чувствований. Так явилось искусство, уже не связанное
условностями недвижных форм, — родилась музыка.
Здесь впервые человек получил свободу возноситься над
условностями своего интеллекта и этим раскрыл
возможность высшим сторонам своего «Я» проявляться осязаемым
образом и принимать активное участие в
общей работе человека. Неисповедимыми путями музыкальная гармония
заставляет человека забыть свою
личную жизнь и возносит его дух к лицезрению вечности.
Вдохновенная, истинная музыка есть пение души,
которая чудными звуками вливается в чужую душу, завоевывает и
порабощает ее. Музыка служит спутником
и выразителем мечтаний, чаяний и молений исстрадавшегося сердца;
ей одной, без слов и доказательств,
вверено красноречие утешения, ей свыше дана тайна духовного
врачевания. Музыка не сон, но, убаюкивая
слушателей, она будит в них далекие вещие сновидения, зовет их на
путь высокого и прекрасного,
раскрывает область чарующих, самоотверженных стремлений.
Пифагорейцы знали, что музыка —
математика в звуках; с такой же точностью, как математика об этом
мире, говорит музыка о мирах иных.
Дух всегда и во всем ищет синтеза, но он создает его не путем
скрупулезного исследования отдельных
фактов, а чувствует непосредственно взаимную связь
дифференцированных деталей; он всегда стремится к
тому, чтобы в одном образе или идее объединить всю массу
единичных фактов, воспринятых разумом.
Передовые представители рода человеческого мощью своего гения
провидели в грядущем цель, к которой
люди должны стремиться, и выражали этапы к ней в виде отвлеченных
идеалов. Одновременно с
утверждением цели, эти гении указывали путь и давали средства
достижения; силой своего духа они
направляли все усилия людей в одном определенном направлении.
Установив какую-нибудь идею, они
отождествляли с ней все виды стремлений, делали ее близкой по уму
и по сердцу каждому человеку,
сводили к ее руслу все течения духа, мысли и чувства. Весь род
людской охватывался тогда тяготением в
одну сторону, он не только терял все другие интересы, не только
забывал все предыдущие свои искания, но
и начинал отрицать в принципе возможность самого их
существования, допуская противное лишь для
круглого невежества или злой воли. На пути истории человечество
попеременно как бы сходило с ума то на
одном, то на другом увлечении, неизменно превращавшимся в манию,
пока явление нового гения не
разрушало одним ударом всего этого, чтобы затем вновь создать
увлечение и томительную жажду к новой
цели. На пути всех веков развитие рода людского, всегда и
неизменно, шло под одновременным
воздействием сверху и снизу: работа толпы давала гениям почву,
опершись на которую, они могли
отдаваться целиком синтезу и подыматься в заоблачную высь духа;
откровения гениев, подобно лучу маяка,
указывали толпе путь, звали и манили ее туда, где парил дух
избранников; вот почему гений есть воистину
творение и творец народа. С течением времени идеалы менялись, так
как в различные времена
человечество должно было идти по различным путям, но они не
всегда замещались совершенно новыми,
впервые являющимися на арене истории. В большинстве случаев,
спустя известный срок времени,
человечество опять приходило близко к тому, что уже было много
веков раньше, ибо один завиток спирали
эволюционного движения кончался, начинался путь по новому
завитку. Вновь утвержденные идеалы, будучи
аналогичны по существу с минувшими, в новом выражении своем были
еще возвышеннее, еще
недосягаемее. Поставленные мировыми гениями идеалы обыкновенно
отождествлялись с какой-нибудь
высшей стороной человеческого духа. Этот естественный символ уже
не являлся простой эмблемой, образом
дел человеческих, простым запечатлением мысли; мощью духа
создавшего его гения этому образу
ниспосылался дар самостоятельного активного воздействия на все
человеческие сердца. Поэтому этот образ
уже перестает быть только условным обозначением, он выше
неизмеримо символа в виде слова или числа,
он содержит в себе новое могущественное качество — жизненность.
В своем стремлении к синтезу — человек приходит, наконец, к
постижению Первопричины всего
существующего. Уже задолго до этого разум его должен был
сознаться в своем бессилии познавать в
Области Трансцендентального, ибо здесь только чистый дух человека
может наблюдать, изучать и
претворять чрез вложенную в него способность непосредственно
воспринимать — его интуицию. Истинный
искатель не удовлетворяется одним интуитивным восприятием, он
начинает жаждать спроектировать его в
свой разум, но вскоре убеждается, что воспринятое через
откровение не может быть выражено никаким
человеческим языком; человек неминуемо должен прибегнуть к более
совершенным и возвышенным
символам. И вот, с того момента, когда он решается сообщить людям
свои откровения, рождается религия.
Способствуя сосредоточению, отрыву от обыденной жизни и
проникновению в высшие сферы человеческого
Я, обряды и церемонии, вместе с тем, в самом своем начертании и
Пирамида