Она показала ему вытянутый средний палец в понятном во всем мире жесте: «А пошел бы ты...»
Причем сделала это со вкусом и изяществом, насмешливо чмокнув кончик пальца, после чего повернулась и побежала в рощу мертвых деревьев.
«Эй, Норм, старик, ты это видел? – возмутился el toro в черепной коробке. – Паскуда только что отправила тебя сам знаешь куда! Ты видел?»
– Да, – взбешенно выдохнул он. – Я все видел. Ей это даром не пройдет. Все припомню, до мелочей.
Но почему-то у него не возникло желания сломя голову броситься за ней в погоню и пересечь поток – и свалиться в воду. Что-то в этом ручейке ей не понравилось, и ему осторожность тоже не помешает; не оступиться бы – в самом прямом смысле слова. Черт знает, может, в этой сточной канаве полно тех южноамериканских милых рыбок с острыми зубками, которые за один присест обдирают корову до самого скелет». Он сомневался в том, что смерть в галлюцинации способна привести к физической смерти, но с каждой минутой происходящее все больше и больше смахивало на реальность.
«А как она посветила мне своей задницей! – облизнулся он. – Своей голой задницей! Как знать, может, и у меня найдется кое-что, дабы удивить ее... разве не говорят, чтолюбезность должна быть взаимной?»
Норман оскалил зубы в гримасе, которую только слепой мог принять за улыбку, и осторожно стал толстой подошвой гамповского ботинка на первый белый камень. В этот момент луна скрылась за облаком, а появившись снова, застала Нормана на середине ручья. Он опустил взгляд на воду и замер, сначала всматриваясь в поток с любопытством, а потом ощущая, как его сознание наполняется ужасом. Лунные лучи проникали в толщу черной воды не глубже, чем удалось бы им проникнуть в слой жидкой грязи, но не потому у него перехватило дыхание. Отражение луны на поверхности воды было вовсе не луной. Оно показалось ему смутным отражением ухмыляющегося человеческого черепа.
«Испей водицы, Норми, – прошептал череп, покачиваясь на глади воды. – Всоси в себя порцию этого дерьма. Примиванну,черт побери, если желаешь. Забудь про все свои заботы. Напейся и забудь. Напейся, и ничто и никогда больше тебя не потревожит; ничто и никогда».
Призыв звучал так соблазнительно, так многообещающе. Он поднял голову, наверное чтобы проверить, похожа ли повисшая в небе луна на человеческий череп, привидевшийся ему в воде, но вместо луны взору предстала Роуз. Она приостановиласьвтой точке, где тропинка углублялась в рощу мертвых деревьев, рядом со статуей мальчика с воздетыми руками и несоразмерно огромным торчащим фаллосом.
– Не-ет, – протянул он, – так легко ты от меня не уйдешь. Я не...
Каменный мальчик пошевелился. Его руки опустились и сомкнулись на запястье Роуз. Она закричала и отчаянно заколотила кулачком по каменным пальцам. Норман увидел, что физиономия мальчика расплылась в довольной улыбке; мальчишка высунул мраморный язык и принялся дразнить Роуз.
– Ах, молодец, – похвалил статую Норман. – Держи-ка ее, только не выпускай.
Он перепрыгнул на другой берег и бросился к жене-беглянке, протягивая к ней большие мощные руки.
5
– Не хочешь позабавиться со мной по-собачьи? – предложил ей каменный мальчик скрипучим, лишенным живых интонаций голосом. Сжимавшие ее запястье руки представлялись Рози комком острых углов и выступов, они настойчиво тянули ее вниз. Она оглянулась и со страхом увидела, как Норман спрыгнул с камня на берег и побежал вверх по откосу, вонзаясь рогами маски в ночной воздух. Он поскользнулся на сухой траве, но не упал. Впервые с того момента, когда она догадалась, что в полицейской машине сидел Норман, ее состояние приблизилось к паническому. Он поймает ее, и что потом? Искусает, разгрызет на кусочки, и она умрет, крича и задыхаясь от запаха одеколона «Инглиш Ледер». Он...
– Не хочешь поиграть всобачку, – произнес, словно плюнул, мальчик. – Не хочешь прилечь, поработать в партере, встать начетырекости, подстав...
– Нет! – закричала она, чувствуя, как из всех ее пор начинает сочиться прежняя ярость, красной пеленой окутывая сознание. –Нет, оставь меня, не трогай меня, прекрати болтать чепуху,ОТПУСТИ МЕНЯ!
Рози размахнулась левой рукой, не думая о том, какую испытает боль, когда изо всех сил заедет в мраморную рожу малолетнего подонка... и, как выяснилось, боли не возникло совсем. Словно казавшаяся каменной поверхность статуи в действительности представляла собой запекшуюся корку теста, под которой пряталась рыхлая гнилая субстанция. За миг до того, как кулак погрузился в плоть, если ее можно назвать таковой, Рози успела заметить, как изменилось выражение на ухмыляющейся роже мальчишки: похоть уступила место потрясенному удивлению, а затем голова трухлявого малолетнего пакостника рассыпалась на сотню осколков цвета старого теста. Тяжесть его жестких рук на запястье исчезла, но теперь возникла новая опасность – Норман, почти настигший ее Норман, протягивающий к ней большие сильные руки, бегущий навстречу с опущенной головой, хрипло дышащий под гнусной маской.
Рози юркнула под его протянутой рукой, ощутив, как скользнули по единственной бретелькедзатахищно растопыренные пальцы, и стремглав помчалась по тропинке в сад.
Теперь все зависит от того, кто окажется быстрее.
6
Она бежала так, как бегала в детстве, до того, как ее практичная и благоразумная мать принялась за нелегкую задачу воспитания юной Роуз Дайаны Макклендон, растолковывая дочери, что позволено делать настоящей леди и что не позволено (бег, в особенности в том возрасте, когда груди подпрыгивают при каждом толчке ног о почву, разумеется, принадлежит к числу самых осуждаемых проступков). Рози неслась, не чувствуя под собой ног, не глядя вперед, молотя кулаками воздух. Сначала она ощущала близость Нормана, наступавшего ей на пятки, затем, когда начал отставать – сначала на футы, потом на ярды, – ощущение опасности отступило. До нее доносились его сопение и тяжелое, с присвистом, дыхание, в точности напоминавшее пыхтение Эриниса в подземном лабиринте. Она слышала собственное легкое дыхание, чувствовала, как подпрыгивающая за спиной коса постукивает при каждом шаге то по левой, то по правой лопатке. Но все это Рози воспринимала краем сознания, ибо всеподавляющим и всепоглощающим было безумно-возвышенное возбуждение; кровь набатом стучала в висках, и ей казалось, что голова вот-вот лопнет, но даже сам взрыв станет пиком экстаза. Она мельком взглянула на небо и увидела соревнующуюся с ней луну – та скакала по звездному небу и ныряла в просветах между сплетенными уродливыми ветвями мертвых деревьев, вздыбившихся, словно воздетые в мольбе руки заживо похороненных великанов, задохнувшихся в попытках выкарабкаться из-под земли. Однажды, когда Норман, отставая, прокричал ей в затылок, чтобы она остановилась и «не была дурой», Рози не удалось удержаться от смеха. «Кажется, он считает, что я с ним заигрываю», – решила она.
В какой-то момент тропинка резко свернула в сторону, и путь преградило сваленное молнией дерево. У нее не осталось времени на раздумья, а попытка остановиться приведет к тому, что наткнется на одну из множества торчащих мертвых веток. И даже если удастся избежать столкновения, в затылок ей дышит Норман. Да, он поотстал, но, если она задержится хоть на секунду, настигнет и растерзает, как гончая кролика.
Все это промелькнуло в голове за короткое мгновение. Затем с криком – отчасти от страха, отчасти от радостного возбуждения, а скорее всего, и от того, и от другого
– Рози прыгнула вперед и вверх, расставив руки, словно Супергерл, перелетела через ствол дерева и приземлилась на правое плечо. Она сделала кувырок, вскочила на ноги, ощущая легкое головокружение, и увидела Нормана, взиравшего на нее из-за перегораживающего тропинку ствола. Он надсадно дышал, опираясь ладонями о две обугленные вспышкой молнии ветки. Зашелестел ветер, и Рози почувствовала еще один запах, примешивающийся к запаху пота и одеколона «Инглиш Лед ер».
– Ты что, снова начал курить? – спросила она. Глаза под резиновой маской с рогами, украшенными гирляндами цветов, посмотрели на нее с полным непониманием. Нижняя часть маски пребывала в постоянном спазматическом движении, словно похороненные под ней губы пытались сложиться в улыбку.
– Роуз, – обратился к ней бык. – Прекрати.
– Я неРоуз, – возразила она и издала короткий снисходительно-презрительный смешок, словно перед ней находился el toro dumbo – самое глупое из всех существующих на земле созданий. – ЯРози.Рози Настоящая. Этотытеперь не настоящий, Норман... согласись, разве не так? Даже себе самому ты не кажешься настоящим. Но сейчас это не имеет значения, во всяком случае для меня, потому что я не твоя жена. С этими словами повернулась и бросилась бежать.
7
«Это ты теперь не настоящий», – мысленно повторил он услышанное, обходя перегородившее тропинку дерево со стороны кроны, где осталось достаточно много места для свободного прохода. Бросив ему в лицо эту фразу, Рози сорвалась на стремительный бег, однако Норман, вернувшись на тропу, лишь медленно затрусил за ней следом. В спешке, собственно, нет никакой нужды. Внутренний голос, тот, который никогда еще не подводил его, сообщил Норману, что тропинка кончается впереди, и конец очень близок. По всем расчетам это известие должно было бы обрадовать его, но он в задумчивости снова и снова прокручивал в уме ее слова, сказанные за миг до того, как последний раз показать ему свой красивый маленький хвостик.
«Я – Рози Настоящая. Этотытеперь не настоящий, Норман... даже себе самому ты не кажешься настоящим... Я не твоя жена».
«Ну, что касается последней части, – подумал он, – то тут я с тобой согласен, она завершена. Разводбудет,но пройдет он на моих условиях, Роуз».
Он пробежался еще немного, затем остановился, утирая локтем пот со лба, ничуть не удивляясь, что отнятая от лица-маски рука оказалась влажной, даже не думая о том, каким образом пот проник через резину.
– Лучше вернись назад, Роуз! – рявкнул он. – Даю тебе последний шанс!
– Попробуй-ка поймать меня, – крикнула в ответ, и теперь ее голос звучал по-иному, хотя в чем состояло отличие, он так и не понял. – Давай, догоняй, Норман, осталось совсем немного.
Да, это точно. В погоне за Роуз он пересек полстраны, загнал ее в потусторонний мир, или в сон, или в галлюцинацию, будь она проклята, но, похоже, впереди ее поджидает тупик.
– И некуда больше бежать, милая, – произнес Норман и, возбужденно сжимая и разжимая кулаки, зашагал к тому месту, откуда доносился ее голос.
8
Она выбежала на круглую поляну и увидела себя, коленопреклоненную перед единственным живым деревом, словно в молитве или глубокой медитации.
«Это не я, – быстро подумала Рози. – На самом деле это не я».
Но женщина, обращенная к ней спиной, стоящая на коленях у основания помгранатового дерева, вполне могла бы оказаться ее двойником. Тот же рост, то же телосложение, те же длинные ноги и широкие бедра. На ней был такой же мареновый хитон –дзат,как назвала его темнокожая – и заплетенные в косу светлые волосы лежали на спине в точности, как у Рози. Единственное отличие состояло в том, что у женщины под деревом обе руки были обнаженные, потому что сейчас ее браслет находился на руке Рози. Впрочем, Норман вряд ли обратит внимание на такую мелочь. Прежде он никогда не видел, чтобы Рози носила браслет, к тому же в теперешнем состоянии, скорее всего, не станет ломать голову над такими мелкими неточностями. Затем она увидела нечто, чтомоглопривлечь внимание Нормана – темные пятна чуть ниже затылка и на плечах Мареновой Розы. Они подрагивали, как голодные призраки.
Рози остановилась и посмотрела на освещенную лунным светом спину женщины, стоящей на коленях перед деревом.
– Я пришла, – неуверенным тоном сообщила она.
– Да, Рози, – откликнулась другая сладостным чувственным голосом. – Ты пришла, но путь твой еще не окончен. Я хочу, чтобы ты спустилась туда. – Она указала на ведущие под землю, в лабиринт, широкие белые ступеньки. – Недалеко, десятка ступеней достаточно, если ты ляжешь на них. Опустись так глубоко, чтобы не видеть происходящего. Потому что тебе не захочется лицезреть это... хотя можешь смотреть, если считаешь, чтодолжна.
Она засмеялась. В смехе слышалось искреннее веселье, и именно это, подумала Рози, делает его по-настоящему ужасным.
– Как бы там ни было, – продолжила Мареновая Роза, – с тебя хватит и того, что услышишь. Да, думаю, этого вполне достаточно.
– Он может решить, что вы – это не я, даже при лунном свете.
И снова раздался смех Мареновой Розы, – смех, от которого на голове Рози зашевелились волосы.
– И почему же, маленькая Рози?
– У вас... гм... родимые пятна. Я вижу их даже сейчас.
– Верно,тывидишь, – согласилась Мареновая Роза, все еще смеясь. –Тывидишь, ноонне увидит. Разве ты забыла, что Эринис слеп?
Рози хотела было возразить: «Вы перепутали, мэм, речь идет о моем муже, а не о быке из лабиринта». Затем вспомнила о маске на лице Нормана и промолчала.
– Спускайся быстрее, – велела Мареновая Роза. – Я слышу, он приближается. Сойди по ступенькам, маленькая Рози... и не подходи ко мне слишком близко. – Она сделала паузу и затем добавила своим чудовищным задумчивым голосом: – Это небезопасно.
9
Норман трусил по тропинке, прислушиваясь к звукам. В какой-то момент ему показалось, что он слышит разговор, но, наверное, это игра воображения. В любом случае разницы никакой. Если она не одна, он сначала расправится с ее спутником (или спутницей). Возможно, ею окажется Грязная Герти – как знать, вдруг толстозадая шлюха тоже нашла путь в их сон? Норман с удовольствием всадит пулю из пистолета сорок пятого калибра в ее левую титьку.
Мысль о Герти заставила его снова перейти на бег. Роуз находилась так близко, что он буквально ощущал ее запах – едва уловимый аромат мыла «Дав» и шампуня «Силк». Он свернул за последний поворот тропы.
«Я иду, Роуз, – подумал он. – Бежать больше некуда, прятаться негде. Я иду, чтобы забрать тебя домой, милая».
10
Из ведущего в глубь подземелья коридора дохнуло прохладой и сыростью, и Рози отметила запах, которого не было во время ее первого путешествия – затхлый смрад разложения, где смешалась вонь фекалий, гниющего мяса и дикого животного. Тревожная мысль:(могут ли быки подниматься по лестнице?)снова мелькнула в сознании, но не вызвала в этот раз настоящего страха. Эриниса нет в лабиринте, если, конечно, верхний мир – мир картины – не является продолжениемлабиринта.
«О да, – спокойно подтвердил странный голос, похожий и вместе с тем отличающийся от голоса давней подруги, миссис Практичность-Благоразумие. – Этот мир. Все миры, И в каждом из них множество быков. Старые мифы – не выдумка, Рози. В правдивости мифов и таится секрет их силы. Вот почему они не умирают».
Она легла на ступеньки, тяжело дыша и чувствуя, как стучит о камень сердце. Ее сковал страх, но сквозь его пелену Рози ощущала, как бушует внутри некая горечь и поняла, что это самая настоящая ярость.
Вытянутые на ступеньках руки непроизвольно сжались в кулаки.
«Сделай это, – подумала она. – Сделай свое дело, прикончи подонка, освободи меня. Я хочу слышать, как он умирает».
«Рози, ты ведь шутишь! – А это уже Практичность-Благоразумие, ее дрожащий от страха и отвращения голос. – На самом деле ты не хочешь слышать это! Скажи, что шутишь!»
Но Рози молчала, ибочастьее сознания хотела получить осязаемое доказательство его смерти. Большая часть сознания.
11
Тропинка, по которой он шел, вливалась в круглую поляну, и на ней он увидел Роуз. Наконец-то. Вот она. Его бродячая Роза. Опустилась на колени, повернувшись спиной к нему, одетая в дурацкое короткое красное платье (он почти не сомневался, что оно красное), с дурацким поросячьим хвостиком косички на спине. Он остановился на краю поляны, глядя на нее. Ну конечно, это Роуз, его маленькая Роза, никаких сомнений, и все же она неуловимо изменилась. Прежде всего ее задница стала меньше, но не в этом сутьизменений. Другим стало ееотношение.И что из этого следует? Очень просто: что настало время для выяснения отношений. Для разговора начистоту.
– На кой черт ты покрасилась? – спросил он. – Ты похожа на последнюю шлюху.
– Ты не понимаешь, – спокойно возразила Роуз, не поворачиваясь к нему. – Мои волосы были такими и раньше. Внутри они всегда были светлыми, Норман. А я их красила, чтобы одурачить тебя.
Он сделал два больших шага, приближаясь к центру поляны, чувствуя, как закипает в нем ярость, возникавшая всякий раз, когда жена не соглашалась с ним, противоречила ему, когдакто-товозражал. А все те слова, какие он услышал от нее сегодня ночью... слова, которыми она называлаего...
– Не лги, сука! – воскликнул Норман.
– Заткнись, кретин, – ответила она, сопровождая столь неуважительное высказывание негромким презрительным смешком. Но она не повернулась.
Норман сделал еще два шага к ней и снова остановился. Его сжатые в кулаки руки болтались у бедер. Он огляделся, вспомнив о голосах, которые, как ему показалось, свидетельствовали о присутствии по крайней мере двух человек. Он выискивал взглядом Герти или дружка-сосунка Роуз, готовящегося пульнуть в него из хлопушки или подкрадывающегося с камешком в ладошке. Но не увидел никого; судя по всему, Роуз разговаривала сама с собой, такое частенько, почти постоянно, происходило дома. Разве что кто-нибудь затаился за деревом в центре поляны. Похоже, кроме этого дерева, во всей округе не оставалось ни единого живого растения, зато на нем узкие, длинные зеленые листья блестели, как смазанные маслом листья авокадо. Ветки дерева согнулись под тяжестью плодов, к которым Норман не притронулся бы, даже будь они в бутерброде со слоем арахисового масла и джема в палец толщиной. Роуз преклонила колени перед деревом, стоя на целом слое упавших плодов, и распространявшийся от них запах заставил Нормана вспомнить черную воду ручья. Сок плодов, издающих подобный запах, либо убивает мгновенно, либо вызывает такие ощущения, что тыжелаешьсмерти.
Слева от дерева располагалось странное сооружение, укрепившее в нем уверенность, что все происходящее не более чем сон. Сооружение смахивало на вход в нью-йоркскую подземку, только высеченный из камня. Ну да плевать на все; плевать и на дерево с его вонючими плодами. Главное – это Роуз, Роуз со своим мерзким смешком. Ему подумалось, что смешок она переняла, наверное, у распутных подружек из «Дочерей и сестер», впрочем, какая разница. Это неважно. А вот он преподаст ей урок, научив кое-чемуважному:такой смех – самый короткий путь к неприятностям. Даже если в действительности ей ничего не сделается, проучит ее во сне; пусть даже на самом деле он валяется на полу ее комнаты, изрешеченный пулями полицейских и переживает последние безумные видения предсмертной горячки, он проучит ее.
– Встань, – скомандовал Норман, делая еще один шаг к стоящей на коленях женщине и вытаскивая из-за пояса брюк пистолет. – Нам нужно кое о чем поговорить.
– Уж в этом ты абсолютно прав, – согласилась она, но не повернулась и не поднялась. Она продолжала стоять на коленях, склонившись перед дурацким деревом, и тени от ветвей пересекали ее спину, словно полоски на шкуре зебры.
– Черт возьми,встань,когда я с тобой разговариваю! – заорал он. Ногти сжимавшей рукоятку пистолета руки впивались в ладонь, как раскаленный добела металл. А она не поворачивалась. И не собиралась вставать.
– Эринис из подземного лабиринта! – произнесла она своим чувственным мелодичным голосом. – Ессе taurus! Приветствуйте быка!
И по-прежнему не шелохнулась, не оглянулась, чтобы приветствовать его.
– Я не бык, стерва! – закричал он и вцепился в маску кончиками пальцев. Маска не поддалась. Ему показалось, что она не просто приклеилась или припаялась к его коже; онасталаего лицом.
«Как это возможно? – озадаченно спросил Норман сам себя. – Как это возможно, черт побери? Что за идиотские призы раздают детям в парках развлечений!»
Он не находил объяснения происходящему, но маска не желала отсоединяться от лица, несмотря на все старания. И Норман понял: если попытается содрать ее ногтями, то почувствует боль, раздерет лицо до крови. К тому же подтвердилось первоначальное впечатление – на его лице действительно только один глаз, переместившийся в самый центр. И зрение его слабело с каждой секундой; лунный свет, только что яркий, быстро поблек.
– Сними ее с меня! – завопил он. – Сними ее с меня, сучка! Ты ведь можешь, я знаю! Знаю, можешь! И хватит играть со мной, слышишь? Не смейИГРАТЬсо мной!
Спотыкаясь, он преодолел оставшееся до нее расстояние и схватил коленопреклоненную женщину за плечо. Прикрывавшая плечо полоска ткани сдвинулась, и от страха и ужаса от увиденного он издал слабый сдавленный вскрик. Кожа ее оказалась такой же черной и прогнившей, как кожура плодов, разлагающихся на земле вокруг дерева – тех, вкоторых процесс гниения зашел настолько далеко, что мякоть превратилась в жидкую кашицу.
– Бык поднялся из лабиринта, – изрекла женщина, легко поднимаясь на ноги с грациозностью, которой он не замечал в своей жене за все время супружества, – А теперь Эринис должен умереть. Так предопределено, и так будет.
– Единственный, кому предстоит умереть... – начал он. Но так и не добрался до конца фразы. Она повернулась, и когда в безжизненных лунных лучах он увидел ее наружность, из горла вырвался вопль ужаса. Норман дважды выстрелил из пистолета сорок пятого калибра, вогнав пули в землю между ступнями, но даже не заметил этого. Обхватив руками голову, он попятился прочь от нее, крича и с трудом переставляя ноги, которые отказывались повиноваться. Она закричала тоже, и два нечеловеческих крика слились в ночной тишине.
Гниль распространилась по верхней части ее груди; шея женщины была того пурпурно-черного оттенка, который отличает кожу человека, погибшего от удушья. И все же не эти знаки далеко зашедшей и, вне всякого сомнения, смертельной болезни заставили Нормана напрячь голосовые связки и кричать, кричать, извергая из глотки дикие завывающие звуки; не симптомы болезни пробили хрупкую яичную скорлупу его безумия, чтобы впустить внутрь похожую на безжалостное сияние солнца реальность, весь ужас которой превосходил самые страшные кошмары. Ее лицо.
Это было лицо летучей мыши с яркими безумными глазами хищной лисицы; это было лицо сверхъестественно красивой богини, которую вдруг видишь на иллюстрации, обнаруженной на пожелтевшей странице древней книги, словно редкой красоты цветок на заросшем сорняками пустыре; это было лицо Роуз, всегда отличавшееся необычностью: затаившаяся в глазах робкая надежда, мягкий изгиб расслабленных губ. Словно лилии на поверхности бездонного омута, эти детали внешности женщины проплыли чередой перед его глазами, а когда они растаяли, Норман увидел над собой паука с искаженными от голода и безумия чертами. Раскрывшийся рот паука позволил заглянуть в отвратительную черноту, по которой плавали розоватые мембраны с прилипшими к ним сотнями жуков и других насекомых, мертвых или умирающих.
Норман увидел глаза ужасного насекомого – два кровоточащих яйца маренового цвета, пульсирующих в глазницах, как чавкающая грязь.
– Подойди ко мне ближе, Норман, – позвал его шепотом паук в лунном свете, и прежде, чем рассудок рассыпался на крошечные осколки, Норман успел сообразить, что наполненная шелковистыми мембранами с прилипшими к ним жуками пасть чудовища искривилась в попытке растянуться в улыбку.
Из прорезей мареновой тоги появились и потянулись к нему руки, новые руки поползли из-под нижнего края одеяния, только на самом деле это были неруки,совсем не руки, и он закричал. Он кричал, кричал, кричал: призывая на помощь забытье и беспамятство, которые положили бы конец осознанному восприятию происходящего,но забытье не приходило.
– Подойди ближе, – проворковало чудовище, протягивая не-руки, раскрывая пещеру пасти. – Я хочу поговорить с тобой. – На конце каждой черной не-руки он заметил кишащие живыми наростами клешни. Клешни доловило сжали его запястья, ноги, припухший от возбуждения пенис, который все еще подрагивал в брюках. Одна клешня игриво скользнула в рот; он почувствовал, как наросты потерлись о его зубы и царапнули по внутренней поверхности щек. Клешня схватила язык, вырвала и торжествующе помахала им перед его единственным глазом. – Я хочу поговорить с тобой, и я хочу... поговорить... НАЧИСТОТУ!
Он совершил последнюю отчаянную попытку вырваться, но вместо этого был вовлечен в жаждущие объятия Мареновой Розы.
Где и познакомился с ощущениями не кусающего, а кусаемого.
12
Рози лежало на ступеньках, изо всех сил зажмурив глаза и подняв сжатые в кулаки руки над головой, и крики Нормана раздирали ее слух. Она пыталасьнепредставлять, что происходит там, заставляла себя вспомнить о том, что наверху кричит не кто иной, какНорман,Норман-с-ужасным-карандашом, Норман-с-теннисной-ракеткой, Норман-с-кусачей-улыбкой.
Но все доводы рассудка меркли перед животным ужасом, который внушали ей вопли Нормана, с кем Мареновая Роза...
...с кем Мареновая Роза делала то, что она делала. Спустя какое-то – долгое, очень долгое – время крики прекратились.
Рози лежала, не шевелясь, на ступеньках, медленно разжимая кулаки, но не решаясь открыть глаза, вдыхая воздух маленькими порывистыми глотками. Она, наверное, пролежала бы еще много часов, если бы не сладостный безумный голос женщины:
– Выходи, маленькая Рози! Выходи и радуйся! Бык больше не существует!
Скачать книгу [0.30 МБ]
Пирамида