интеллигенты и колхозники, генералы и дезертиры, рабочие и
священники, безбожники и сектанты, православные и евреи,
хулиганы и монахи, бандиты и непротивленцы, проститутки и
ученые, воры и философы, толстовцы и педерасты, секретари
обкомов и бендеровцы, инженеры и партизаны. Расплатились за
свои проступки, действительные или мнимые, все, оставшиеся на
территории, в свое время оккупированной немцами, и все,
принимавшие прямое или косвенное участие в украинском и
прибалтийском движении за независимость, - все, заподозренные в
сочувствии контрпартизанам или в неумеренных симпатиях к
государству Израиль. Те, кто побывал в немецком плену и,
поддавшись тоске по родине и близким, рискнул вернуться домой,
и те, кто находился в частях Советской Армии, оккупировавших
Центральную Европу, а возвратившись в Россию, поделился
некоторыми наблюдениями и выводами. Те, кто рассказал
какой-нибудь анекдот, и те, кто писал на имя вождя послания в
детской надежде раскрыть ему глаза на совершающиеся беззакония.
Отправились в Воркуту, Караганду, на Колыму или в Потьму все
те, кто имел когда-нибудь несчастие побеседовать с иностранцем;
кто выразил сомнение в целесообразности какого бы то ни было
государственного мероприятия, партийной установки,
правительственного указа. Люди, когда-либо в раздражении
пожелавшие при ком-нибудь из близких, чтобы отец народов
поскорее покинул этот свет, привлекались по обвинению в замысле
террористического акта против вождя; привлекались и те, в чьем
присутствии было высказано роковое пожелание, и их
родственники, и их знакомые, и знакомые знакомых. Пытками
добивались признания в том, чего никогда не было. Несколько
тысяч работников ленинградской партийной организации
поплатились кто смертью, кто многолетним тюремным заключением
за выдуманную, никогда не имевшую места в действительности
попытку отделить Ленинградскую область от советской метрополии.
Ни абсурдность обвинений, ни смехотворность улик никого не
смущали. Дело громоздилось на дело, фабрикация на фабрикацию. В
любом уголке страны трудно было встретить семью, не потерявшую
в лагерях и тюрьмах кого-нибудь из своих членов; многие семьи
выкорчевывались целиком. Все процессуальные нормы, всякая
законность отбрасывалась, как только человек оказывался
подследственным по знаменитой 58 статье Уголовного кодекса, то
есть политическим преступником. Вернулись к средневековым
способам выколачивания признаний; опыт инквизиции припомнили и
использовали, обогатив его приемами новыми, соответствовавшими
другому уровню технического развития. Широчайшая сеть штатных и
нештатных осведомителей опутывала общество - от членов
Политбюро до туркменских чабанов и украинских доярок. Можно ли
не вспомнить повсеместную сеть шпионов и доносчиков,
насажденных Угрюм-Бурчеевым в каждом доме славного города
Непреклонска, и того, что Щедрин определил как всеобщий
панический страх?
Страх, плотный, удушающий, застящий солнечный свет,
отнимающий у жизни всякую радость и смысл, простерся над
обществом и пропитают собою каждую мысль, каждое чувство,
каждое слово человека. Он усугублялся еще и тем, что из
лагерей, вопреки всему, просачивались смутные и тем более
жуткие слухи о режиме, царствовавшем там, о вымирании целых
лагерей от голода, о невыполнимых производственных нормах для
заключенных, о садизме начальников и надзора, об умерщвлении
провинившихся в чем-нибудь неслыханными способами, вроде
привязывания в голом виде к дереву или столбу на пожирание
комарам и сибирскому гнусу.
В лагерях создавался режим, убивавший не только физически,
но и духовно. Доведенные до потери человеческого облика
издевательствами, непосильным трудом, слежкой друг за другом и
доносами, недоеданием и недостатком медицинской помощи, люди
задолго до своей смерти утрачивали волю к нравственному
сопротивлению. Политических заключенных, половина которых была
неповинна ни в чем, а половина другой половины виновна в
проступках, за которые в любом другом государстве их присудили
бы к нескольким неделям заключения или к незначительному
штрафу, - этих людей вплоть до 1949 года расселяли вперемешку с
бандитами, с прожженными убийцами и насильниками и с
несовершеннолетними, которых общение со взрослыми преступниками
развращало до конца. Мысль об исправлении преступников никому
не приходила даже в голову, и лагеря превратились в гигантские
растлевалища. Между национальными группами провоцировалась
вражда, доходившая до взаимных кровавых побоищ. Воцарилась
обстановка, в которой только единицы могли выдержать, не
искалечившись психически и морально. Основную же массу
несчастных освобождение не ожидало и за гробом: растление
своего эфирного тела и груз кармы увлекают эти скопища душ в
серые котловины Скривнуса, в безмолвную тьму Морода, в жуткий
Агр, и всего Синклита России не хватало на то, чтобы облегчить
и ускорить их подъем из угрюмых чистилищ.
Он к неизведанным безднам
Гонит людей как стада,
Посохом гонит железным...
Когда эта книга сможет увидеть свет, увидят его и десятки
других, - и личных воспоминаний, и документальных сводок, и
исторических исследований, которые с исчерпывающей полнотой
воссоздадут картину того массового кошмара, в который было
погружено существование двадцати - если не более - миллионов.
Раскроются до конца и отдельные преступления над крупными
деятелями Советского государства: странная история о том,
зачем, как и по чьему внушению был убит Киров, как погибли
Коссиор, Постышев, Рудзутак, Орджоникидзе, Тухачевский,
Куйбышев, Вознесенский, Жданов; каким чудом удалось уберечься
от такого же конца Хрущеву, Маленкову, даже самому Молотову.
Наши внуки узнают, зачем и почему были оборваны жизненные пути
Пирамида