называли своих имен, а просто сказали, что рады встретиться со
мной. Физически они не были похожи одна на другую. Тем не менее
в них было какое-то поразительное сходство, смесь
противоречивых качеств: молодости и старости, силы и
утонченности, что более всего озадачивало меня, приученную к
грубости и прямоте моей управляемой по-мужски патриархальной
немецкой семьи.
Так же, как в случае с Мариано Аурелиано и акробатом на
табурете, я не смогла бы назвать возраст женщин. Они могли
оказаться как на пятом, так и на седьмом десятке своей жизни.
Я испытывала мимолетное беспокойство, когда женщины
пристально смотрели на меня. У меня создалось отчетливое
впечатление, что они могли видеть, что творилось во мне, и
размышлять об увиденном. Милые, задумчивые улыбки на их лицах
все же немного успокоили меня. Сильное желание разрушить
тревожащее молчание любым доступным для меня способом заставило
меня отвернуться от них и взглянуть в лицо человеку на
табурете. Я спросила у него, не акробат ли он.
-- Я -- мистер Флорес, -- сказал он и сделал заднее сальто
с табурета, приземлившись на пол в позицию с поджатыми
по-турецки ногами. -- Я не акробат. Я колдун.
На его лице сияла улыбка очевидного ликования, когда он
полез в карман и вытащил мой шелковый шарф, тот самый, которым
я обвязала шею ослика.
-- Я знаю, кто вы. Вы -- ее муж! -- воскликнула я,
изобличительно указав пальцем на Делию. -- Вы, конечно, вдвоем
сыграли со мной ловкую шутку.
М-р Флорес не сказал ни слова. Он только уставился на меня
в вежливом молчании.
-- Я не являюсь ничьим мужем, -- наконец произнес он,
затем, делая "колесо", выскочил из комнаты через одну из
дверей, ведущих во двор.
Поддавшись порыву, я выпрыгнула из кровати и выскочила
следом за ним. Ослепленная ярким светом, я простояла во дворе
несколько секунд, ошеломленная его слепящим сверканием, потом
пересекла его и сбежала с обочины грязной дороги на недавно
вспаханное поле, разделенное на части рядами высоких
эвкалиптов. Было жарко. Солнце пламенем набросилось на меня.
Пашня мерцала на жару, как шипящие гигантские змеи.
-- М-р Флорес, -- позвала я.
Ответа не было. Уверенная, что он скрылся за одним из
деревьев, я пересекла поле.
-- Следи за своими босыми ногами! -- предостерег меня
голос, раздавшийся сверху.
Вздрогнув, я посмотрела вверх, прямо в перевернутое лицо
м-ра Флореса. Он, свисая с ветки, качался на своих ногах.
-- Это опасно и крайне глупо -- бегать взад-вперед без
туфель, -- сурово предостерег он, раскачиваясь взад-вперед, как
цирковой артист на трапеции. -- Это место кишит гремучими
змеями. Тебе лучше присоединиться ко мне. Тут безопасно и
прохладно.
Зная, что ветки находятся слишком высоко, чтобы до них
можно было добраться, я тем не менее с детской доверчивостью
протянула вверх руки. Прежде чем я сообразила, что он
собирается делать, мистер Флорес захватил меня за запястья и
быстрым движением, с усилием не большим, чем потребовалось бы
для тряпичной куклы, поднял меня на дерево. Я сидела рядом с
ним, внимательно разглядывая шуршащие листья. Они мерцали в
солнечных лучах, как золотые осколки.
-- Ты слышишь, что говорит тебе ветер? -- спросил мистер
Флорес после долгого молчания. Он поворачивал го
1000
лову в разные
стороны, так что я полностью могла оценить его поразительную
манеру двигать ушами.
-- Самурито! -- шепотом воскликнула я, когда воспоминания
заполнили мой разум. Самурито, малый канюк, это было прозвище
друга детства из Венесуэлы. У мистера Флореса были такие же
тонкие, птичьи черты лица, черные как смоль волосы и глаза
горчичного цвета. И наиболее поразительным было то, что он, как
и Самурито, мог двигать ушами -- по отдельности или двумя
сразу.
Я рассказала м-ру Флоресу о моем друге, которого знала с
детского сада. Во втором классе мы сидели за одной партой. Во
время длительного полуденного перерыва вместо того, чтобы есть
свои завтраки в школьном саду, мы обычно тайком убегали из
школы и забирались на вершину ближайшего холма, чтобы поесть в
тени самого большого -- мы верили в это -- дерева манго в мире.
Его самые нижние ветви касались земли, а самые высокие --
задевали облака. В сезон созревания мы обычно объедались
плодами манго.
Вершина холма была нашим излюбленным местом до того дня,
когда мы обнаружили там тело школьного сторожа, свисающее с
высокой ветки. Мы не смели ни сдвинуться с места, ни заплакать.
Но никто из нас не хотел потерять лицо перед другим. Мы не
стали влезать на ветви в тот день, но попытались съесть наши
завтраки на земле, фактически под телом умершего человека,
желая узнать, кто из нас не выдержит первым. И это была я.
-- Ты когда-нибудь думала о смерти? -- шепотом спросил
меня Самурито.
Я взглянула вверх на висящего человека. В то же мгновение
ветер зашелестел в ветвях с необычным упорством. В шелесте я
ясно услышала, как умерший человек шептал мне, что смерть была
успокоением. Это было настолько жутко, что я вскочила и, вопя,
понеслась прочь, безразличная к тому, что Самурито мог подумать
обо мне.
-- Ветер заставил ветви и листья говорить с тобой, --
сказал м-р Флорес, когда я закончила свой рассказ.
Его голос был мягким и низким. Золотые глаза горели
лихорадочным огнем, когда он продолжил объяснять, что в момент
Пирамида