величественных
символах древнего мира и слишком привлекательных его образах.
Юлиан не
был язычником; это был гностик, набивший себе голову
аллегориями
греческого политеизма и имевший несчастье находить имя Иисуса
Христа
менее звучным, чем имя Орфея. В нем император заплатил за
вкусы философа
и ритора; и после того, как он доставил самому себе зрелище и
удовольствие умереть как Эпаминонд, произнося фразы Катона, -
он получил
от общественного мнения, в то время уже всецело христианского,
проклятия
в качестве надгробного слова, и прозвище, позорное для
последней
знаменитости.
Пропустим маленькие дела и таких же людишек падающей
римской империи и
приступим к средним векам... Возьмите эту книгу, прочтите
седьмую
страницу, затем садитесь на плащ, который я расстелю и полой
которого мы
закроем себе глаза... Не правда ли, у вас кружится голова, и
кажется, что
земля бежит под ногами? Крепко держитесь и не смотрите...
Головокружение
прекратилось. Мы прибыли. Встаньте и откройте глаза; но
остерегайтесь
сделать крестное знамение или произнести какое-нибудь
христианское
слово... Местность похожа на пейзаж Сальватора Розы. По-
видимому, это
пустыня, только что успокоившаяся после бури. На небе нет
луны, но разве
вы не видите, как пляшут маленькие звездочки в вереске? Разве
вы не
слышите, как летают вокруг вас гигантские птицы и, пролетая,
бормочут
странные слова? Приблизимся молча к этому перекрестку в
скалах. Слышен
хриплый и зловещий звук трубы; повсюду зажигаются черные
факелы. Вокруг
пустого сиденья толпится шумное собрание; смотрят и ждут.
Внезапно все
простираются ниц и шепчут: "Вот он!" Вот он! Это он!"
Вприпрыжку
появляется князь с козлиной головой; он всходит на трон,
оборачивается и,
нагнувшись, подставляет собранию человеческое лицо, к
которому, с черной
свечой в руках, подходят все для поклонения и поцелуя; затем
он
выпрямляется с пронзительным свистом и распределяет между
своими
соучастниками золото, секретные наставления, тайные лекарства
и яды. В
это время зажигаются костры; ольха и папоротник горят в них
вперемежку с
человеческими костями и жиром казненных. Друидессы, увенчанные
петрушкой
и вербеной, золотыми серпами приносят в жертву детей, лишенных
крещения,
и приготовляют ужасное пиршество. Накрыты столы;
замаскированные мужчины
садятся около полуголых женщин и начинается пир вакханалии: ни
в чем нет
недостатка, кроме соли, символа мудрости и бессмертия. Вино
течет рекой и
оставляет пятна, похожие на кровь. Начинаются непристойные
разговоры и
безумные ласки; и, наконец, все собрание опьянело от вина,
преступлений,
сладострастия, и песен; встают и беспорядке и спешат
составлять адские
хороводы... Тогда появляются все чудовища легенды, все фантомы
кошмара;
громадные ящерицы прикладывают ко рту флейту навыворот и дуют,
подпирая
бока своими лапами; горбатые жуки вмешиваются в танцы; раки
играют на
кастаньетах; крокодилы устраивают варганы из своих чешуек;
приходят слоны
и мамонты, одетые купидонами, и танцуя подымают ногу. Затем,
потерявшие
голову хороводы, разрываются и рассеиваются... Каждый танцор,
горланя,
увлекает танцовщицу с растрепанными волосами... Лампы и свечи
из
человеческого жира тухнут, чадя во мраке... Там и сям слышны
крики,
взрывы смеха, богохульства и хрип... Проснитесь и не делайте
крестного
знамения; я привез вас домой, и вы у себя на постели. Вы
немного устали,
даже слегка разбиты этим путешествием и этой ночью; но зато вы
видели
нечто такое, о чем все говорят, не зная его; вы посвящены в
секреты столь
Пирамида