покинет пределы магического круга и не станет поддерживать связь со внешним,
профанным миром. Кроме того, она обещала посвятить все свои помыслы Луне.
Потом ее одели в специально приготовленное и освященное платье. Оно было не
таким, как обычные одеяния Ордена; это был свободный балахон бледно-голубого
цвета, прошитый серебряными нитями, по кайме которого были искусно вытканы
символы Луны. Он создавал впечатление хрупкости, но был очень широк, так что
казалось, будто его носительница парит в лунном тумане.
Возвысив голос, сестра Клара запела медленный мистический гимн, и ее помощницы
сопровождали его на мандолинах; это было заклинание, полное глубокой страсти и
символики, безумно далекой, чистой и невыразимой. Закончив, она взяла Лизу за
руку и дала ей новое имя. Это мистическое имя было выгравировано на лунном
камне, вставленном в серебряное кольцо, которое она надела на палец. Имя было
Илизль. Оно было выбрано из-за его связи с Луной, потому что сумма его букв,
если его записать по правилам еврейского языка, составляла 81, то есть квадрат
девятки, священного числа Луны. Однако были и другие соображения, заставившие их
остановить свой выбор на этом имени. Так, буква «Л» символизировала знак Весов
(Libra), под которым она родилась, и ее окружали две буквы «И», двойной иероглиф
чистоты и творческой силы, как его понимали мудрецы древности.
Окончание «Эль» олицетворяло божественность ее новой сущности, ибо в еврейском
это слово означает «Бог»; будучи прибавлено в качестве окончания к другим именам
и понятиям, оно указывало, что человеческая природа этих имен и понятий уступила
место ангельской. Все эти объяснения были даны Лизе заранее; церемония лишь
окончательно утвердила их, и сердце Лизы учащенно забилось от сознания важности
происходящего; Ее первоначальная страсть к Сирилу Грею была груба, неистова,
почти вульгарна; он возвысил ее до стремления к самому святому, до внушающей
трепет жажды святости. Ни Рея Сильвия, ни Семела, ни какая-либо иная из смертных
девушек не испытывала такого всепоглощающего желания стать носительницей
избранной судьбы, достичь таких вершин чистоты. Она чувствовала, что Очистилась
теперь даже от мыслей о Сириле, точно от пятнышек грязи. Он стал для нее всего
лишь неким неизбежным злом. В этот миг ей хотелось, окончательно отбросив путы
низменной человеческой натуры, слиться с сестрой Семелой в ее восторженном
гимне, став одной из участниц девственной молитвенной медитации, не знающей
земных страстей.
Лишь сознание предстоящей трудной задачи оставляло в ее душе горьковатый
привкус. Ее медитация была прервана голосом сестры Клары:
О, Илиэлъ! О, Илиэлъ! О, Илиэлъ!
Над морем собираются тучи!
Две девушки повторили этот возглас без слов на своих мандолинах.
Темнеет; мне страшно!
Мелодия следовала за словами.
Мы остались одни в священной пещере. Сойди же
к нам, Артемида, спаси и сохрани нас от всякого зла!
Вот кто-то движется вместе с тучей, кто-то
приближается к нам во мраке! Кто-то чужой рвется к нам в пещеру!
— О Артемида! Артемида! Артемида! — вскричали девушки, и инструменты зарыдали у
них в руках. В этот миг раздались голоса мужчин, ожидавших на верхней террасе.
Они слились в хор пугающих возгласов, среди которых ничего нельзя было
разобрать, кроме слова «Пан». Тут с самой верхней террасы в их середину прыгнул
Сирил, одетый в ритуальную козлиную шкуру, и мужчины бросились врассыпную. В
следующий миг он, легко перемахнув через барьер, отделявший эту террасу от
нижней, очутился среди женщин, с плачем прикрывавших головы руками. Сестра Клара
и ее ученицы разлетелись, точно вспугнутые чайки; прижав Илиэль к груди, он
вскинул ее на плечо и победным шагом направился к дому. Такова была магическая
церемония, придуманная одним из адептов как праздник или инсценировка легенды о
похищении Дианы Паном. К подобным инсценировкам восходят, в сущности, все наши
театральные представления. Их первоначальный замысел состоял в том, чтобы дать
участникам возможность посредством действия отождествить себя с теми божествами,
милости которых испрашивали.
Идея представить легенду в виде церемонии очевидно лежит в основе всех ритуалов,
и боги суть, таким образом, не что иное как образы одноименных героев или;
персонификация неких абстрактных понятий; хотя в конечном итоге это одно и то
же. Если согласиться, что человеческий гений имеет божественную природу, то
сакраментальный вопрос, запрягать ли лошадь впереди или позади телеги,
становится таким же бессмысленным, как если бы речь шла об автомобиле.
С середины ноября и до последней недели перед Рождеством у них был медовый
месяц. Однако порывы бурной страсти редко становились теперь для них чем-то
большим, нежели случайный сопровождающий аккорд; человеческая любовь Сирила и
Лизы возвысилась до любви всечеловеческой, божественной, наполнявшей все их
действия и чувства. Все было лишь следствием этой высшей любви, вне ее ничего не
было. Влюбленные никогда не расставались больше чем на час, следуя всем велениям
любви, однако испытывая при этом такую глубину и полноту чувств, о которой и
мечтать не могут простые смертные. Даже сон был для них всего лишь яркой,
красочной фатой, накинутой на их счастье; во сне они преследовали друг друга и
предавались любви под лазурным небом, в море, гораздо более чистом и мелодичном,
чем-то, что отделяло их замок от острова Капри; в садах блаженства, стократ
более прекрасных, чем сады замка, и на склонах гор, поднимавшихся до самых
дворцов Вечности в пылающем небе.
Все четыре недели к ним не проникало ни слова из' внешнего мира — за одним
единственным исключением, когда сестра Клара принесла Сирилу телеграмму. Она
была без подписи и содержала лишь три слова: «Около первого августа».
— Что ж, в хороший день и дело спорится, — с удовлетворением произнес Сирил,
прочтя телеграмму. Илиэль поинтересовалась, что это значит.
— Так, ничего, чистая Магика! — ответил он. Решив, что это ее не касается,
она больше не задавала вопросов и вскоре забыла об этом мимолетном нарушении их
покоя.
Однако хотя Илиэль была ограждена от любых известий из внешнего мира, он сумел-
таки дать ей о себе знать, причем с неумолимой силой. Черная Ложа все это время
тоже не дремала, и брату Онофрио, ведавшему обороной замка, не приходилось
сидеть без дела. Но действовал он успешно, и противнику до сих пор не удавалось
пробить даже первую брешь в этой обороне, то есть установить материальную связь
с замком. Существует закон Магики, гласящий, что следствие всегда аналогично
вызвавшей его причине. Можно создать двойника и послать его, скажем, напугать
своего недоброжелателя, но нельзя послать его украсть перчатку или заставить
вступить в клуб. Поэтому любое магическое действие, как правило, начинается на
материальном плане, после чего уже переносится на высшие. Чтобы вызвать какой-
либо дух, сначала берут предметы, нужные для этого, чтобы с их помощью создать
более тонкие формы аналогичной природы.
«Сачок для Бабочки» строил свою оборону именно на этом. Моральным соображениям в
Магике придается столь же мало значения, сколь и в искусстве или в науке. Этот
вопрос возникает, лишь когда произведение той или других сталкивается с моралью
Пирамида