чего-либо с огромной страстью долгий период времени. -- Она
откинулась на свое сидение и закрыла глаза. -- Канделярия была
таким ребенком. Она была рождена такой. Она желала возвращения
своего отца, и желала этого, ни в чем не сомневаясь. Эта отдача, эта
решимость и есть то, что ведьмы называют тенью. Это было той
самой тенью, которая не могла позволить Микони уйти.
Мы проехали остаток пути в молчании. Мне хотелось переварить ее
слова. Прежде, чем мы вошли в ее дом, я задала ей последний вопрос.
-- Как мог Микони иметь такой подробный сон?
-- Микони никогда не хотел уезжать, никогда, -- ответила она. --
Поэтому он был открыт непоколебимому желанию Канделярии.
Подробности сна сами по себе, однако, не являются частью
вмешательства ведьмы, это было воображение Микони.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
11
Когда что-то пощекотало мою щеку, я села и медленно подняла глаза
к потолку, разыскивая гигантского мотылька. С тех пор, как я увидела
его в рабочей комнате доньи Мерседес, я была одержима им. Каждую
ночь мотылек размером в птицу появлялся в моих снах,
трасформируясь в Мерседес Перальту. Когда я рассказала ей, что
верю в свои сны, она высмеяла это, как плод моего воображения.
Я вновь опустилась на свою смятую подушку. Уже погружаясь в сон,
я услышала шарканье Мерседес Перальты, проходящей мимо моей
двери. Я вскочила, оделась и на цыпочках выбежала в темный
коридор. Тихий смех донесся из ее рабочей комнаты. Янтарное зарево
горящих свечей просачивалось сквозь открытую, небрежно
задернутую портьеру. Непреодолимое любопытство заставило меня
взглянуть внутрь. За столом сидела Мерседес Перальта и мужчина,
лицо которого было скрыто шляпой.
-- Ты не хочешь присоединиться к нам? -- крикнула донья Мерседес. --
Я только что говорила нашему другу, что вскоре ты придешь
взглянуть на меня.
-- Лион Чирино! -- воскликнула я, как только он повернулся ко мне и
приподнял край шляпы в знак приветствия. Мы познакомились во
время моего неудачного участия в сеансе. Именно он организовывал
встречи спиритов. Ему было около семидесяти-восьмидесяти лет, но
на его темном лице было всего несколько морщин. У него были
большие черные глаза и искрящиеся белые зубы, которым следовало
бы быть желтыми от сигар. На его подбородке торчала щетина, но его
седые, коротко остриженные волосы были безупречно причесаны. Его
темный костюм, помятый и мешковатый, выглядел так, будто он спал
в нем.
-- Он работал как сумасшедший, -- сказала донья Мерседес, словно
читая мои мысли.
Хотя меня больше не приглашали на сеансы, Мерседес Перальта
одобряла мои поездки к Леону Чирино. Иногда она сопровождала
меня, иногда я ездила одна. Он был плотник по профессии, но его
знание различных шаманских традиций, практикуемых в Венесуэле,
было изумительным. Его интересовали мои изыскания, он часами
изучал мои записи, отслеживая в процедурах магов индейские и
африканские корни. Он знал всех спиритуалистов, ведьм и знахарей
Венесуэлы восемнадцатого и девятнадцатого веков. Он говорил о них
с такой искренней фамильярностью, словно желал, чтобы у меня
сложилось впечатление, будто он знает их лично.
Голос Мерседес Перальты бесцеремонно оборвал мои воспоминания.
-- Ты не хотела бы поехать с нами, чтобы выполнить обещание? --
спросила она.
Смущенная ее вопросом, я посмотрела сначала на нее, потом на него.
Их лица мне ничего не сообщили.
-- Мы уезжаем сейчас же, -- сказала она мне. -- У нас в запасе только
ночь и день. -- Она встала и взяла меня за руку. -- Я подготовлю тебя
для поездки.
Подготовка заключалась в следующем. Она спрятала мои волосы под
тесную вязаную матросскую шапочку и вымазала мое лицо черной
растительной пастой. Она заставила меня поклясться, что я ни с кем
не заговорю и не буду задавать вопросов.
Игнорируя мое предложение воспользоваться джипом, Мерседес
Перальта вскарабкалась на заднее сидение старого меркурия Леона
Чирино. С мятыми бамперами и разбитой рамой, его машина
выглядела так, словно ее вытащили со склада металлолома.
Прежде чем я рискнула спросить, куда мы едем, она велела мне
залазить и присматривать за ее корзиной, наполненной лечебными
травами, свечами и сигарами. Громко вздохнув, она перекрестилась и
заснула.
Я не решалась заговорить с Леоном Чирино; вся его концентрация,
казалось, шла на то, чтобы управлять машиной. Ближний свет едва
освещал пятачок дороги перед нами. Слегка сгорбившись, он
напряженно крутил баранку, словно этим как-то мог помочь машине
пересекать темные холмы. Когда она артачилась на крутых подъемах,
он тихо уговаривал ее продолжать путь. Но под гору он выжимал из
машины все, проходя повороты в темноте на безрассудной скорости,
так что я заволновалась за наши жизни. Сумерки врывались сквозь
неостекленные окна и щели в картоне, который скрывал ржавые дыры
в полу.
Торжественно улыбаясь, он наконец резко остановился и погасил
передние фары. Донья Мерседес зашевелилась на заднем сиденье.
-- Мы приехали, -- мягко сказал Леон Чирино.
Мы вышли из машины. Стояла темная безоблачная ночь. На небе не
было ни одной звезды. Прямо перед нами что-то протянулось черной
полосой. Я неловко шагнула и ухватилась за донью Мерседес, у
которой, казалось, никаких проблем видеть в темноте не было.
Леон Чирино взял меня за руку и повел. Я услышала около себя
приглушенный смех. Здесь явно были другие люди, которых я пока не
могла видеть.
Наконец, кто-то зажег керосиновый фонарь. В слабом дрожащем свете
я различила силуэты четырех мужчин и доньи Мерседес, сидящих
кругом. Леон Чирино отвел меня на несколько шагов от группы. Я
Пирамида