набить карманы
наградными, нацепить свеженькие лычки, гоголем походить среди
девок... И вот вместо всего этого -- понос, кровавые мозоли,
Скачать книгу [0.31 МБ]
Пирамида