моему распоряжению двое из наших людей пошли разыскивать Уангдю. Я следила
за ними в бинокль. Они тоже никого не нашли.
В тот же день, к пяти часам пополудни, Уангдю появился в долине во
главе маленького каравана. Он щеголял в знакомых мне шляпе и платье. Я их
уже видела на нем - сперва во сне, потом в утреннем мираже. Ничего не
рассказывая прибывшим, не дав им опомниться и поболтать со слугами, я
принялась расспрашивать носильщиков и самого Уангдю. Из их ответов
явствовало, что они все вместе ночевали слишком далеко от нашего лагеря,
чтобы кто-нибудь из них мог дойти до него рано утром. Кроме того, Уангдю
все время не отходил от каравана ни на шаг. В течение нескольких недель
сразу после происшествия у меня была возможность проверить правильность
этих показаний у крестьян селений, где Уангдю с носильщиками
останавливались в пути, и убедилась, что люди сказали правду, и Уангдю ни
разу от каравана не отлучался.
2. Как-то днем меня посетил один тибетский художник, с увлечением
писавший ужасных тибетских богов и усердно им поклонявшийся. За художником
я разглядела немного туманный силуэт по одного из его фантастических
персонажей, так часто фигурирующих на его полотнах.
Я была так поражена, что невольно сделала резкое движение, и художник
направился ко мне, без сомнения, с намерением спросить, что со мной
случилось. Я отметила, что призрак за ним не последовал. Быстро отстранив
моего гостя, вытянула руку и сделала несколько шагов к призраку. Я ощутила
прикосновение к чему-то неплотному, уступающему нажатию. Призрак рассеялся.
В ответ на мои вопросы художник признался, что он уже несколько
недель вызывал виденное мной существо, а в тот день долго работал над
изображавшей его картиной. Словом, все его мысли были сосредоточены на
божестве, которое он мечтал изобразить. Сам тибетец призрака не видел.
3. Третий случай принадлежит, по-видимому, к произвольно вызываемым
явлениям.
В то время мой лагерь был разбит недалеко от Пунаритед в Кхаме.
Однажды днем я разговаривала с поваром в хижине, служившей нам кухней.
Юноша попросил выдать ему провизию. Я сказала: "Идем ко мне в палатку, там
ты возьмешь из ящика все, что тебе нужно". Мы вышли. Подходя к палатке,
полы который были откинуты, мы оба вдруг увидели сидевшего за моим столом
на складном стуле главного ламу рите. Мы не удивились - этот лама навещал
меня довольно часто. Повар тотчас же сказал: "К вам пришел "римпотше". Мне
нужно вернуться приготовить для него чай, провизию я возьму потом. -
Хорошо, приготовь поскорее чай, - ответила я. Слуга ушел, а я поспешила к
палатке. За несколько шагов до нее мне показалось, будто перед палаткой
клубится и медленно от нее удаляется пелена прозрачного тумана. Лама исчез.
Очень скоро вернулся слуга с чаем. Не застав ламу, он очень удивился. Не
желая пугать его, я объяснила - "римпотше" нужно было только сказать мне
два слова. Он занят и не мог остаться дольше. - Я не преминула рассказать
об этом происшествии самому ламе, но он только ехидно захихикал и не
захотел ничего мне объяснить.
Создание призрака "йидам", описанное в предыдущей главе, преследует
две цели: цель возвышенную, заключающуюся в преподании ученику истины, что
помимо созданий его собственной фантазии, никаких богов не существует, и
цель корыстную - обеспечить себе могущественного покровителя. Каким образом
призрак может охранять своего создателя? Он делает это, появляясь вместо
него в разных местах. Это практикуется часто. Каждое утро имеющий
соответствующее посвящение лама принимает облик бога-хранителя (при желании
он может превращаться в кого угодно). При этом считается, что враждебные
ему существа видят в нем тогда не человека, но устрашающего вида божество,
и спасаются от него бегством. Все это совсем не значит, что ламы, очень
серьезно совершающие каждое утро церемонию внешнего превращения в своего
бога (йидам), могли бы продемонстрировать себя в этом состоянии. Не знаю,
удается ли им провести демонов, но вполне очевидно, что для людей никаких
иллюзий они создать не могут. Тем не менее, я слышала, что некоторые ламы
внезапно появлялись в образе того или иного представителя тибетского
пантеона.
Что касается магов, то они видят в создании "тульпа" (призраков)
только средство обеспечить себе послушное орудие для выполнения всех
желаний. В их случае призрак не обязательно является богом-хранителем, но
может быть каким угодно существом и даже пригодным для служения их воле
неодушевленным предметом.
По словам тибетских оккультистов, призрак, получив достаточно
устойчивую форму, стремится освободиться из-под опеки мага. Иллюзия
превращается в непокорное детище, и между колдуном и его творением
завязывается борьба. Исход этой борьбы порой бывает трагическим для мага.
Приводят также примеры, когда посланный с поручением призрак совсем не
возвращается и продолжает скитаться в форме пол у бездумной,
полусознательной марионетки. В других случаях трагедии бывают следствием
процесса ликвидации материализованного призрака. Маг старается уничтожить
свое создание, но последнее не желает расставаться с дарованной ему жизнью
и защищается. Являются ли все эти страшные истории о бунтующих
материализованных призраках только вымыслом, игрой воображения? Возможно. Я
ни за что не ручаюсь. Я просто пересказываю то, что слышала от людей, при
других обстоятельствах, казавшихся мне достойными доверия; но и сами они
могли заблуждаться.
Что же касается возможности создать и оживить призрак - в ней я не
могу сомневаться, она вполне реальна.
По привычке ничего не принимать на веру, я решила тоже попытаться
произвести опыт материализации. Чтобы не подпасть под влияние внушительных
образов ламаистских божеств, всегда бывших у меня на глазах, так как их
живописными и скульптурными изображениями я обычно себя окружала, я выбрала
для материализации незначительную личность - приземистого дородного ламу
бесхитростного и веселого нрава. Через несколько месяцев добряк был создан.
Мало-помалу он "закрепился" и превратился в нечто вроде незваного гостя. Он
совсем не ждал моего мысленного приглашения и являлся, когда мне было
совсем не до него. В основном, иллюзия была зрительной, но как-то я
почувствовала задевший меня мимоходом рукав платья и ощутила тяжесть его
руки на своем плече. В это время я не жила в затворничестве, каждый день
ездила верхом и, по обыкновению, пользовалась отличным здоровьем.
Постепенно я стала замечать в моем ламе какую-то перемену. Черты лица,
которыми я его наделила, изменились. Его толстощекая физиономия похудела и
приняла хитроватое и злое выражение. Он становился все назойливее. Одним
словом, лама ускользал из-под моей власти. В один прекрасный день пастух,
приносивший нам масло, увидел мой призрак и принял его за самого настоящего
ламу во плоти. Может быть, мне следовало бы представить это явление его
Пирамида