Он быстро пошел в сторону, остановился и снова поглядел пристально.
- Не узнаю, - сказал он. - Но все равно - спать!
Он повернулся спиной и быстро зашагал вдоль рядов людей, сидевших
перед пультами. Званцев услышал его удаляющийся резковатый голос:
- Полделения... Внимательнее, Леонид, полтора деления... Хорошо...
Отлично... Тоже хорошо... Деление, Джонсон, следите внимательней...
Хорошо... Хорошо.
Званцев встал и пошел за ним, стараясь не терять его из виду. Каспаро
вдруг крикнул:
- Товарищи! Все идет прекрасно! Будьте внимательней! Все идет очень
хорошо!.. Только следите за стабилизаторами, и все будет очень хорошо!..
Званцев наткнулся на длинный стол, за которым спало несколько
человек, - никто не обернулся, и ни один из спящих не поднял головы.
Каспаро исчез. Тогда Званцев пошел наугад вдоль желтой цепочки огоньков
перед пультами.
- Сектор восемнадцать тысяч семьсот девяносто заполнен, - сказал
новый бодрый голос.
Званцев понял, что заблудился и не знает теперь, где выход и куда
девался Каспаро. Он сел на подвернувшийся стул, упер локти в колени,
положил подбородок на ладони и уставился на мигающую свечу перед собой.
Свеча медленно оплывала.
- Сектор восемнадцать тысяч семьсот девяносто восемь... Семьсот
девяносто девять... Восемьсот... Заполнен... Заполнен...
- А-а-а-а!
Кто-то закричал протяжно и страшно. Званцев подскочил. Он увидел, что
никто не обернулся, но все как-то разом застыли, напрягли спины. Шагах в
двадцати, у одного из операторских кресел, стоял высокий человек и кричал,
схватившись за голову:
- Назад! Назад! А-а-а!..
Откуда-то, стремительно шагая, возник Каспаро, кинулся к пульту. В
зале стало совсем тихо, только шипел воск.
- Простите! - сказал высокий человек. - Простите... Простите... -
повторял он.
Каспаро выпрямился и крикнул:
- Слушать меня! Секторы восемнадцать тысяч семьсот девяносто шесть,
семьсот девяносто семь, семьсот девяносто восемь, семьсот девяносто
девять, восемьсот - переписать! Заново!
Званцев увидел, как сотни людей в белом одновременно подняли правые
руки и что-то сделали на пультах. Огни свечей заколебались.
- Простите, простите! - повторял человек.
Каспаро подтолкнул его в спину.
- Спать, Генри, - сказал он. - Спать быстро. Успокойтесь, ничего
страшного...
Человек пошел вдоль пультов, повторяя одно и то же: "Простите,
простите..." Никто не оборачивался. На его место уже сел другой.
- Сектор восемнадцать тысяч семьсот девяносто шесть заполнен, -
сказал бодрый голос.
Каспаро постоял немного, затем медленно, сильно сутулясь, пошел мимо
Званцева. Званцев шагнул ему навстречу и вдруг увидел его лицо. Он
остановился и пропустил Каспаро. Каспаро подошел к небольшому отдельному
пульту, вяло опустился в кресло и так сидел несколько секунд. Потом
встрепенулся и, весь подавшись вперед, сунул лицо в нарамник перископа,
уходящего в пол.
Званцев стал неподалеку, у длинного стола, и не отрываясь глядел в
усталую горбатую спину. Он все еще видел лицо Каспаро в колеблющемся свете
свечи. Он вспомнил, что Каспаро уже не молод, всего на пять - семь лет
моложе Окада. Он подумал: сколько лет унесли эти десять суток! Все это
скажется, и очень скоро.
К Каспаро подошли двое. У одного вместо капюшона халата тускло
поблескивал круглый прозрачный шлем.
- Не успеем, - тихо сказал человек в шлеме.
Он говорил в спину Каспаро.
- Сколько? - спросил Каспаро, не оборачиваясь.
- Клиническая смерть наступит через два часа. С точностью плюс -
минус двадцать минут.
Каспаро повернулся.
- Но он хорошо выглядит... Посмотрите. - Он ткнул пальцем в нарамник.
Человек в шлеме покачал головой.
- Нервный паралич, - сказал второй очень тихо. Он оглянулся,
скользнул выпуклыми глазами по Званцеву и, наклонившись к Каспаро, что-то
сказал ему на ухо.
Званцев узнал его. Это был профессор Иван Краснов.
- Хорошо, - сказал Каспаро. - Сделаем так.
Двое разом повернулись и быстро ушли в темноту.
Званцев пошарил стул, сел и закрыл глаза. "Конец, - подумал он. - Не
успеют. Он умрет. Он умрет совсем".
- Сектор девятнадцать тысяч ноль-ноль два заполнен, - повторял голос.
- Сектор девятнадцать тысяч ноль-ноль три заполнен... Сектор девятнадцать
тысяч ноль-ноль четыре...
Званцев почти ничего не знал о кодировании нервных связей, и ему
представилось, что Окада лежит на странном столе под белым смертным
светом, тонкая игла медленно ползет по извилинам его обнаженного мозга, и
на длинную ленту знак за знаком ложатся сигналы импульсов. Званцев отлично
понимал, что в действительности это происходит совсем иначе, но
воображение рисовало ему именно такую картину: блестящая игла ползет по
мозгу, а на бесконечную ленту таинственными значками записывается память,
привычки, ассоциации, опыт... А откуда-то наползает смерть, разрушая
клетку за клеткой, связь за связью. И нужно ее обогнать.
Званцев почти ничего не знал о кодировании нервных связей. Но он
знал, что до сих пор неизвестны границы участков мозга, ведающих
отдельными мыслительными процессами. Что Великое Кодирование возможно лишь
в условиях самой глухой изоляции и при точнейшем учете всех нерегулярных
полей. Поэтому свечи и факелы, и верблюды на шоссе, пустые поселки и
черные окна микропогодных установок, и остановленные самодвижущиеся
дороги... Званцев знал, что до сих пор не найден способ контроля
кодирования, не искажающий кода. Что Каспаро работает наполовину вслепую и
кодирует в первую очередь, может быть, совсем не то, что следует
кодировать. Но Званцев знал и то, что Великое Кодирование - это дорога к
бессмертию человеческого "я", потому что человек - это не руки и ноги.
Человек - это память, привычки, ассоциации, мозг. МОЗГ.
Скачать книгу [0.19 МБ]
Пирамида