Кир с галерой на руках кое-как втиснулся в кабину нуль-т и исчез в
свой Петрозаводск. Базиль снял свою чудовищную куртку, повалился на траву
в тенечке и, кажется, задремал. Бабушка Альбина уплыла в коттедж N 1.
Тойво не стал заходить в павильон, он просто сел на траву, скрестивши
ноги, и стал ждать.
В Малой Пеше ничего существенного не происходило. Чугунный Юрген время
от времени взревывал из недра своего коттеджа N 7 -- что
-то насчет погоды, что-то насчет реки и что-то насчет отпуска.
Альбина, по-прежнему вся в белом, появилась у себя на веранде и
уселась под тентом. Донесся ее голос, мелодичный и негромкий, --
видимо, она разговаривала по видеофону. Несколько раз в поле зре-
ния появлялся дуремар Толстов. Он сновал между коттеджами, то и
дело приседая на корточки, разглядывая землю, зарывался в кусты,
иногда даже перемещался на четвереньках.
В половине восьмого Тойво поднялся, вошел в клуб и связался по видео с
мамой. Обычный контрольный звонок. Он опасался, что день будет очень
занят и другого времени позвонить не найдется. Они поговорили о том о
сем... Тойво рассказал, что встретил здесь престарелую балерину по имени
Альбина. Не та ли это Альбина Великая, о которой ему все уши прожужжали в
детстве? Они обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что это вполне
возможно, а вообщето была еще одна великая балерина Альбина, лет на
пятьдесят старше Альбины Великой... Потом они распрощались до завтра.
Снаружи донесся зычный рев: "А раки? Лева, раки же!..."
Лева Толстов быстрым шагом приближался к клубу, раздраженно
отмахиваясь левой рукой; правой он прижимал к груди какой-то объемистый
пакет. У входа в павильон он приостановился и визгливым фальцетом
провопил в сторону коттеджа N 7: "Да вернусь я! Скоро!". Тут он заметил,
что Тойво смотрит на него, и объяснил, словно бы извиняясь:
-- На редкость странная история. Надо все-таки разобраться.
Он скрылся в кабине нуль-т, и еще некоторое время не происходило
совсем ничего. Тойво решил ждать до восьми часов.
Без пяти восемь из-за леса вынырнул глайдер, сделал несколько кругов
над Малой Пешей, постепенно снижаясь, и мягко сел перед коттеджем N 10,
тем самым, где, судя по обстановке, обитала семья живописца. Из глайдера
выпрыгнул рослый мужчина, легко взбежал по ступенькам на веранду и
крикнул, обернувшись: "Все в порядке! Никого и ничего!". Пока Тойво шел к
ним через площадь, из глайдера вышла молоденькая женщина с коротко
остриженными волосами, в фиолетовой хламидке выше колен. Она не стала
подниматься на крыльцо, она осталась стоять возле глайдера, держась рукой
за дверцу.
Как выяснилось, живописцем в этой семье была как раз женщина, ее звали
Зося Лядова, и это ее автопортрет, оказывается, Тойво видел в коттедже у
Ярыгиных. Было ей лет двадцать пять -- двадцать шесть, она училась в
академии, в студии Комовского-Корсакова и ничего значительного пока еще
не создала. Она была красива, гораздо красивее своего автопортрета.
Чем-то она напоминала Тойво его Асю, правда никогда в жизни не видел он
свою Асю такой напуганной.
А мужчину звали Олег Олегович Панкратов и был он лектором
сыктывкарского учебного округа, а до того, на протяжении почти тридцати
лет, был астроархеологом, работал в группе Фокина, участвовал в
экспедиции на Кала-И-Муг (она же "парадоксальная планета Морохаси") и
вообще повидал белый свет, а равно и черный, серый и всяких иных цветов.
Очень спокойный, даже несколько флегматичный мужчина, руки, как лопаты,
надежный, прочный, основательный, бульдозером не сдвинешь, и лицом при
этом бел и румян, синие глаза, нос картофелиной и русая бородища, как у
Ильи Муромца...
И ничего удивительного не было в том, что во время ночных событий
супруги вели себя совершенно по-разному. Олег Олегович при виде живых
мешков, лезущих в окно спальни, удивился, конечно, но никакого испуга не
испытал. Может быть, потому что сразу вспомнил о филиальчике в Нижней
Пеше, куда он в свое время несколько раз наведывался, да и сам вид
чудовищ не вызвал в нем ощущения опасности. Гадливость -- вот что испытал
он главным образом. Гадливость и отвращение, но никак не страх. Упершись
ладонями, он не впустил эти мешки в спальню, выпихнул их обратно в сад, и
это было противно, скользко, липко, они были неприятно податливо-упруги
под ладонями, эти мешки, больше всего они напоминали внутренности
какого-то огромного животного. Он тогда заметался по спальне, пытаясь
сообразить, чем вытереть руки, но тут на веранде закричала Зося, и ему
стало не до брезгливости...
Да, все мы вели себя не лучшим образом, но все-таки распускаться так,
как некоторые, нельзя. Ведь до сих пор кое-кто не может в себя прийти.
Фролова нам пришлось уложить в больницу прямо в Суле, его отдирали от
глайдера по частям, совершенно потерял себя... А Григоряны с детьми в
Суле и задерживаться не стали, бросились в нуль-кабину все вчетвером и
отправились прямо в Мирза
-Чарле. Григорян крикнул на прощанье: "Куда угодно, только бы по-
дальше и навсегда!"
А Зося вот Григорянов понимала очень хорошо. Ей лично такого ужаса
никогда испытывать не приходилось. И совсем не в том было дело, опасны
эти животные или нет. "Если нас всех гнал ужас... Не вмешивайся, Олег, я
говорю о нас, простых, неподготовленных людях, а не о таких громобоях,
как ты... Если нас всех гнал ужас, то вовсе не потому, что мы боялись
быть съеденными, задушенными, заживо переваренными и все такое прочее...
Нет, это было совсем другое ощущение!" Зося затруднялась охарактеризовать
это ощущение сколько нибудь точно. Наиболее удобопонятной оказалась такая
ее формулировка: это был не ужас, это было ощущение полной
несовместимости, невозможности пребывания в одном объеме пространства с
этими тварями. Но самым интересным в ее рассказе было совсем другое.
Оказывается, они были еще и прекрасны, эти чудовища! Они были
настолько страшны и отвратны, что представлялись своего рода
совершенством. Совершенством безобразия. Эстетический стык идеально
безобразного и идеально прекрасного. Где-то когда-то было сказано, что
идеальное безобразие якобы должно вызывать в нас те же эстетические
ощущения, что и идеальная красота. До вчерашней ночи это всегда казалось
ей парадоксом. А это не парадокс! Либо она такой уж испорченный
человек?..
Она показала Тойво свои зарисовки, сделанные по памяти спустя два часа
после паники. Они с Олегом заняли какой-то пустующий домик в Суле, и
сначала Олег отпаивал ее тоником и пытался привести в чувство
психомассажем, но это все не помогало, и тогда она схватила лист бумаги,
Скачать книгу [0.12 МБ]
Пирамида