этим человеком и падением самолета была какая-то связь, однако закопченные
останки могучей боевой машины навязчиво дымились на вершине холма, то и дело
притягивая взгляд...
Прилетел вертолет. Сначала он спустился к морю и подобрал летчика, потом
приземлился на вершине холма рядом с обломками. Из вертолета вышли люди. Часа
три они что-то делали там, потом сели в вертолет и улетели. Пока все это
происходило, я загорал и купался внизу, время от времени поднимаясь к палатке,
чтобы осмотреться и чего-нибудь не упустить. Он сначала тоже сидел внизу, а
потом поднялся наверх и там остался. Когда я в очередной раз вскарабкался на
обрыв, то увидел, что вертолета на вершине холма уже нет, а он стоит рядом с
полностью собранным рюкзаком и смотрит на меня отсутствующим взглядом.
НУ, ВОТ И ВСЕ, - произнес он, с лукавой усмешкой проведя рукой по сверкающей в
лучах солнца свежевыбритой голове. - На этот раз...
Словно электрический разряд прошел по моему телу.
ДА ТЫ РАССЛАБЬСЯ, - сказал он, - сегодня я просто ухожу.
Надеюсь, мы с тобой больше не встретимся? - преодолевая сопротивление
непонятно отчего возникшего в горле игольчатого кома, выдавил из себя я.
И совершенно напрасно... Нам некуда деться друг от друга. И потом, все мы еще
когда-нибудь встретимся. Вечность - она на то и вечность, чтобы можно было все
успеть... Чтобы тот, кто намерен успеть, мог это сделать...
“Вот дятел”, - подумал я, а вслух произнес:
Вечность - вечностью, однако я очень рассчитываю на то, что с тобой мне
встретится больше не доведется, и наше общение на этом закончится раз и
навсегда. По крайней мере, здесь...
И сейчас? - лукаво улыбнулся он. - Не знаю... Но, похоже, ВСЕ ЕЩЕ ТОЛЬКО
НАЧИНАЕТСЯ... Ладно, мне пора.
С сомнением взглянув на его бритую голову, я спросил:
Куда ты пойдешь в самую жару?
Он молча махнул рукой на юг.
Псих... Подождал бы до вечера.
Для того, чтобы измениться, потребуется энергия...
Тяжелая форма, ничего не скажешь... Он ведь полностью верит в то, что говорит...
И в то, что самолет завалил - тоже... Интересно, все-таки: внешне - человек, как
человек, ну глаза чуть не так блестят, а на поверку оказывается, что живет
совсем в другом мире... Я чувствовал, что почти окончательно пришел в себя после
инцидента с самолетом.
...так что мне как раз нужен огонь. Много огня. И потому сейчас - самое время.
Пока... - с этими словами он забросил на плечи рюкзак, повернулся и зашагал
прочь сквозь горячий степной ветер и сухой золотистый посвист ковыль-травы.
Эй, постой, - крикнул я вдогонку, - как хоть звать-то тебя?
Да ты ведь знаешь... Поройся в памяти... - не останавливаясь, бросил он через
плечо.
Шизик - он шизик и есть, что с него возьмешь?.. Ну, хорошо хоть уходит...
И я расслабился. Сетка-фильтр была больше не нужна, я с наслаждением содрал ее
со своего восприятия. Вот тут-то он меня и поймал. Быстро повернувшись всем
телом, он поднял правую руку и взмахнул ею, словно нанося медленный удар ладонью
сквозь разделявшие нас двадцать метров воздуха. Серединой лба я ощутил мягкий
толчок, который просочился сквозь череп в самую середину головы и оттуда
распространился по всему телу обволакивающим изнутри потоком текучих вибраций.
Он повернулся и снова зашагал прочь.
Я стоял и смотрел ему вслед. Внутри у меня было тихо-тихо.
Он шел, и на бритой голове его в такт мощным упругим шагам вспыхивали солнечные
зайчики. Я чувствовал, что не в силах отвести взгляд. Нечто гипнотизирующее было
в безмолвном созерцании ритмичного сверкания его блестящего черепа. Постепенно
вспышки слились в постоянное устойчивое сияние, и я увидел, что его голову
окружает яркий прозрачный ореол жемчужно-серебристого света, в котором текуче
пульсировали золотые и радужные блики. Потом что-то вдруг перевернулось в моем
восприятии, словно отворилась некая потайная дверь, и в сознание хлынул поток
видений. Степь, небо, солнце - все разом исчезло.
В предрассветных сумерках я видел только камни на дне глубокого ущелья, слышал,
как ревет рядом река, и затылком ощущал злобную радость узкоглазых, твердо
уверенных в том, что уж теперь-то мне от них не уйти.
Я упорно продвигался вперед, и серые камни прыгали у меня перед глазами. Мне не
хотелось верить в то, что это - конец, и даже когда, обогнув скалу, я обнаружил
тупик, ощущение безнадежности не возникло. Остановиться и сражаться с ними, стоя
спиной к скале? Нет, это не выход. Они слишком хорошо знакомы с моими мечами и
не станут приближаться, несмотря на то, что их никак не меньше трех десятков.
Они попросту расстреляют меня из луков. И я принялся взбираться вверх по
отвесной стене ущелья, прекрасно отдавая себе отчет в том, что вряд ли до
появления варваров успею подняться достаточно высоко, чтобы оказаться вне
пределов досягаемости их стрел.
Пальцы немеют, но я карабкаюсь, время от времени вытирая о рубаху сочащуюся
из-под изломанных ногтей кровь - чтобы руки не так сильно скользили по влажным
от росы камням...
Сейчас они появятся из-за поворота и превратят меня в ежа - на спине моей
достаточно места для дюжины-другой тяжелых боевых стрел с кремниевыми
наконечниками. Два меча в ножнах крест-накрест не в счет - всего лишь узкие
полоски стали.
Я уже слышу тяжелое дыхание и приближающийся топот... Нора... Вход в пещеру...
Кажется, повезло... Они боятся духов глубинной тьмы и далеко внутрь земли не
полезут ни за что...
Я протиснулся в узкий лаз, скатился куда-то вниз и оказался в кромешной темноте.
Отсидеться, а потом вернуться в ущелье? Зачем? Война проиграна, все мои люди
погибли, последняя крепость в низовых землях пала, в ущелье - полным полно
узкоглазых. Все равно мне там не выжить... Перспектива же героической гибели
“последнего из...” меня вовсе не прельщала. Во-первых, красоту этого подвига
больше некому оценить - варвары не в счет, во-вторых, я, кажется, еще не все
успел в этой жизни даже из того, что хотелось бы успеть, ну, и в-третьих, теперь
мне почему-то казалось, что это - просто глупо. Ведь даже если я, прежде чем
погибнуть, отправлю к предкам десяток-другой врагов, это уже все равно ничего не
изменит...
Если пещера промыта водой, а похоже, что это именно так, то она должна иметь
выходы наверху - на плоскогорье. Вероятнее всего, там нет никого, кроме диких
зверей. Плоскогорье огромно, кто знает, куда можно по нему добраться? Ведь
должны же где-то быть другие страны, другие народы. Другие войны, в конце
концов... Где-нибудь за горными хребтами на юго-западе, например... Не может
быть, чтобы больше нигде не было войн. А где война, там всегда нужны воины...
И я двинулся вглубь скалы - прочь от входа, прочь от старой жизни, исчерпавшей
себя для меня раз и навсегда в этой последней погоне. Сколько шансов остаться в
живых в темных каменных лабиринтах? Один против тысячи? Против десяти тысяч? Но
Пирамида