навязан этический контроль. Эта внутренняя бездуховность и
утилитарность сохранятся до тех пор, пока именно эти свойства
техники не понадобятся пришедшему во плоти противобогу.
Технический прогресс, вызванный безрелигиозной эрой, останется,
в сущности, нерешенной проблемой и, как флегмона, развивающаяся
на организме человечества, прорвется на рубеже антихристова
царства.
Жажда власти и жажда крови тайно шевелятся на дне многих
душ. Не находя удовлетворения в условиях социальной гармонии,
они толкнут некоторых на изобретение доктрин, ратующих за такие
социальные и культурные перемены, которые сулили бы в будущем
удовлетворение этих неизжитых страстей. А других будет томить
скука. Она перестанет быть гостьей, она сделается хозяйкой в их
душевном доме, и лишенное коллизий общественное бытие начнет им
казаться пресным. С тоской, с раздражением и завистью будут эти
авантюристические натуры знакомиться по книгам с насыщенной
приключениями, столкновениями, преступлениями и страстями
жизнью других эпох. А наряду с такими индивидуальностями в
человечестве выявится еще один слой: чем сытее, благополучнее
будет их существование, тем мучительнее начнет язвить этих
людей связанность сексуальных проявлений человека путами
морали, религии, традиции, общественных приличий, архаического
стыда.
Инстинкт морально-общественного самосохранения держит, со
времен родового строя, самодовлеющую сексуальную стихию в
строгой узде. Но вряд ли выдержала бы долго эта узда, если бы
она выражалась только во внутренних самоусилиях человека; если
бы общественное принуждение не приходило ей на помощь в виде
социальных и государственных узаконений. Здоровый инстинкт
самосохранения говорит, что снятие запретов со всех проявлений
сексуальной стихии без разбора чревато разрушением семьи,
развитием половых извращений, ослаблением воли, моральным
растлением поколений и, в конце концов, всеобщим вырождением -
физическим и духовным. Инстинкт морально-общественного
самосохранения силен, но не настолько, чтобы предохранить
общество от этой опасности без помощи государственных законов,
юридических норм и общепринятых приличий. Здоровый инстинкт
силен; но когда с инстинкта сексуальной свободы срывается
внешняя узда, этот второй инстинкт часто оказывается сильнее.
Не следует бояться правды: следует признать, что этот
центробежный инстинкт потенциально свойственен, в той или иной
мере, большинству людей. Его подавляют внутренние противовесы и
внешнее принуждение, он угнетен, он дремлет, но он есть. О,
сексуальная сфера человека таит в себе взрывчатый материал
невообразимой силы! Центростремительный инстинкт
морально-общественного самосохранения притягивает друг к другу,
спаивает элементы личной жизни каждого из нас: благодаря ему
личная жизнь среднего человека являет собой некоторую систему,
некоторую элементарную стройность, подобно тому, как в
микромире нуклоны образуют плотно спаянное ядро атома. Но если
найти убедительное и обаятельное учение, которое убаюкало бы
человеческий страх перед снятием узды с инстинкта абсолютной
сексуальной свободы, произойдет моральная катастрофа, подобных
которой еще не происходило никогда. Высвобождение центробежной
энергии, заложенной в этом инстинкте, могло бы, переходя в
цепную реакцию, вызвать такой сокрушительный
общественно-психологический переворот, который сравним с
высвобождением внутриядерной энергии в области техники.
То, что я сейчас говорю, останется, боюсь, для многих
непонятным и враждебным. Слишком прочно укоренилась в нашем
обществе недооценка значения сексуальной сферы. Тем более
неприемлемой покажется мысль, будто именно эта сфера таит в
себе такие разрушительные возможности. Легко представляю себе,
как возмутит благонамеренного читателя подобный прогноз и с
какой поспешностью окрестит он его пустым домыслом, возникшим
из замутненности этой сферы не в человечестве вообще, а только
у самого автора. Ах, если бы это было так. Нет сомнения, что
соблазны Дуггура остаются в психике большинства из нас пока что
вне круга осмысляемого. Меньшинство же, не подозревая об их
трансфизическом источнике и боясь признаться в этих искушениях
даже перед собой, в полном уединении, тем не менее смутно их
осознает. Рассчитывать на человеческую откровенность об этом с
окружающими было бы слишком простодушно. Лишь ничтожное число
людей, сознавая эти соблазны с совершенной отчетливостью,
готово не скрывать их в тайниках души, а, напротив, дать им
волю при первом случае. Но робкое в этом отношении большинство
сделается несравненно отважнее, когда самые авторитетные
инстанции - научные, общественные и религиозно-государственные
провозгласят необходимость полной сексуальной свободы,
неотъемлемое право на нее каждого человека и системою
многообразнейших мер будут ей способствовать, поощрять ее и
оборонять.
Жаждать власти будут сотни и тысячи. Жаждать сексуальной
свободы будут многомиллионные массы.
Освобождение от уз Добра - вот каково будет настроение
многих и многих к концу Золотого Века: сначала - подспудное, а
потом все откровеннее и требовательнее заявляющее о себе.
Человечество устанет от духовного света. Оно изнеможет от
порываний ввысь и ввысь. Ему опостылит добродетель. Оно
пресытится мирной социальной свободой, - свободой во всем,
кроме двух областей: сексуальной области и области насилия над
другими. Заходящее солнце еще будет медлить розовым блеском на
мистериалах и храмах Солнца Мира, на куполах пантеонов, на
святилищах стихиалей с их уступами водоемов и террас. Но сизые
сумерки разврата, серые туманы скуки уже начнут разливаться в
низинах. Скука и жажда темных страстей охватят половину
человечества в этом спокойном безвластии. И оно затоскует о
великом человеке, знающем и могущем больше всех остальных и
требующем послушания во всем взамен безграничной свободы в
одном: в любых формах и видах чувственного наслаждения.
Пирамида