Когда Грег Стилсон сжигал футболку с неприличной надписью в Нью-Гэмпшире, Уолт и Сара Хэзлиты завтракали в Бангоре, штат Мэн. Уолт читал газету.
Он со стуком поставил чашку кофе на стол и сказал:
– Сара, твой старый дружок попал в газету.
Сара кормила Денни. Она была в халате, волосы не расчесаны, глаза едва открыты. На восемьдесят процентов она еще была сонная после вчерашней вечеринки. Почетным гостем был Гаррисон Фишер – конгрессмен от третьего округа Нью-Гэмпшира с незапамятных времен и верный кандидат на переизбрание в будущем году. Вечеринка была для нееи для Уолта вопросом политическим.Политический.Это словцо Уолт в последнее время употреблял частенько. Вчера он выпил куда больше Сары, но сегодня уже с утра был одет и свеж как огурчик, а она будто помоев нахлебалась. Где справедливость?
– Бяка, – подал голос Денни и выплюнул всю фруктовую смесь.
– Как некрасиво, – сказала Сара. И затем Уолту: – Ты говоришь о Джонни Смите?
– О ком же еще?
Она встала и, обогнув стол, подошла к Уолту.
– С ним ничего не случилось?
– Судя по всему, здоров и процветает, – сухо сказал Уолт.
Размер заголовка потряс ее: «ОЧНУВШИСЬ ОТ КОМЫ БОЛЬНОЙ ДЕМОНСТРИРУЕТ ПАРАНОРМАЛЬНЫЕ СПОСОБНОСТИ НА СКАНДАЛЬНОЙ ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ». Репортаж был подписан Дэвидом Брайтом. На помещенном рядом снимке она увидела Джонни, худого, жалкого и растерянного; он стоял над распростертым телом человека по имени Роджер Дюссо, репортера льюистонской газеты. Подпись под снимком гласила:«Репортер теряет сознание после откровения».
Сара села рядом с Уолтом и начала читать репортаж. Это не понравилось Денни, который забарабанил по своему стульчику, требуя утреннее яйцо.
– Кажется, он тебя зовет, – сказал Уолт.
– Ты не покормишь его, милый? У тебя он все равно ест лучше. –Продолжение см. на стр. 9, колон. 3.Она открыла газету на девятой странице.
– Лестью добьешься чего хочешь, – миролюбиво сказал Уолт. Он скинул спортивную куртку и надел ее фартук. – Даю, даю, парень, – проговорил Уолт и начал кормить Денни яйцом.
Сара прочла репортаж дважды. Глаза ее снова и снова притягивал снимок – растерянное, охваченное ужасом лицо Джонни. Люди, обступившие распростертого Дюссо, смотрели на Джонни почти со страхом. Она понимала, почему. Сара вспомнила, как навестила Джонни, когда он вышел из комы. Она поцеловала его, и тут на его лице появилось странное, озабоченное выражение. А когда он сказал, где она найдет потерянное обручальное кольцо, она тоже испугалась.
Но послушай, Cара, твой тогдашний испуг – это ведь совсем другое.
– Еще немножко, ты же большой мальчик, – долетели до нее будто издалека слова Уолта. Сара взглянула на мужа и сына – они сидели рядом в пронизанном пылинками луче солнечного света, ее фартук свисал между колен Уолта, и ей вдруг снова стало страшно. Она ясно увидела, как кольцо, переворачиваясь, опускается на дно унитаза. Услышала негромкий стук при его ударе о фаянс. Вспомнила про маску Джонни накануне Дня всех святых, про мальчишку, говорившего:Приятно посмотреть, как вздрючат этого типа.Она думала об обещаниях, которые даются и никогда не выполняются, и ее взгляд возвращался к худому лицу на газетной полосе, изможденному и измученному лицу, смотревшему на нее с таким удивлением.
– …выдумка, в любом случае выдумка, – сказал Уолт, вешая фартук. Он-таки заставил Денни съесть яйцо, и теперь их сын и наследник удовлетворенно потягивал сок из бутылочки.
– Что? – Сара подняла взгляд.
– Я сказал, что для человека, которому предстоит оплатить больничные счета на добрых полмиллиона долларов, это чертовски удачная выдумка.
– О чем ты говоришь?! Какая еще выдумка?!
– Конечно, – сказал Уолт, явно не замечая ее возмущения. – Он мог бы заработать семь, а то и десять тысяч, написав книгу о той аварии и своем пребывании в коме. А уж если он вышел из комы ясновидящим, то тут можно грести деньги лопатой.
– Ты что, серьезно?– Голос Сары дрожал от ярости.
Сначала на лице Уолта выразилось удивление, затем оно сменилось пониманием. Этот понимающий взгляд взбесил ее еще больше. Если бы она откладывала по пять центов каждый раз, когда Уолт Хэзлит считал, что понимает ее, они могли бы уже слетать на Ямайку первым классом.
– Извини, что я затеял этот разговор, – сказал он.
– Если хочешь знать, Джонни такой же обманщик, как папа римский…
Он громко захохотал, и Сара чуть было не швырнула в него кофейной чашкой. Но сдержалась, сложила под столом ладони и сжала их. Денни уставился на отца, а затем тоже разразился смехом.
– Малышка, – сказал Уолт, – я ничего не имею ни против него, ни против его действий. Я даже его уважаю. Если этот заплесневелый толстый мухомор Фишер за пятнадцатьлет в палате представителей сумел из разорившегося юриста подняться в миллионера, то любой человек имеет полное право заработать сколько может, разыгрывая из себя ясновидящего…
– Джонни не обманщик… – монотонно повторила она.
– Это же приманка для старушек, которые подсинивают кудряшки, читают бульварные еженедельники и состоят членами «Всемирного клуба любителей книг», – сказал он бодро. – Хотя должен признать, что немного ясновидения не помешало бы при отборе присяжных для суда над Тиммонсом.
– Джонни Смит не обманщик, – повторила она и услышала слова Джонни:Оно соскочило с твоего пальца. Ты убирала бритвенные принадлежности Уолта, и оно просто соскочило… поднимись наверх, Сара, и посмотри. Ты найдешь его там.Но она не могла сказать этого мужу. Он не знал, что она ездила повидать Джонни.
Ничего нет плохого в том, что я навестила Джонни,убеждала она себя.
Допустим, но как Уолт отнесется к тому, что она выбросила свое обручальное кольцо в туалет? Он может не понять внезапного приступа страха, заставившего ее так поступить, – страха, который сейчас она видела на лицах других людей, попавших в газету, да и на лице самого Джонни. Нет, этого Уолт может совсем не понять. Как-никак есть что-то неприятно символичное в том, что ты бросаешь кольцо в туалет и затем спускаешь воду.
– Ну, хорошо, – произнес Уолт, – он не обманщик. Но я просто не верю…
Сара тихо сказала:
– Посмотри на людей, которые стоят за ним, Уолт. Посмотри на их лица.Ониверят.
Уолт бегло взглянул.
– Конечно, так же, как ребенок верит фокуснику на сцене.
– Ты что же, думаешь, Дюссо был, как ты это называешь, подставным? В отчете сказано, что они никогда раньше не встречались.
– Только так фокусы и срабатывают, Сара, – терпеливо сказал Уолт. – Никакой иллюзионист не станет вытаскивать кролика из клетки – только из шляпы. Либо Джонни Смит что-то знал, либо чертовски удачно угадал, основываясь на поведении Дюссо.
Сейчас она его ненавидела, испытывала отвращение к этому добряку, за которого вышла замуж. Собственно говоря, ничего особенного за ним не замечалось, он был порядочный, уравновешенный, добродушный человек, обладавший чувством юмора, – просто он свято верил, что все рвутся к выигрышу и каждый использует при этом свои маленькие хитрости. Сегодня утром он назвал Гаррисона Фишера заплесневелым толстым мухомором, а вчера вечером умирал со смеху от рассказов Фишера о Греге Стилсоне, чудаковатом мэре из какого-то заштатного городка, – не иначе свихнулся малый, если собирается выставить как независимый свою кандидатуру в палату представителей на выборах будущего года.
Нет, в мире Уолта Хэзлита не было ни экстрасенсов, ни героев, здесь существовала одна доктрина:мы должны изменить систему изнутри.Он был порядочный, уравновешенный человек, любил ее и Денни, но ее вдруг потянуло к Джонни, и ей стало жаль те пять лет, что у них украли. Или даже целую жизнь. И ребенка, у которого волосы были бы темнее.
– Ты лучше иди, дорогой, – сказала она тихо. – Они там съедят твоего Тиммонса со всеми потрохами.
– Пожалуй, – улыбнулся он ей. Выводы сделаны, заседание окончено. – Мир?
– Мир. –Но ведь он знал, где было кольцо.Он знал. Уолт поцеловал Сару, слегка коснувшись правой рукой ее затылка. Он всегда на завтрак ел одно и то же, всегда одинаково целовал жену, когда-нибудь они переедут в Вашингтон, и никаких экстрасенсов нет.
Через пять минут он вывел задним ходом их маленький красный «пинто» на Понд-стрит, как обычно, коротко погудел на прощание и уехал. Она осталась одна с Денни, который с риском для жизни пытался слезть со своего высокого стульчика.
– Все-то ты делаешь не так, недотепа! – Сара прошла через кухню и подхватила сына.
– Бяка! – недовольно сказал Денни.
В кухню, крадучись, точно малолетний преступник, неторопливо вошел их забавный кот Рыжик, и Денни схватил его на руки, сопя от удовольствия. Рыжик прижал уши и смирился со своей участью.
Сара убирала со стола и улыбалась по инерции. Тело, находящееся в состоянии покоя, склонно пребывать в нем, а ей было покойно. Бог с ними, с недостатками Уолта; у Сарысвоих хватает. Она пошлет Джонни рождественскую открытку, и этим дело кончится. Так оно будет лучше, безопаснее… потому что движущееся тело склонно продолжать движение. А ей здесь хорошо. Она пережила трагедию, связанную с Джонни, который был так несправедливо отнят у нее (но ведь в этом мире столько несправедливого), прошла через собственные водовороты на пути к тихой заводи, и здесь она останется. Эта залитая солнцем кухня – неплохое место. Лучше забыть ярмарку, Колесо удачи и лицо Джонни Смита.
Наливая в раковину воду для мытья посуды, она включила радио и услышала начало новостей. Первое же сообщение заставило ее застыть с только что вымытой тарелкой в руке; в тревожном раздумье она смотрела на их маленький дворик. С матерью Джонни случился удар, когда она смотрела телевизионную передачу о встрече сына с репортерами. Сегодня утром она умерла, около часа назад.
Сара вытерла руки, выключила радио и вызволила Рыжика из рук Денни. Она отнесла мальчика в гостиную и посадила в манеж. Денни оскорбленно заревел, на что она не обратила никакого внимания. Сара подошла к телефону и набрала номер «Медикэл сентр». Телефонистка, которая, очевидно, устала повторять одно и то же, сообщила, что Джон Смит выписался из больницы вчера вечером, незадолго до полуночи.
Сара положила трубку и села на стул. Денни продолжал плакать в манеже. Из раковины перебегала вода. Немного погодя Сара поднялась, пошла на кухню и завернула кран.
Репортер из журнала «Потусторонний взгляд» явился 16 октября, вскоре после того, как Джонни сходил за почтой.
Отцовский дом был удален от дороги; усыпанная гравием подъездная дорожка длиной почти в четверть мили пролегала вдоль стоявших плотной стеной елей и сосен. Джонниходил по ней каждый день. Поначалу он возвращался к веранде, дрожа от изнеможения, хромая и едва держась на ногах – их словно жгло огнем. Теперь, через полтора месяца после приезда домой (сначала он преодолевал полмили за час), эта ежедневная прогулка доставляла ему удовольствие, и он ожидал ее с нетерпением. Именно прогулку, а не почту.
Джонни стал колоть дрова к предстоящей зиме, Герберт собирался для этого нанять людей, поскольку сам подрядился делать внутренний ремонт в домах Либертивилла.
– Когда старость заглядывает через плечо, Джон, это всякий чувствует, – сказал он как-то с улыбкой. – Стоит подкрасться осени – и работа на открытом воздухе становится не по силам.
Джонни поднялся на веранду и с легким вздохом облегчения сел в плетеное кресло. Он закинул правую ногу на перила веранды, потом, морщась от боли, обеими руками поднял левую и положил ее сверху. Затем просмотрел полученную почту.
В последнее время она пошла на убыль. В первую неделю его пребывания в Паунале приходило в день до двадцати писем и восемь – десять бандеролей; в основном они пересылались из «Медикэл сентр», но некоторые были адресованы прямо в Паунал, на конвертах писали: Паунэлл, или Поунал, а однажды даже Пунатс, до востребования.
Среди авторов писем большинство составляли люди одинокие, мечтающие найти в жизни хоть какой-либо смысл. Были письма от детей, просивших автограф; от женщин, желавших переспать с ним; от безнадежно влюбленных, которые спрашивали у Джонни совета. Иногда ему присылали талисманы на счастье. Иногда гороскопы. Многие письма были проникнуты религиозным духом; когда он читал эти послания, написанные с орфографическими ошибками, крупными, старательно выведенными буквами, немногим отличавшимися от каракулей смышленого первоклассника, ему мерещился призрак матери.
Джонни уверяли, что он пророк, призванный вывести усталый и разочарованный американский народ из пустыни. Предвестник близкого конца света. К сегодняшнему дню – шестнадцатого октября – он получил восемь экземпляров книги «Бывшая великая планета Земля» Хола Линдсея – мать наверняка одобрила бы это сочинение. Джонни призывали объявить о божественном происхождении Христа и положить конец распущенности молодежи.
Шел и поток враждебных писем, как правило анонимных, их было меньше, но они дышали страстностью, как и корреспонденция почитателей Джонни. Один нацарапал карандашом на желтом бланке, что Джонни антихрист и хорошо бы ему покончить с собой. Четверо или пятеро интересовались, какое испытываешь чувство, убив собственную мать. Очень многие обвиняли его в надувательстве. Один умник написал: «Предвидение, телепатия – чушь собачья! Дерьмо ты, а не экстрасенс!»
А кроме того, ему присылаливещи.Это было хуже всего.
Каждый день по дороге с работы домой Герберт заходил на почту и забирал бандероли, которые из-за своих габаритов не могли поместиться в почтовом ящике. Сопроводительные записки были в основном одинаковые – исступленный крик:Скажите мне, скажите мне, скажите мне!
Это шарф моего брата, пропавшего без вести во время рыбной ловли на Аллагаше в 1969 году. Я уверена, что он еще жив. Скажите мне, где он.
Это губная помада с туалетного столика моей жены. Мне кажется, у нее с кем-то роман, но я не уверен. Скажите мне, справедливы ли мои подозрения.
Это браслет с именем моего сына. Он перестал приходить домой после школы, пропадает где-то до позднего вечера, я просто с ума схожу. Скажите мне, чем он занимается.
Женщина из Северной Каролины – откуда только она узнала о нем, ведь августовская пресс-конференция на всю страну не транслировалась – прислала обожженный кусок дерева. Ее дом сгорел, писала она, в огне погибли муж и двое из пятерых детей. Пожарная служба города Шарлотт заявила, что всему виной неисправная электропроводка, но она с такой версией не согласна. Дом наверняка подожгли. Она хотела, чтобы Джонни потрогал почерневший кусок дерева и определил, кто совершил поджог, и пусть это чудовище остаток своей жизни гниет в тюрьме.
Джонни не ответил ни на одно письмо и вернул все предметы (даже обуглившийся кусок дерева) за свой счет без каких-либо объяснений. Но он-такипотрогалнекоторые. Большинство из них, в том числе обуглившийся кусок стенной панели, присланный убитой горем женщиной из Шарлотт, абсолютно ничего ему не говорили. Но иногда контакт порождал тревожные образы вроде тех, от которых просыпаешься ночью. Чаще всего было почти не за что зацепиться: картина появлялась и тут же исчезала, оставив лишь смутное ощущение. Но один раз…
Женщина прислала ему шарф в надежде выяснить, что случилось с ее братом. Шарф был белый, вязаный, ничем не отличающийся от миллиона других. Но стоило ему взять его в руки, как отцовский дом внезапно куда-то исчез, а звук телевизора в соседней комнате стал нарастать и убывать, нарастать и убывать, пока не превратился в монотонный гул летних насекомых и далекие всплески воды.
В нос ударили лесные запахи. Сквозь кроны высоченных старых деревьев пробивались зеленоватые солнечные лучи. Он шел уже три часа, почва под ногами стала вязкой, хлюпающей, почти болотистой. Он был напуган, здорово напуган, но старался не поддаваться страху. Если потеряешься в безлюдных северных краях и запаникуешь, можно заказывать надгробную плиту. Он продолжал двигаться на юг. Прошло два дня, как он расстался со Стивом, Рокки и Логаном. Они раскинули палатки около…
(название не приходило, оно было в «мертвой зоне»)
какой-то ручей, ловля форели, сам виноват: не надо было так напиваться.
Он видел свой рюкзак, прислоненный к стволу старого, покрытого мхом упавшего дерева, белые омертвевшие сучья, подобно костям, проглядывали тут и там сквозь зелень, да, он видел свой рюкзак, но не мог до него дотянуться, потому что отошел в сторону помочиться и угодил в самую топь, его сапоги почти до верха погружались в грязную жижу, он попытался вернуться назад и найти местечко посуше, чтобы сделать свое дело, но не мог. Он не мог выбраться, потому что это была не грязь. Это было… что-то другое.
Он стоял, оглядываясь кругом в тщетной надежде ухватиться за что-нибудь, чуть ли не смеясь над своим идиотским положением: отлил водичку, нечего сказать.
Он стоял, поначалу уверенный, что это всего-навсего мелкий заболоченный участок, в худшем случае зачерпнет в сапоги – и ладно, зато будет что порассказать, когда его разыщут.
Он стоял, еще не поддаваясь панике, пока жижа не начала неумолимо подниматься выше колен. Тогда он принялся барахтаться, позабыв, что если уж угодил по дурости в болотную топь, то лучше не шевелись. Не успел он оглянуться, как погрузился до пояса, теперь жижа была уже по грудь, затягивала его словно большими коричневыми губами, затрудняла дыхание; он крикнул, потом еще и еще раз, но никто не откликался, ничего не появилось; только пушистенькая коричневая белка пробралась по мшистой коре упавшего дерева, уселась на его рюкзаке и смотрела на него блестящими черными глазками.
И вот жижа дошла до шеи, густые коричневые испарения били в нос, топь неумолимо сжимала ему грудь, и вскрики его становились все тише и судорожнее. Порхали, пищали, ссорились птицы, лучи солнечного света с прозеленью, словно патина на меди, пробивалась сквозь листву, а жижа поднялась уже выше подбородка. Один, он умрет один, он открыл рот, чтобы крикнуть в последний раз, но не смог, потому что жижа потекла в рот, просочилась тонкими струйками между зубов, протекла по языку, он уже глотал эту жижу и крикнуть не мог…
Джонни очнулся в холодном поту, его бил озноб, в руках был зажат туго свернутый шарф, дышал он учащенно и с трудом. Он бросил шарф на пол, где тот свернулся белой змеей. Больше Джонни к нему не притронулся. Отец вложил его в пакет и отослал назад.
Но наконец-то писем и бандеролей, слава богу, стало меньше. Чокнутые нашли новый объект для публичного и тайного поклонения. Газетчики не просили больше дать интервью, отчасти потому, что номер телефона был изменен и не значился в справочнике, отчасти потому, что все это уже стало историей.
Роджер Дюссо напечатал длинную и злую статью в своей газете, где он был редактором отдела очерков. Он объявил случившееся жестоким и безвкусным розыгрышем. Дескать, Джонни наверняка изучил прошлое некоторых репортеров, которые могли прийти на пресс-конференцию, – так, на всякий случай. Да, признал он, прозвище его сестры Анныбыло Терри. Она умерла сравнительно молодой, и, возможно, амфетамины сыграли тут не последнюю роль. Но эта информация была доступна любому, кто только хотел копнуть. В статье все выглядело вполне логично. Правда, в ней не объяснялось, как Джонни, не выходя из больницы, мог получить эту «доступную информацию», однако на это обстоятельство большинство читателей, похоже, не обратили внимания. Джонни все это было безразлично. Инцидент исчерпан, и он не имел никакого желания создавать новые. Стоит ли писать женщине, приславшей шарф, что ее брат утонул, истошно крича, в болотной жиже, так как пошел помочиться куда не следовало? Разве это успокоило бы ее или облегчило ей жизнь?
Сегодня пришло всего шесть писем. Счет за электричество. Открытка от кузины Герберта из Оклахомы. Письмо от дамы, которая до этого прислала распятие со словами «Сделано на Тайване», выбитыми крошечными золотыми буковками на ступнях Христа. Коротенькая записка от Сэма Вейзака. И маленький конверт с обратным адресом, который заставил его заморгать и выпрямиться:С. Хэзлит, Пондстрит, 12, Бангор.
Сара. Он вскрыл конверт.
Через два дня после похорон матери он получил от нее открытку с соболезнованием. На обороте ровным, с наклоном влево почерком было написано: «Джонни, я очень сожалею о случившемся. Я услышала по радио, что твоя мама умерла. В определенном смысле самое прискорбное во всем этом то, что твое личное горе сделали достоянием общественности. Ты, возможно, не помнишь, но мы говорили о твоей маме в тот вечер, когда произошла авария. Я спросила тебя, как она поступит, если ты приведешь в дом грешную католичку, а ты ответил, что она примет меня и всучит мне несколько религиозных брошюр. По тому, как ты улыбнулся, я поняла, что ты ее любишь. От твоего отца я знаю, что онаизменилась, но скорее всего это произошло от любви к тебе и от ее нежелания примириться с горем. Насколько я понимаю, ее вера была вознаграждена. Прими, пожалуйста, мое искреннее соболезнование, и если я могу что-нибудь сделать сейчас или в будущем, рассчитывай на своего друга Сару».
Это было единственное послание, на которое он ответил, поблагодарив Сару за открытку и за память. Он тщательно взвешивал каждое слово, боясь выдать себя. Теперь оназамужняя женщина, и изменить что-либо не в его силах. Но онпомнилих разговор о матери – и многое другое. Ее открытка вызвала в памяти весь тот вечер, и он ответил ей с горечью и нежностью, хотя горечи было больше. Он по-прежнему любил Сару Брэкнелл, и ему постоянно приходилось напоминать себе, что Сары нет, а есть другая женщина, пятью годами старше, мать двухлетнего малыша.
Он вытащил из конверта листок почтовой бумаги и быстро пробежал его. Сара с мальчиком собиралась на неделю в Кеннебанк к подруге, с которой жила в одной комнате, когда училась на первом и втором курсах, ее фамилия сейчас Константин, а тогда она была Стефани Карслей. Сара писала, что Джонни, возможно, помнит ее, но Джонни не помнил. Короче говоря, Уолт застрял в Вашингтоне по делам своей фирмы, и по партийным тоже, и Сара подумала, что могла бы на денек приехать в Паунал повидать Джонни и Герберта, если это никому не помешает.
«Звонить мне по номеру Стефани 814-6219 в любое время между семнадцатым и двадцать третьим октября. Если же мой визит будет почему-либо некстати, то позвони и скажи – сюда или в Кеннебанк. Я пойму. Люблю вас обоих.Сара».
Держа письмо в руке, Джонни посмотрел через двор на лесок, ставший красновато-коричневым и золотым буквально за последнюю неделю. Скоро листья начнут опадать, придет зима.
Люблю вас обоих, Сара.Он задумчиво водил пальцем по словам. Было бы лучше, думал он, не звонить, не писать, вообще ничего не делать. Она все поймет. Что хорошего может принести ей его письмо, так же как той женщине, которая прислала шарф? Зачем будить спящую собаку? Сара могла употребить это слово – люблю, – особенно не задумываясь, но он так не мог. Длянего прошлое еще не отболело, а время оказалось грубо сжатым, сплюснутым, исковерканным. По его внутренним часам всего полгода назад она была его девушкой. Разумом он примирился и с комой, и с такой потерей времени, но сердце противилось этому. Отвечать на ее открытку с соболезнованием было нелегко, но письмо ведь можно просто скомкать и переписать, если получится не то, что надо, если наметится выход за рамки дружеских отношений, а только такие отношения они теперь и могли себе позволить. Если же они встретятся, он, чего доброго, сделает или сморозит какую-нибудь глупость. Лучше не звонить. Пусть все заглохнет.
Но я позвоню, подумал он. Позвоню и приглашу ее.
Растревоженный, он сунул письмо обратно в конверт.
В глаза ему ударил луч солнца, отразившийся от блестящей хромированной поверхности. Гравий на подъездной дорожке захрустел под колесами «форда». Джонни прищурился и попытался определить, знакомая ли это машина. Сюда редко кто приезжал в гости. Почты хватало, но навещали Джонни всего раза три или четыре. Паунал был маленькой точкой на карте – поди найди. Если машина принадлежит какому-нибудь охотнику до истины, Джонни быстро отошьет его или ее – вежливо, но твердо. Именно так советовал Вейзак при расставании. Хороший совет, подумал Джонни.
– Не давайте никому втянуть себя в роль учителя-консультанта. Не поощряйте их, и они вас забудут. Поначалу это покажется вам бессердечным – ведь большинство из них заблуждается, у них масса проблем и самые добрые намерения, – но это вопрос вашей жизни, вашей личной свободы. Так что будьте тверды, Джон.
И он был тверд.
«Форд» въехал на площадку между садовым сараем и поленницей дров, и пока он поворачивал, Джонни заметил на ветровом стекле маленькую наклейку прокатной фирмы «Херц». Из машины вылез очень высокий мужчина в новехоньких джинсах и красной клетчатой рубашке, выглядевшей так, будто ее только что извлекли из коробки, и огляделся. У него был вид человека, не привыкшего к провинции, человека, который знает, что в Новой Англии волков и пум больше нет, но все равно лучше в этом самому удостовериться.Городской житель. Он взглянул на веранду, увидел Джонни и приветственно поднял руку.
– Добрый день, – сказал незнакомец. Голос у него был тоже городской, глуховатый (с бруклинским акцентом, определил Джонни) и звучал словно из-под подушки.
– Привет, – сказал Джонни. – Заблудились?
– Надеюсь, что нет. – Незнакомец подошел к ступенькам веранды. – Вы либо Джон Смит, либо его брат-близнец.
Скачать книгу [0.19 МБ]
Пирамида