поймал одного из своих
друзей на том, что тот в течение нескольких месяцев проделывал
с ним простую шутку.
Каждое утро он доливал в бензобак Эрнеста три-четыре стакана
бензина, так что счетчик
никогда не оказывался на нуле. Эрнест Липтон был близок к
тому, чтобы рассердиться. Его
раздраженная реплика звучала так: «И что же, по-вашему, это
смешно?» Я уже несколько
недель знал, что его друзья проделывают эту шутку, но не мог
позволить себе вмешаться,
полагая, что это не мое дело. Люди, подшучивавшие над
Эрнестом, были его старыми
друзьями, я же стал им совсем недавно. Когда же я увидел,
насколько он обижен и
раздосадован и в то же время совершенно не способен
рассердиться, я ощутил прилив
чувства вины и беспокойства. Я вновь столкнулся со своим
старым врагом: презирая Эрнеста
Липтона, я в то же время безмерно любил его. Он был
беспомощен. Все дело было в том, что
Эрнест Липтон был похож на моего отца. Толстые стекла его
очков, спадающие пряди волос,
седеющая щетина, которую он вряд ли когда брил, напоминали
черты моего отца. У него был
тот же прямой, заостренный нос и острый подбородок. Но больше
всего настолько, что это
уже становилось небезопасным, делала Эрнеста Липтона похожим в
моих глазах на отца его
неспособность рассердиться и надавать шутникам по физиономии.
Я вспомнил, как отец без
ума влюбился в сестру одного из своих лучших друзей. Однажды я
увидел ее в курортном
городке об руку с молодым человеком. С ней в роли дуэньи была
ее мать. Девушка,
казалось, сияла от счастья. Молодые люди смотрели друг на
друга с восторгом. Насколько я
мог судить, это было высшим проявлением юной любви. Увидевшись
с отцом, я рассказал
ему, смакуя подробности со всем злорадством десятилетнего
мальчишки, о том, что у его
пассии есть самый настоящий поклонник. Он был захвачен
врасплох и не поверил мне. — А
ты сказал ей хоть что-нибудь? — дерзко спросил я его. — Знает
ли она, что ты в нее
влюблен? — Не будь дураком, несносный ты мальчишка! —
огрызнулся он. — Мне нет нужды
говорить женщине ничего подобного! Он глядел на меня обиженно,
как избалованный
ребенок, губы его гневно дрожали. — Она моя! Она должна знать,
что она моя женщина, и я
не должен ей ничего об этом говорить! Он заявил это с
уверенностью ребенка, которому все
в жизни доставалось даром и ему не приходилось за это
бороться. Я же продолжал гнуть
свое. — Ну, — сказал я, — я думаю, что она хотела, чтобы кто-
нибудь сказал ей об этом, и
кое-кто тебя в этом обошел. Я приготовился отскочить от него и
убежать, так как думал, что
он в ярости бросится на меня, но вместо этого он расплакался.
Всхлипывая, он спросил
меня, что коль скоро я уж такой способный, не соглашусь ли я
шпионить за девушкой и
рассказывать ему, как разворачиваются события. Я всем своим
существом запрезирал отца,
и в то же время я любил его с ни с чем не сравнимой грустью. Я
проклинал себя за то, что
навлек на него такой позор. Эрнест Липтон так сильно напомнил
мне моего отца, что я
бросил работу под предлогом, что мне нужно возвращаться в
университет. Мне не хотелось
усугублять и без того тяжелый груз, который я взвалил себе на
плечи. Я так и не смог
простить себе то, что причинил отцу такую боль, как и не смог
простить ему его трусость. Я
вернулся в университет и взялся за титанический труд по
возвращению к занятиям
антропологией. Это возвращение весьма затруднялось тем, что
если и существовал такой
человек, с которым, благодаря его характеру, его дерзкой
пытливости и стремлению
расширять свои познания без суеты и отстаивания недоказуемых
положений, мне работалось
легко и с удовольствием, то человек этот был не с нашего
факультета: он был археологом.
Именно его влиянием объясняется то, что я стал интересоваться
в первую очередь полевой
работой. Возможно, именно потому, что он отправлялся в поле
затем, чтобы в буквальном
смысле выкапывать сведения, его практичность была для меня
кладезем рассудительности.
Он и никто другой придал мне смелости в том, чтобы отдаться
полевой работе, ведь терять
мне было нечего. — Утрать все — и ты достигнешь всего, —
сказал он мне однажды. Это был
разумнейший совет из всех, которые мне когда-либо случалось
слышать в ученом мире. Если
бы я последовал совету дона Хуана и боролся со своей
одержимостью саморефлексией, мне
просто было бы нечего терять, в то время как достичь я мог бы
Тэги:
Шаманизм
Пирамида