- Конечно, - ответил капитан.
- А вам известно, с кого писал Рафаэль?
- Нет, - признался де Сойя.
- С Леонардо да Винчи. - На губах Одди промелькнула усмешка. - А
вон Гераклит. Знаете, кто это на самом деле?
Капитан покачал головой. Ему вдруг вспомнилась родная планета и
крохотная часовня, в которой вечно гулял ветер, заметая песком подножие
простенькой статуи Богоматери.
- Микеланджело. А Евклида - видите? Рафаэль писал с Браманте.
Давайте подойдем поближе. - Де Сойя осторожно ступил на роскошный ковер.
Фрески, статуи, золоченые рамы, высокие окна внезапно поплыли у него
перед глазами. - На воротнике Браманте кое-что написано. Вот, взгляните.
Можете прочесть?
- R-U-S-M, - прочитал по буквам де Сойя.
- То-то и оно. - Одди хихикнул. - Raphael Urbinus Sua Manu. Ну-ка,
сын мой, переведи, порадуй старика. Если не ошибаюсь, у тебя на этой
неделе была возможность восстановить познания в латыни.
- Рафаэль из Урбино, - пробормотал де Сойя себе под нос, -
собственной рукой.
- Правильно. Что ж, пора идти. Пожалуй, воспользуемся лифтом Его
Святейшества. Негоже заставлять секретариат ждать.
x x x
Апартаменты Борджа занимали почти весь нижний этаж здания. Одди
провел капитана через маленькую капеллу Николая Пятого, и де Сойе
подумалось, что он никогда в жизни не видел ничего прекраснее. Стены
часовни украшали фрески работы фра Анджелико, выполненные в 1447-1449
годах от Рождества Христова и представлявшие собой квинтэссенцию
простодушия и невинности.
Помещения за капеллой выглядели мрачными и зловещими, что невольно
наводило на мысли о неблаговидных поступках пап из рода Борджа. Но в
Четвертом покое, кабинете Папы Александра, отдававшего много времени
науке и мирским искусствам, де Сойя не мог не восхититься многоцветьем
красок, изысканными золотыми инкрустациями и пышной лепниной. Фрески и
статуи Пятого покоя изображали события из жизни святых, однако в них
ощущалась неестественность, некая стилизация, напомнившая де Сойе
египетское искусство Старой Земли. В Шестом покое, который, по словам
монсеньера Одди, служил трапезной, фрески были настолько яркими и
жизненными, что у капитана перехватило дыхание.
Одди остановился у фрески, изображавшей Воскресение, и указал двумя
пальцами на фигуру на заднем плане. Несмотря на века, прошедшие с тех
пор, как была написана картина, и на выцветшие краски, эта фигура
внушала благоговение.
- Александр Шестой. Второй Папа из рода Борджа. - Пальцы монсеньора
скользнули к двум мужчинам, которые стояли в толпе, но, судя по
выражению лиц и падавшему на них свету, изображали святых. - Чезаре
Борджа, незаконнорожденный сын Александра. Рядом его брат, которого он
убил. В Пятом покое имеется портрет Лукреции, дочери Александра. Ее
написали под видом святой девственницы Екатерины Александрийской.
Де Сойя вскинул голову к потолку, который, как и в других
помещениях, украшала эмблема рода Борджа - белый бык с короной над
рогами.
- Это работа безумца Пинтуриккьо. Его настоящее имя - Бернардино ди
Бетто. Вполне возможно, он служил силам тьмы. - Выйдя из комнаты, Одди
оглянулся. - Но в гениальности ему не откажешь. Пойдем, сын мой. Нас
ждут.
Кардинал Лурдзамийский восседал за длинным столом в Шестом покое -
Зала-дель-Понтифичи, так называемой "Папской зале". Он и не подумал
встать, когда де Сойя вошел в комнату, лишь слегка изменил позу. Капитан
опустился на колени и поцеловал кольцо на пальце кардинала. Симон
Августино погладил де Сойю по голове и махнул рукой, как бы отметая
формальности.
- Присаживайся, сын мой. Уверяю тебя, этот стул гораздо удобнее
кресла, которое подобрали мне мои помощники.
Де Сойя почти забыл, какой звучный у кардинала голос: казалось, он
исходил не столько из груди Августино, сколько из самой земли. Кардинал
напоминал облаченную в шелка и атлас гору, которую венчала крупная
голова с тяжелым подбородком и тонкими губами. Из-под алой скуфьи,
прикрывавшей почти голый череп, пронзительно смотрели крошечные глазки.
- Федерико, - продолжал кардинал, - я очень рад, что ты выжил,
пройдя через столько смертей. Вид у тебя усталый, но и только.
- Спасибо, ваше высокопреосвященство, - поблагодарил де Сойя.
Монсеньор Одди уселся слева от капитана, чуть поодаль от кардинальского
стола.
- Насколько мне известно, вчера тебя допрашивала священная
инквизиция? - Взгляд кардинала словно проникал в самое сердце.
- Да, ваше высокопреосвященство.
- Надеюсь, до пыток не дошло? Никаких тисков, "железных дев" или
"испанских сапог"? На дыбу тебя не вздергивали? - Кардинал хмыкнул. Этот
звук отдался эхом у него в груди.
- Нет, ваше высокопреосвященство. - Де Сойя выдавил улыбку.
- Хорошо. - Кольцо на пальце кардинала сверкнуло в луче солнца.
Августино подался вперед. - Когда Его Святейшество вернул священной
канцелярии прежнее название, - он усмехнулся, - некоторые атеисты
решили, что возвращаются времена террора и страха. Но Церковь знала, что
делает. Священная канцелярия может только советовать, Федерико, а
единственная кара, которую она вправе предложить - отлучение.
- Это ужасная кара, ваше высокопреосвященство, - проговорил де
Сойя, проведя языком по губам.
- Верно, - согласился кардинал, голос которого внезапно сделался
суровым. - Но тебе она не грозит. Дознание завершилось, твоя репутация
ничуть не пострадала. В протоколе, который священная канцелярия направит
Его Святейшеству, с тебя снимут все обвинения - за исключением, скажем
так, невнимательности к чувствам некоего епископа, имеющего покровителей
среди членов Курии.
Де Сойя стиснул кулаки.
- Ваше высокопреосвященство, епископ Меландриано - вор.
Скачать книгу [0.40 МБ]
Пирамида