По словам Бортона, Маклин обвиняется только в убийстве своего пасынка Дорси.
Эдварда Коркорана все еще ищут.
Из «Новостей Дерри» от 24 июля 1958 г. (1-я страница):
ПЛАЧУЩИЙ ОТЕЦ СОЗНАЕТСЯ В УБИЙСТВЕ МОЛОТКОМ СВОЕГО ПРИЕМНОГО СЫНА
В драматическом развитии дела об убийстве Дорси Коркорана Ричард Маклин в здании окружного суда Дерри на перекрестном допросе сознался, что он убил своего четырехлетнего сына и назвал инструмент убийства – молоток с длинной ручкой, который он закопал в самом конце фруктового сада жены перед тем как отвести мальчика в травматологию деррийской местной больницы.
В комнате суда царила тишина и ошеломление, пока плачущий Ричард Маклин, уже сознавшийся в избиениях своих приемных детей, «если они этого заслуживали, для их же собственного блага», излагал свою историю.
– Я не знаю, что тогда со мной случилось. Я увидел, как он опять пезет на эту проклятую лестницу, и схватил молоток со скамейки, где он лежал, и только употребил его. Я не собирался убивать Дорси. Клянусь Богом, никогда я не собирался убивать его.
– Он сказал что-нибудь вам перед смертью? – спросил Витсам.
– Он сказал: «Не надо, папа, прости, я люблю тебя», – ответил Маклин.
– И вы остановились?
– В конечном счете, да, – сказал Маклин. И тут он начал рыдать, и у него началась истерика, так что судья Эрхард Моуптон вынужден был объявить перерыв.
Из «Новостей Дерри» от 18 сентября 1958 г. (16-я страница):
ГДЕ ЖЕ ЭДВАРД КОРКОРАН?
Его приемный отец, которому грозит заключение от двух до десяти лет в национальной тюрьме Шоушенк за зверское убийство своего четырехлетнего приемного сына Дорси, по-прежнему продолжает утверждать, что не имеет ни малейшего понятия', где находится Эдвард Коркоран. Мать Эдварда, которая уже подала в суд на развод с Ричардом П.Маклином, сказала, что ее бывший муж врет.
Действительно так?
"Лично я так не думаю, – говорит отец Эшли О'Брайен, который обслуживает католиков в тюрьме Шоушенк. Ричард Маклин решил обратиться в католическую веру почти сразу же после заключения в тюрьму, и отец Брайен провел с ним много времени. «Он действительно искренне раскаивается в том, что сотворил», – продолжает отец О'Брайен, добавив, что, когда он спросил Маклина, почему ему захотелось стать католиком, тот ответил: «Я слышал, у католиков есть акт покаяния, и мне очень нужно покаяться, иначе я попаду в ад, когда умру».
«Он сознает, что сделал младшему мальчику, сказал отец О'Брайен. – Если он что-нибудь сделал и старшему, то этого он не помнит. Что касается Эдварда, он считает, что его руки чисты».
Насколько чисты руки Ричарда Маклина в отношении его приемного сына Эдварда – вопрос, который продолжает волновать жителей Дерри, но с него абсолютно убедительносняты подозрения в убийствах детей, которые произошли в последнее время.
Что касается первых трех убийств – он предоставил железное алиби: когда в конце июня, в июле и в августе были совершены следующие семь убийств, он находился в тюрьме.
Все десять убийств не раскрыты.
В эксклюзивном интервью «Новостям» на прошлой неделе Маклин вновь повторил, что он не имеет понятия, где находится Эдвард Коркоран.
«Я бил их обоих, – сказал он в мучительном монологе, который сопровождался всхлипываниями. – Я любил их, но я бил их. Я не знаю почему, так же как не знаю, почему Моника позволяла мне это или почему она стала покрывать меня после смерти Дорси. Я думаю, я мог бы так же спокойно убить и Эдди, но клянусь перед Богом, перед Иисусом, перед всеми святыми рая, что я этого не сделал. Я знаю, как это нелепо выглядит, но я не убивал его. Я думаю, он просто убежал. Если это действительно так, то я должен поблагодарить за это Бога».
На вопрос, есть ли у него провалы в памяти – мог ли он убить Эдварда, а потом выбросить это из головы, Маклин ответил: "У меня нет никаких провалов памяти.
Я очень хорошо знаю, что я делал. Я отдал свою жизнь Христу и буду пытаться в оставшееся мне время загладить свою вину".
Из «Новостей Дерри» от 27 января 1960 г. (1-я страница):
БОРТОН ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО НАЙДЕН ТРУП, КОТОРЫЙ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ТРУПОМ ЭДВАРДА КОРКОРАНА
Шеф полиции Ричард Бортон заявил сегодня утром репортерам, что сильно разложившийся труп мальчика в возрасте Эдварда Коркорана, который исчез из Дерри, где он проживал до июня 1958 года, не признан трупом Коркорана. Труп был найден в Эйнесфорде, Массачусетс, закопанным в яму из гравия. Национальная полиция штатов Мэн и Массачусетс решила, что труп принадлежит Коркорану, которого прикончил маньяк после побега с Чертер-стрит, где находился его дом и где до смерти был избит его брат.
Исследования зубов ясно показали, что труп, найденный в Эйнесфорде, не принадлежит Коркорану, которого разыскивают уже девятнадцать месяцев.
Из «Пресс-Геральд» Портленда, 19 июля 1967 г. (3-я страница):
ОСУЖДЕННЫЙ УБИЙЦА СОВЕРШАЕТ САМОУБИЙСТВО В ФЭЛМАУСЕ
Ричард П.Маклин, которого осудили за убийство своего четырехлетнего приемного сына девять лет назад, был найден мертвым вчера днем в своей маленькой квартире на третьем этаже в Фэпмаусе. Выпущенный под честное слово, он тихо жил и работал в Фэпмаусе со времени своего освобождения из национальной тюрьмы Шоушенк в 1964 году. Он несомненно совершил самоубийство.
«Записка, которую он оставил, четко отражает крайне плохое состояние его ума», – сказал помощник начальника полиции Фэлмауса Брандон Кроч. Он отказался разглашать содержание записки, но служащий полицейского управления сказал, что в записке было только две фразы: «Вчера вечером я видел Эдди. Он был мертв».
Эдди – так звали хорошо известного приемного сына Маклина, брата мальчика, за убийство которого Маклин был осужден в 1958 году. Именно из-за исчезновения Эдварда Коркорана открылся факт убийства его младшего брата Дорси. Старшего брата ищут уже девять лет. На коротком судебном процессе в 1966 году мать мальчика объявила своего сына мертвым и поэтому смогла войти во владение страховыми счетами Эдварда. На счетах оказалось шестнадцать долларов.
3
Эдди Коркоран, естественно, был мертв.
Он умер ночью девятнадцатого июня, и его отчим действительно не имел к этому никакого отношения. Он умер, когда Бен Хэнском сидел дома и смотрел телевизор со своей матерью; когда мать Эдди Каспбрака с беспокойством щупала его лоб, чтобы найти признаки ее любимой болезни «фантомной лихорадки»; когда отчим Беверли Марш, который имел во всяком случае по темпераменту, необычайное сходство с отчимом Эдди и Дорси Коркоранов, ударил Бев, приказав ей «немедленно убираться на кухню и вытирать этупроклятую посуду, как тебе сказала мать»; когца на Майка Хэнлона, вырывающего сорняки в саду возле своего дома на Витчем-роуд, неподалеку от фермы, принадлежащей психованному отцу Генри Бауэрса, орали парни из старших классов; когда Ричи Тозиер с удовольствием рассматривал полураздетых девиц в номере «Gem», который он нашел в ящике, где-то отец хранил носки и нижнее белье (весьма опрометчиво), и когда Билл Денбро отбросил альбом фотографий своего мертвого брата, не доверяя самому себе.
Хотя никто из них не вспомнит, что именно он тогда делал, но все они подняли глаза в тот самый момент, когда Эдди Коркоран умер.., как будто услышали какой-то отдаленный крик.
«Новости» были абсолютно правы относительно одной вещи: экзаменационный лист Эдди был достаточно плохим, и он боялся идти домой и столкнуться лицом к лицу со своим отчимом. К тому же его родители очень много ссорились за последний месяц. Это еще более все осложняло. Когда обстановка накалялась, его мать начинала выкрикивать бессвязные обвинения. Его приемный отец сначала отвечал на это ворчанием, потом криком заткнуться и в конце концов ревом кабана, которому вонзились в рыло иглы дикобраза. Хотя Эдди ни разу не видел, чтобы он упражнял на ней свои кулаки. Вряд ли он мог отважиться на такое. В прежние дни он берег свои кулаки для Эдди и Дорси, а сейчас,когда Дорси был мертв, Эдди получал и свою долю, и долю своего маленького брата.
Эти шумные схватки имели свои циклы. Чаще всего они случались в конце месяца, когда приходили счета. Если дело принимало совсем дурной оборот, к ним раз-другой заскакивал полицейский, вызванный соседом, и просил их сбавить тон. Обычно на этом кончалось. Правда, мать имела склонность подначивать полицейского, но отчим обычно не перечил ему.
Отчим, по мнению Эдди, боялся полицейских.
В эти напряженные периоды он лежал тихо. Так было мудрее. Если не верите, вспомните, что случилось с Дорси. Эдди не знал деталей о Дорси и не хотел знать, но у него было свое представление об этом. Дорси, так он считал, оказался не там, где нужно и когда не нужно, – в гараже в последний день месяца. Эдди сказали, что Дорси свалился с лестницы в гараже: «Ну ведь не единожды я ему говорил не подходи к ней, а шестьдесят раз говорил», – сказал отчим. Его мать не смотрела на него, только нечаянно.., когда глаза их таки встретились, Эдди уловил испуганный, жалкий, слабый отблеск в ее глазах, который ему не понравился. Старик как раз тихо сидел за кухонным столом с квартой «Рейнгольда», глядя в пространство из-под тяжелых опущенных век. Эдди держался вне поля его зрения. Когда отец орал, с ним обычно – не всегда, но обычно – было все в порядке. Вот когда он останавливался, надо было быть осторожным.
Два дня назад, ночью, он бросил стулом в Эдди, когда Эдди встал посмотреть, что идет по другой программе телевидения. Он просто поднял один из полых алюминиевых кухонных стульев, размахнулся им и запустил в Эдди. Удар угодил в зад и чуть повыше. Зад у него болел до сих пор, но ведь могло быть хуже – могла быть голова.
Потом как-то ночью старик вдруг встал и ни с того ни с сего втер пригоршню картофельного пюре в волосы Эдди. А однажды, в сентябре прошлого года, Эдди пришел из школыи с шумом закрыл за собой дверь, когда его отчим дремал. Маклин вышел из спальни в грубых боксерских шортах, волосы у него стояли торчком, щеки заросли двухдневной щетиной, дыхание отдавало пивным перегаром после двухдневных возлияний. «Ну, Эдди, – сказал он, – я должен взяться за тебя, за то что ты хлопаешь этой дерьмовой дверью». В лексиконе Рича Маклина «взяться» было эвфемизмом «выбить из тебя дерьмо». Что он и сделал потом с Эдди. Эдди потерял сознание, когда старик бросил его в холл. Мать низко прибила там пару крючков, специально, чтобы они с Дорси вешали пальто. Эти жесткие стальные крючки врезались в нижнюю часть спины Эдди, и он отключился. Когда через десять минут он пришел в себя, то услышал, как мать кричит, что она поведет Эдди в больницу, и он не сможет удержать ее.
– После того, что случилось с Дорси? – отреагировал отчим. – Ты хочешь пойти в тюрьму, женщина?
Это был конец их разговора. Она помогла Эдди пройти в его комнату, где он, дрожа, лег в постель, лоб его был покрыт каплями пота. В следующие три дня, он единственный раз вышел из комнаты, когда оба они ушли. Он поплелся на кухню, охая и постанывая, и вытащил из-под раковины виски отчима. Несколько глотков притупили боль. К пятому дню боль в основном ушла, но еще почти две недели он писал кровью.
И молотка в гараже больше не было.
Как насчетэтого?Как насчетэтого,друзья и близкие?
О, молоток Мастерового – обычный молоток – был все еще там. Не хватало «Скотти» с длинной ручкой. Особого молотка их отчима, молотка, который ему и Дорси запрещалось трогать. «Если вы дотронетесь до этого ребетенка, – сказал он им в тот день, когда купил его, – ваши кишки будут висеть на ваших ушах». Дорси робко спросил, очень ли дорогой этот молоток. Старик сказал ему, что он, черт возьми, со звуком. Что он наполнен шарикоподшипниками и его невозможно ни при каких условиях заставить отскочить назад.
Теперь молотка не было.
Оценки у Эдди были не блестящие, потому что он пропустил много занятий со времени второго замужества матери, но он ни в коем случае не был глупым мальчиком. Он полагал, что знает, куда делся молоток с длинной ручкой (без отдачи), «Скотти». Отчим, вероятно, попробовал его на Дорси, а затем захоронил в саду или, может быть, бросил в Канал. Такое часто случалось в комиксах ужасов, которые Эдди читал, комиксах, которые он держал на верхней полке своего шкафчика.
Эдди подошел ближе к Каналу, который журчал между своими бетонными берегами, как промасленный шелк. Полоска лунного света в виде бумеранга мерцала на его темной поверхности. Он сел, болтая ногами и ударяя ими по бетону. Последние шесть недель было сухо, и вода текла футов на девять ниже драных подошв его спортивных туфель. Но если взглянуть поближе на берега Канала, то видно, что вода часто меняла там уровни. Нынешний уровень воды был отмечен темно-коричневой краской на бетоне. Коричневое пятно постепенно переходило в желтое, затем почти в белый цвет на том уровне, где прикасались пятки спортивных туфель Эдди, когда он болтал ногами.
Вода ровно и спокойно вытекала из бетонной арки, вымощенной булыжникам с внутренней стороны, текла мимо того места, где сидел Эдди, а затем вниз, к крытому деревянному мостику между Бассей-парком и средней Дерри. Стороны моста и дощатое основание, даже балки под сводом, все было сплошь покрыто узорами из инициалов, телефонных номеров, воззваний, разного рода; объявлений, касающихся любви; хотят «сосать» и «трахаться»; заявлений, что те, кого обнаружат сосущими и трахающимися, потеряют своюкрайнюю плоть или им заткнут жопы горячей смолой; случайными эксцентричными воззваниями, смысл которых был непонятен. Одно из них озадачило Эдди этой весной: «СПАСАЙТЕ РУССКИХ ЕВРЕЕВ! СОБИРАЙТЕ ЦЕННЫЕ НАГРАДЫ!»
Что конкретно это означало? И означало ли?
Сегодня вечером Эдди не пошел в Киссинг-Бридж. У него не было желания переходить на другую сторону. Он подумал, что, возможно, поспит в парке на опавших листьях под насыпью, но пока здорово было просто сидеть здесь. Он любил парк и приходил сюда часто, когда ему надо было подумать. Иногда в парке появлялись люди, но они не трогали Эдди, и он их не замечал. Он слышал мрачные истории на школьной площадке о странностях, которые происходили в Бассей-парке после захода солнца, и он принимал эти истории без всяких вопросов, но это никогда его не озадачивало. Парк был мирным местом, и он считал, что лучшая его часть была именно здесь, где он сейчас сидел. Ему нравилось бывать здесь в середине лета, когда вода, такая низкая, усмехаясь текла над камнями и разбивалась на отдельные ручейки, которые извивались, расходились и сходились снова. Он любил Канал в конце марта или начале апреля, сразу после ледохода, тоща он обычно стоял у Канала (сидеть было слишком холодно, зад отмерзнет) час или больше, шкура его старой парки, из которой он уже года два как вырос, задиралась, руки были засунуты в карманы, и он не осознавал, что его тощее тело трясется и дрожит. Канал обладал ужасной, необоримой силой недели через две после того, как сходил лед. Эдди был очарован тем, как вода бурлит и клокочет, вздымая белую пену, мчится из-под покрытой булыжником арки, неся палки и ветки, и всякого рода человеческие отбросы. Не раз он представлял себе, как гуляет в марте по берегу Канала с отчимом и с огромной силой толкает туда ублюдка. Тот кричит и падает, раскинув руки для равновесия, а Эдди стоит на бетонном парапете и смотрит, как того несет потоком вниз по течению, его голова – что-то черное, болтающееся в середине белого, неистового, непокорного потока. А он, Эдди, наверху, приложив руки трубочкой ко рту, кричит: «ЭТО ЗА ДОРСИ,ВОНЮЧИЙ ПИДОР! КОГДА ТЫ ОКАЖЕШЬСЯ В АДУ, СКАЖИ ДЬЯВОЛУ, ЧТО ПОСЛЕДНЕЕ, ЧТО ТЫ УСЛЫШАЛ, ЭТО ЧТО Я СКАЗАЛ ТЕБЕ, ЧТОБЫ ТЕБЯ ЗАТРАХАЛИ!» Такое никогда не случится, конечно, но фантазия была великолепная. Великолепная мечта – когда ты сидишь здесь у Канала и...
Какая-то рука приблизилась к ноге Эдди.
Он смотрел через Канал в направлении школы, улыбаясь сонной и прекрасной улыбкой, когда представил себе, как его отчима уносит бурным весенним потоком, навсегда уносит из его жизни. Мягкое, но довольно сильное пожатие напугало его так сильно, что он почти потерял равновесие и чуть не упал в Канал.
«Это один из чудиков, о которых говорят большие парни», -подумал он, и посмотрел вниз. Его рот открылся. Моча полилась жаркой струйкой по ногам и пачкая его джинсы черным при лунном свете. Это был не чудик.
Это был Дорси. Это был Дорси, такой, каким его похоронили, Дорси в своем голубом блейзере и серых штанишках, только теперь блейзер был в грязных клочьях, рубашка Дорси – желтые тряпки, штаны Дорси мокро болтались вокруг ног, тонких, как метловище. И голова Дорси была жуткосложена,как будто она была выдолблена в спине и постепенно протолкнута вперед.
Дорси широко улыбался.
«Эддиииии», -квакал его мертвый брат, подобно тем мертвецам, которые всегда возвращаются из могилы в комиксах ужасов. Улыбка Дорси ширилась. Желтые зубы сверкали, а там, в темноте, казалось, что-то корчится.
«Эддишии... Я пришел повидать тебя Эдддддддииии...»
Эдди пробовал закричать. Волны ужаса накатили на него, появилось странное ощущение, что он плывет. Но это был не сон, он бодрствовал. Рука на тапке была белая, как брюхо форели. Босые ноги брата как-то цеплялись за бетон. Что-то откусило одну из пяток Дорси.
«Иди вниз Эддииииии...»
Эдди не мог кричать. Его легким не хватало воздуха. Он издал смешной пронзительный стонущий звук. Громче не получалось. Именно так. Через секунду-другую его мозг уснет и тогда ничто не будет иметь значения. Рука Дорси была маленькая, но жесткая. Зад Эдди сползал по бетону к краю Канала.
Все еще издавая этот пронзительный стонущий звук, он повернулся, схватился за бетонный край и подался назад. Он почувствовал, как рука моментально соскользнула, услышал сердитый свист и успел подумать:«Это не Дорси. Я не знаю, что это, но это не Дорси».Затемадреналин наполнил его тело,и он сполз, пытаясь бежать даже перед тем, как встал на ноги; дыхание его перешло в короткий пронзительный свист.
На бетонных губах Канала появились белые руки. Послышался мокрый шлепающий звук. Капли воды стекали в лунный свете мертвой бледной кожи. Теперь над краем появилось лицо Дорси. Тусклые красные искорки мерцали в его запавших глазах. Его мокрые волосы приклеились к черепу. Грязь стекала по щекам, как косметика.
Наконец грудь Эдди раскрылась. Он поймал дыхание и обратил его в крик. Он встал на ноги и побежал. Он бежал, оглядываясь через плечо, желая увидеть, где Дорси, и в итоге с разбегу наткнулся на большой вяз.
Ощущение было такое, будто кто-то, его старик, например, заложил динамитный заряд в его левое плечо. Звезды стреляли и свербили в его голове. Он упал у подножия дерева, как подкошенный алебардой, кровь струилась из его левого виска. Он плыл водами полусознания в течение девяноста секунд. Затем он ухитрился опять встать на ноги. Стон вышел из него, когда он попытался поднять свою левую руку. Она не хотела подниматься. Немая и далекая. Поэтому он поднял правую и потер неистово болевшую голову.
Потом он вспомнил, зачем он бежал к вязу, и осмотрелся.
Край Канала был, как кость, белый, и как струна в лунном свете, прямой. Никакого признака ТОГО.., если когда-либобылоТО. Он повернулся, медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. Бассей-парк был молчаливым и спокойным, как черно-белая фотография. Плакучие ивы тянули свои тонкие красивые руки, и все что угодно могло стоять, вывернутое и безумное, под их укрытием.
Эдди пошел, озираясь. Его ушибленное плечо болезненно пульсировало в такт с сердцем.
"Эддиииии, -стонал ветер в деревьях,ты не хочешь меня видеть,Эддиииии?"
Он чувствовал, как слабые пальцы трупа ласкают его шею. Он извивался, его руки поднимались вверх. Когда ноги его соединились вместе и он упал, то увидел, что это просто легкий ветерок шелестит листьями ивы.
Он снова встал. Он хотел бежать, но когда попытался это сделать, еще один динамитный заряд вошел в его плечо, и вынудил остановиться. Он каким-то задним чувством преодолел свой страх. «Глупый маленький ребенок, ты просто испугался отражения или, может быть, нечаянно уснул и видел плохой сон», – уговаривал он сам себя. Хотя в действительности было совсем не так. Его сердце теперь билось так быстро, что он не различал отдельных ударов и чувствовал, что скоро это выльется в страх. Бежать он не мог, но выйдя из ив, хромая, сделал несколько шагов.
Он устремил глаза на уличную лампочку, которая отмечала главные ворота парка. Он направился туда, немного ускоряя шаг и думая:«Сейчас я возьму налево, и все будет в порядке. Я возьму налево, и все будет в порядке. Яркий свет, не страшно, в ночь, какое зрелище...»
Что-то сопровождало его.
Эдди слышал, как оно проходило через ивовую рощицу. Если бы он обернулся, он бы увидел. Оно подходило. Он мог слышать его шаги, какое-то фырканье, большие шаги, но он не смотрел назад, нет, он смотрел вперед на свет, свет был о'кей, он просто продолжает свой полет к свету, он был уже почти что там, почти...
Запах – вот что заставило его посмотреть назад. Ошеломляющий запах, как будто рыбу оставили гнить в большой куче, и она превратилась в скользкую падаль на летней жаре. Это был запах мертвого океана.
Теперь за гам не было Дорси; то было Существо из Черной Лагуны. Рыло Существа было длинное и плиссированное. Зеленый поток выходил из черных пастей, похожих на вертикальные рты в его щеках. Его глаза были белые и желейные. Его сплетенные пальцы заканчивались когтями, острыми как бритвы. Его дыхание было пенящееся и глубокое, звук ныряльщика с плохим регулятором. Когда оно увидело, что Эдди смотрит, его зелено-черные губы сморщились, обнажив огромные клыке в мертвой и свободной улыбке.
Оно тащилось за ним, капая, и Эдди внезапно понял. Оно хотело утащить его обратно в Канал, унести его в черноту подземного прохода Канала. Сожрать его там.
Эдди прибавил шагу. Натриевый свет на воротах приближался. Он мог видеть жучков и мотыльков в его сиянии. Мимо прошел грузовик, направляясь к маршруту 2, водитель работал на большой скорости, и отчаявшийся, испуганный мозг Эдди пронзила мысль, что тот человек, быть может, пьет кофе из бумажного стаканчика и слушает по радио мелодию Бадди Холли, не сознавая, что менее чем в двухстах ярдах от него находится мальчик, который через двадцать секунд может быть мертв.
Вонь. Ошеломляющая вонь. Доберется.
Эдди перепрыгнул через парковую скамейку. Несколько ребят столкнули ее сегодня вечером, направляясь домой, чтобы успеть к комендантскому часу. Ее сиденье высовывалось на дюйм-два из травы, одна тень от зелени перекрывала другую, и сиденье было почти невидимо в завороженной лунной темноте. Конец его ударил Эдди в бедро, вызвавотчаянную боль. Его ноги плелись за ним, и он тяжело ступал по траве.
Он посмотрел назад и увидел устремляющееся к нему создание. Его белые яичные глаза блестели, его чешуйки капали слизью, жабры ходили вверх и вниз по его надутой шее, а щеки открывались и закрывались.
– Кр! -прокаркал Эдди. Казалось, это единственный звук, который он мог произнести –Кр! Кр! Кр!
Он теперь полз, пальцы глубоко входили в дерн. Язык его свисал вниз.
Через секунду перед тем, как мозолистые руки, пахнущие рыбой, схватили его за горло, успокаивающая мысль мелькнула в его голове: "Этодолжно быть сон. Нет никакого настоящего Существа, нет настоящей Черной Лагуны, и даже если бы была, она была бы в Южной Америке или на равнинах Флориды, или где-то еще. Это только сон, и я проснусь в своей кровати или, может, в листьях под насыпью, ия..."
Жуткие руки обхватили его шею, и у Эдди вырвались хриплые звуки; когда Существо его перевернуло, крючки, которые отделились от этих рук, выводили кровоточащие, как каллиграфия, знаки на его шее. Эдди уставился в мерцающие белые глаза. Он чувствовал, как перепонки между пальцами давят ему на горло, словно стягивающие ленты живыхморских водорослей. Его обостренный от ужаса взгляд отметил плавник, что-то наподобие петушиного гребня на согнутой обшитой металлическим листом голове Существа.Когда руки Существа плотно сжимались, лишая его воздуха, он даже смог увидеть, как белый свет натриевой лампы превратился в дымчато-зеленый, как будто он прошел через тот перегородчатый главный плавник.
– Ты.., ты.., тебя нет – задыхался Эдди, но нечто серое теперь приблизилось, и он смутно осознал, что оно достаточно реально, это Существо. Оно, в конце концов, убивалоего.
И все-таки что-то рациональное осталось, до самого конца: когда Существо вонзило свои когти в мягкую плоть его шеи, когда кровь из сонной артерии забрызгала чешую рептилии, руки Эдди нащупали на спине Существа как бы застежку-молнию. Они упали, только когда Существо оторвало ему голову с низким удовлетворенным бормотанием.
Скачать книгу [0.25 МБ]
Пирамида