другое дело... Ведь за тем человеком - как ты сказал - Мастером Чу? - за ним
реально стоит Сила! Я не видел его ни разу, только вот сейчас от тебя услышал,
но и то почувствовал!.. Это - НАСТОЯЩЕЕ!.. НАСТОЯЩЕЕ встречается крайне редко,
согласен, но когда ОНО попадается тебе на пути - просто-напросто глупо от НЕГО
отворачиваться...
Но не всегда ведь удается распознать НАСТОЯЩЕЕ...
Не ври. НАСТОЯЩЕЕ очевидно. Оно несет в себе Силу, и это невозможно не
почувствовать... В большинстве своем при встрече с НАСТОЯЩИМ обычные люди
пугаются и делают вид, что не узнали ЕГО. Потому твоя реакция была совершенно
естественной. Для того, чтобы суметь впустить в свою жизнь Силу, человек
должен быть сильным сам. С другой стороны, жизнь без осознания Силы - это еще
не жизнь, а только возможность начать жить. Помнишь, у Цоя: “Ты должен быть
сильным, иначе зачем тебе быть?” Даже не жить, а всего лишь быть...
Большинство людей так никогда и не решается воспользоваться своим шансом...
Это - нормально: естественный отбор. Но тот, кто намерен быть сильным, должен
быть НАСТОЯЩИМ, иметь внутри некоторый стержень, сердцевину самого главного,
на которую нанизаны все составляющие его существа. И того, в ком это есть, ты
узнаешь всегда с первого взгляда...
На лбу у него, что ли, написано?
Не на лбу - в глазах...
То есть?
У большинства из нас глаза плоские, словно нарисованные гуашью на картонке. Мы
прячемся за своими глазами. А у этих - они прозрачные, сквозь них видна
немыслимая глубина. Глаза того, кто есть Сила, как бы светятся собственным
светом... Вернее, того, кто знает, что он - Сила... Ибо в действительности
Сила - это каждый из нас... Большинство просто предпочитает об этом не
знать... Но это уже вопрос свободы выбора. А ты - дятел...
Ничего я не дятел, я просто обыкновенный человек.
Все - обыкновенные люди. И твой Мастер Чу - тоже... Но дело в том, что Сила -
одна из составляющих человеческой обыкновенности... Единственная, которая
может иметь хоть какое-то значение... И если осознание Силы вошло в твою
жизнь, ты не можешь отворачиваться от того, КТО ты есть. Попытавшись это
сделать, ты неминуемо погибнешь... Хороший ты или плохой, темный или светлый -
не имеет значения, ибо все это - частные нюансы иллюзии отделенности. Ты -
Сила, вот что главное. А для того, чтобы с таким собою совладать, тебе
необходимо ЗНАНИЕ. И тот человек, которого ты встретил летом среди скал и
пустынных холмов - единственный, кто может тебя научить...
Альберт Филимонович вдруг умолк.
Нет, не научить... - продолжил он через несколько секунд, в течение которых
хранил напряженное молчание, неподвижно уставившись в крашеные доски пола. -
Он может помочь тебе добыть из глубин темной - то есть недоступной твоему
собственному восприятию - части твоего существа то ЗНАНИЕ, которое в ней
скрыто. Которое там уже есть... Которое находится там всегда...
Но почему - единственный? Разве вы не...
Я не могу... Только он. Потому что, в силу тысячелетиями складывавшихся
обстоятельств, ни ты, ни он не обладаете отдельным ЗНАНИЕМ. Оно у вас ОДНО. И
только вместе вы можете в полной мере добыть его, уложить в рабочей части
сознания, развернуть и сделать активным. Лишь после того, как это будет
сделано, каждый из вас сможет увидеть, чего недостает именно ему, и решить, в
каком направлении двигаться дальше... Ты нужен ему настолько же, насколько он
- тебе... Не имеет значения, кто кого будет учить... Это - не более чем
алгоритм совместной работы... Но работа эта может быть только совместной...
И я понял, что летом должен во что бы то ни стало отыскать Мастера Чу среди
белых скал на краю раскаленной южным солнцем пустынной холмистой степи. Я знал,
что непременно найду его там. Если только успею туда попасть, ибо однажды
возникшее в моей жизни ЭТО неуловимым ударом вдруг полностью изменило характер
моего восприятия, поменяв местами явь и сновидение...
Было воскресенье - самый трудный для меня день: три тренировки подряд, две в
бассейне в качестве тренера, и одна - в зале у Альберта Филимоновича. Поэтому я
не пошел домой сразу, а решил немного послоняться по мартовским улицам. Иногда
бывает занятно понаблюдать за тем, как в серо-оранжевом с голубизной в тенях
мареве монотонно копошится издерганный неурядицами долгой зимы отравленный
радиоактивным катаклизмом огромный полусонный древний город.
Я вышел на улицу, перешел через дорогу и не торопясь побрел мимо церкви сквозь
тесное междузаборное пространство закоулка, некруто всползавшего на густо
утыканный частным сектором бугор.
Наверху был пустырь с лестницей, оттуда открывался изумительно эффектный вид на
автостанцию посреди широченной площади, ветвящиеся рельсы Киева-товарного, серую
громаду железнодорожного вокзала и бурые дырявые градирни старой привокзальной
ТЭЦ. Все это были как бы узлы композиции, заплеванной множеством мелких деталей,
среди которых выделялись маячившие в некотором отдалении грязновато-белесые
бетонные столбы жилых домов на Соломенке, ступеньки старого города на холмах за
железной дорогой, прямо внизу под пустырем - кварталы похожих на курятники
частных трущоб на изъеденном оврагами склоне Байковой горы, и раскинувшаяся
вокруг промзона. Она обильно дышала на сотоподобные уступчатые дворы испарениями
и испражнениями технологических процессов даже во второй половине выходного дня.
Еще в этой воскресной композиции присутствовали приглушенный транспортный гул на
проспекте внизу справа, стук колес и гудки локомотивов под мостом, по которому,
озабоченно подвывая, торопились проскочить светофор облупленные троллейбусы, и
НЕЧТО - громадное, прозрачное, неуловимое и пронзительно НАСТОЯЩЕЕ. Из
немыслимых далей Бесконечности ОНО подступало со всех сторон, повсюду проникало
и заполняло собою самую глубинно-сущностную нутрь всего, и все было словно
вплавлено в НЕГО, пронизано ИМ и с НИМ перемешано. Это НЕЧТО пульсировало в
пространстве - величественно, медленно, мягко и вместе с тем как-то угрожающе, и
оттого вписанная в это пространство картина мира делалась целостной и беспощадно
точной. НЕЧТО содержало в себе и являло собою смысл, сущность и истинное
значение всей огромной кутерьмы с ее трубами, дымами и градирнями, кислыми
серыми клочьями ноздреватого снега, набухающими почками, холодными рельсами,
черными поездами, обвисшей колючей проволокой над бетонным заводским забором,
визгом бледных раскормленных дешевой вермишелью и радиоактивной картошкой
дебильноватых детей возле мусоросборника и буро-зеленого рифленого гаража во
дворе рабочего общежития... Опасного вида юноши матерно сидели вареными
задницами на газетах, постеленных поверх толстой ржавой трубы, и вяло млели от
плано-пьяноватого безделья... И было еще колоссальное сонное множество кого-то и
чего-то, и было сквозьоблачное Солнце, и оно пронзало белыми косыми лучами
призрачное НЕЧТО и равнодушно ласкало невыразительным мартовским теплом всех нас
- загнавших себя в какой-то немыслимый угол, где нет ничего, кроме накопившихся
за тысячи лет гигантских куч нашего собственного дерьма и бездарной суеты,
которую мы по странному недоразумению привыкли называть жизнью...
И вдруг я остро ощутил, насколько основательно все мы были, есть и будем
Пирамида