-- Возможно и так, -- ответил он, -- но не в том смысле, в каком
подразумеваешь это ты в своем вопросе. Я никогда не думал, что у них
хватит духу поверить мне.
-- Ты пробуждаешь мое любопытство, сказал я. -- Кто это -- "они"? --
и в чем именно они не должны были тебе верить?
-- Это немцы, -- ответил он, -- немцы, которых я презирал. И они
поверили моей теории, что человек становится сверхчеловеком, если
делает только то, что ему хочется.
-- А отстающих забирает себе дьявол?
-- Да, отстающих забирает дьявол.
Он вперил в меня свой угрюмый взгляд, а я ждал продолжения его слов.
-- Что за народ эти немцы! -- сказал он наконец. -- Что бы они не
делали, они берутся за дело слишком серьезно. Им нельзя доверять
никаких великих истин.
-- Похоже, что они действительно разобрали твое учение по косточкам,
-- согласился я.
-- Я хотел сделать из них богов, -- пожаловался он, -- а вместо этого
превратил их в дьяволов.
-- Только Богу под силу творить богов, сказал я, -- возможно, ты был
слишком честолюбив.
-- М-да! Возможно, я был слишком доверчив.
-- Скрытность гораздо безопаснее, -- подхватил я, -- ты рассказал им
слишком много.
-- Или, может, слишком мало.
-- Сколько это составило томов?
-- Спроси об этом у библиотекарей. Только не иностранцев -- те всё
время составляют из них сборники, чтобы угодить читателям.
-- А чем я могу тебе помочь? -- спросил я.
-- Рассуди меня.
-- А почему ты сам себя и обвиняешь, и защищаешь?
-- А кто еще может обвинять или защищать меня?
-- Тогда начни с обвинения.
-- Я совратил целый народ и привел его к катастрофе.
-- Поясни подробнее.
-- Я хотел излечить их от мягкотелости, следуя за мной с присущей им
обстоятельностью, они могли бы стать полностью твердыми; ни сердца,
ни внутренностей.
-- Продолжай, -- попросил я.
-- Я проповедовал сверхчеловеческое. А они поступали как недо-люди.
-- Пока что, -- прервал его я, -- ты обвиняешь только их, а не себя.
-- Но как же я моту обвинять себя, не обвиняя их? -- возразил он.
-- Тогда и я попробую спуститься на ступеньку ниже и поговорить с
тобой, как человек с человеком.
-- Хорошо, что ты не сказал -- как душа с душой.
-- Ну, с меня достаточно и человека! Как я уже говорил, ты был
слишком честолюбив.
-- Да, слишком честолюбив для человека; я слишком устал от людей и
слишком любил то, чем мог бы стать человек!
-- Похоже, мы уже перешли к защите, сказал я.
-- Из тебя еще не выветрился судейский дух, -- проворчал он.
-- Ты ведь сам просил меня быть твоим судьей.
-- Да, это так.
-- Мне жаль тебя, -- сказал я.
Он улыбнулся снисходительно-грустной улыбкой.
-- Похоже, у тебя есть и сердце и душа, -- сделал вывод он.
-- А ты слишком долго был один, -- отозвался я, -- ты растерял свое
былое красноречие. Может, позволишь мне и обвинять, и защищать, и
судить тебя? Ты сможешь прервать меня, когда захочешь.
-- Хорошо, -- согласился он.
Пирамида