Чтобы заглушить этот голос, он сжал правую руку в кулак и изо всех сил ударил по стене. Руку пронзила острая боль, и он застонал. Сжимая правую руку в левой, он стоял посреди кухни и дрожал. Через некоторое время он сумел овладеть собой, взял совок и щетку и подмел осколки, борясь с охватившим его страхом, унынием и чувством опустошенности.
9декабря, 1973
Он выехал на автостраду, проехал сто пятьдесят миль, а потом вернулся обратно. Отъехать от города дальше он не решился. Это было первое воскресенье без бензина: все заправочные станции на автостраде были закрыты. А идти пешком у него нет никакого желания. Именно так говняные подсадные утки вроде тебя и садятся в калошу, понятно,Джорджи?
Фред? Это в самом деле ты? Чем я обязан такой чести, Фредди?
Иди в задницу, дружок.
По дороге домой он услышал по радио объявление службы коммунальных услуг: Итак, вы сильно обеспокоены энергетическим кризисом и связанным с ним дефицитом бензина.Вы не хотите, чтобы вас и вашу семью этот дефицит застал врасплох. И вот вы отправляетесь на ближайшую бензозаправочную станцию с дюжиной пятигаллоновых канистр. Но если вы и в самом деле беспокоитесь за вашу семью, вам лучше остановиться и вернуться домой. Хранение бензина опасно. К тому же, оно незаконно, но забудем об этом на время. Подумайте лучше вот о чем: когда пары бензина смешиваются с воздухом, они становятся взрывоопасными. Один галлон бензина обладает такой же взрывной силой, как и двенадцать динамитных шашек. Подумайте об этом, прежде чем заполнить свои канистры. А потом подумайте о своей семье. Видите – мы хотим, чтобы вы жили долго.
Он выключил радио, снизил скорость до пятидесяти и перестроился в правый ряд.
– Двенадцать динамитных шашек, – произнес он. – Вот это да.
Если бы он посмотрел на себя в зеркальце заднего обзора, он увидел бы, что на губах у него появилась блуждающая ухмылка.
10декабря, 1973
Он вошел в «Хэнди-Энди» в половину двенадцатого, и метрдотель провел его к столику рядом со стилизованными крыльями летучей мыши, за которыми открывался вход в соседний зал. Столик был не самый лучший, но, так как наступало время ленча, свободных мест в ресторане почти не было. Ресторан «Хэнди-Энди» специализировался на стейках, отбивных, а также на блюде под названием эндибургер, которое представляло собой рулет с кунжутными семенами и начинкой из салата, проткнутый зубочисткой, чтобы не дать этому экстравагантному сооружению рассыпаться. Как и все большие городские рестораны, куда часто заходили обедать более или менее важные чиновники и служащие, «Хэнди-Энди» имел свою иерархическую систему допусков. Еще два месяца назад он с полным правом мог прийти сюда в полдень и выбрать себе столик. Пожалуй, еще месяца три он сможет пользоваться этой привилегией. Для него система подобных привилегий всегда была одной из маленьких загадок нашей жизни, наподобие случаев, описанных в книгах Чарльза Форта, или инстинкта, который год за годом заставлял ласточек возвращаться в Капистрано.
Усаживаясь за столик, он быстро огляделся вокруг, опасаясь увидеть Винни Мэйсона, Стива Орднера или еще кого-нибудь из знакомых, но ни одного знакомого лица не попалось ему на глаза. Слева от него молодой человек пытался убедить девушку, что они вполне могут себе позволить провести три дня в Солнечной Долине в этом феврале. Остальные разговоры посетителей тонули в мягком, успокаивающем гуле.
– Хотите что-нибудь выпить, сэр? – спросил у него стремительно возникший официант.
– Виски со льдом, пожалуйста.
– Одну минуточку.
С первым стаканом он продержался до двенадцати, к половине первого было выпито еще два, а потом, из чистого упрямства он заказал двойную порцию. Допивая последние капли, он увидел, как Мэри вошла в зал и остановилась на пороге, отыскивая его глазами. Несколько человек внимательно посмотрели в ее сторону, и он подумал:
Мэри, ты должна сказать мне спасибо. Ты снова стала красивой.
Потом он поднял руку и помахал ей.
Она помахала ему в ответ и двинулась к его столику. На ней было шерстяное платье по колено с мягким узором в серых тонах. Волосы ее были стянуты лентой на затылке и спадали вниз густым хвостом до лопаток – он не мог припомнить, чтобы она хоть раз носила такую прическу (может быть, именно по этой причине она и выбрала ее для этой встречи). Это делало ее моложе, и виноватой вспышкой перед ним возникло видение Оливии, распростертой под ним на кровати, которую они так часто делили вместе с Мэри.
– Привет, Барт, – сказала она.
– Привет. Ты выглядишь чертовски здорово.
– Спасибо.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
– Нет… Я бы съела один эндибургер. Ты давно уже здесь сидишь?
– Нет, не очень.
Время ленча подходило к концу, и волна посетителей схлынула. Официант немедленно подскочил к их столику. – Хотите сделать заказ, сэр?
– Да. Два эндибургера. Молоко для дамы. Еще одну двойную порцию для меня. – Он мельком посмотрел на Мэри, но ее лицо было абсолютно бесстрастным. Это был плохой признак. Если бы она сказала что-нибудь, он бы отменил свой двойной виски. Оставалось надеется, что ему не потребуется в ближайшем будущем в туалет, потому что он был не вполне уверен, что сохранит твердость походки. Великолепную сплетню принесет она старичкам домой, если он оступится. Отнеси меня обратно в старую добрую Вирджиниюуууу! Он чуть не рассмеялся.
– Что ж, ты не пьян, но ты на правильном пути, – сказала она и, развернув салфетку, положила ее на колени.
– Неплохо звучит, – сказал он. – Скажи, ты репетировала дома?
– Барт, давай не будем ссориться.
– Ладно, – согласился он.
Она принялась вертеть в руках стакан для воды, он теребил салфетку.
– Ну? – сказала она наконец.
– Что ну?
– Ты ведь, наверное, не просто так мне позвонил? Вот, мы встретились, ты подогрел себя виски, так давай, выкладывай, что ты хотел мне сказать.
– Твоя простуда совсем прошла, – сказал он не к месту, продолжая теребить салфетку. Он не мог сказать ей о том, что вертелось у него в голове: о том, как она изменилась, о том, какой неожиданно утонченной и опасной предстала она перед ним, словно забежавшая в ресторан шикарная секретарша, которая съедает свой ленч на час позже и согласится на исходящее от мужчины предложение выпить, только если на нем четырехсотдолларовый костюм. А уж цену костюма она мгновенно определит, едва лишь взглянув на покрой.
– Что мы будем делать, Барт?
– Я схожу к психиатру, если ты настаиваешь, – сказал он, понижая голос.
– Когда?
– Скоро.
– Если захочешь, ты мог бы пойти на прием даже сегодня, ты еще успеешь.
– Я не знаю ни одного психиатра.
– Есть же справочники.
– Не лучший способ найти человека, которому доверяешь свои мозги.
– Ты сердишься на меня?
– Видишь ли, я не работаю. А платить пятьдесят долларов в час за врача – не слишком ли это много для безработного парня?
– А про меня ты забыл? – резко спросила она. – Как ты думаешь, на что я живу? На деньги своих родителей. А они, между прочим, давно на пенсии, да будет тебе известно.
– Мне прекрасно известно, что у твоего папаши достаточно акций «СОИ» и «Бичкрафта», чтобы вы втроем без забот могли встретить третье тысячелетие.
– Барт, все это не так. – Голос ее звучал удивленно и обиженно.
– Как же, не так! Не надо мне вешать лапшу на уши! Кто прошлой зимой ездил на Ямайку, а? А в позапрошлом году они были на Майами, а еще за год до этого – на Гонолулу и, подумать только, в Фонтенбло! И не говори мне, пожалуйста, что на все это хватит пенсии отставного инженера. Так что не надо мне рассказывать про своих бедненьких родителей, Мэри!
– Прекрати, Барт, прошу тебя.
– Я уж не говорю о кадиллаке «Гран де Билль» и микроавтобусе «Бонневилль». Неплохо, совсем неплохо. Скажи мне, на чем именно они ездят в службу социального обеспечения за талонами на бесплатные обеды?
– Прекрати! – зашипела она на него, и губы ее слегка оттянулись назад, обнажив белые, ровные зубки, а пальцы вцепились в край стола.
– Извини, – пробормотал он.
– Ленч несут.
После того как официант поставил перед ними блюда с эндибургерами и жареной французской картошкой и маленькие тарелочки с горошком и зеленым луком и бесшумно удалился, в накаленной атмосфере их общения повеяло некоторой прохладой. Некоторое время они ели, не разговаривая друг с другом, в основном сосредоточившись на том, чтобы не вымазать подбородок и не капнуть соус на колени. Интересно, – подумал он, – сколько же семей эндибургер спас от развода? Благодаря всего лишь одному провиденциальному качеству: когда ешь его, приходится заткнуться.
Она положила на тарелку недоеденный эндибургер, вытерла рот салфеткой и сказала:
– Они остались такими же вкусными, как и раньше. Скажи мне, Барт, у тебя есть какие-нибудь разумные мысли по поводу того, что нам делать?
– Разумеется, есть, – уязвленно сказал он. Правда, он не знал, в чем они заключаются. Вот если бы он принял еще один двойной, то, может быть, мыслей бы и прибавилось.
– Ты хочешь развестись?
– Нет, – ответил он. Ну вот, появляются первые позитивные соображения.
– Ты хочешь, чтобы я вернулась?
– А ты сама хочешь?
– Я не знаю, – сказала она. – Видишь ли, Барт, я должна сказать тебе одну вещь. Впервые за двадцать лет своей жизни меня охватило беспокойство за себя. Мне стало за себя страшно. – Она взяла с тарелки эндибургер и начала было подносить его ко рту, но на полдороге остановилась. – А ты знаешь, что я чуть не отказала тебе? Тебе это хоть раз приходило в голову?
Похоже, появившееся у него на лице выражение удивления удовлетворило ее.
– Не думаю, не думаю. Для этого у тебя недостаточно проницательности. Разумеется, я была беременна, и поэтому хотела выйти за тебя замуж. Но что-то во мне противилось этому. Что-то нашептывало мне, что это будет самая большая ошибка в моей жизни. Так я и жарилась на медленном огне в течение трех дней. Каждый раз, когда я просыпалась, меня рвало, и я ненавидела тебя за это. Самые разные мысли лезли мне в голову. Сбежать. Сделать аборт. Родить ребенка и отказаться от него. Родить ребенка и самой его вырастить. Но, в конце концов, я решила поступить благоразумно. Благоразумно. – Она рассмеялась. – И потеряла ребенка.
– Да, потеряла, – пробормотал он, надеясь, что разговор свернет на другую тему. Уж слишком гнусные ощущения он испытывал – словно случайно на улице наступил на чью-то блевотину.
– Но я была счастлива с тобой, Барт.
– Вот как? – спросил он машинально. Он ощутил в себе желание убраться отсюда как можно скорее. Этот разговор не приносил никакой пользы. Ему, по крайней мере.
– Да. Но с женщиной в браке происходит что-то такое, что с мужчиной не случается. Помнишь то время, когда ты был ребенком? Ты ведь никогда не беспокоился о своих родителях. Ты просто знал, что они всегда окажутся рядом, и они действительно были рядом. А вместе с ними и еда, и тепло, и одежда.
– Да, наверное.
– И вот я забеременела, по глупости. И на три дня передо мной открылся дивный новый мир. – Она подалась вперед, взгляд ее был нервным и возбужденным, и он осознал с растущим удивлением, что весь этот монолог был для нее важным, что для нее это не просто болтовня с ее бездетными подругами, или обсуждение вопроса о том, какую пару слаксов ей лучше купить в Бенбери, или догадки по поводу того, с кем именно из знаменитостей Мерв Гриффин будет болтать в половину пятого. Это было для нее важно. Так неужели же она прошла через двадцать лет семейной жизни с таким скудным багажом? Подумать только, одна важная мысль, всего одна! Господи, за двадцать-то лет! Он неожиданно почувствовал боль в животе. Воспоминание о том, как она подбирала бутылку у обочины и победно размахивала ей над головой, нравилось ему куда больше.
– Я считала себя независимой личностью, – продолжала она. – Независимой личностью, которая ни в чем не должна никому давать отчет и никому не должна подчиняться.И чтобы вокруг меня не было никого, кто пытался бы меня изменить, потому что я-то знала, что меня можно изменить. Я была слишком податливой – это всегда было моей главной слабостью. Но у меня не было ни одного человека, на которого я могла бы опереться, когда я была больна, испугана или сломлена. И вот я решила поступить благоразумно. Как поступили в свое время моя мать и мать моей матери. Как поступали мои подруги. Я уже устала быть невестой на выданье и заманивать женихов. И вот я сказала да, что ты, собственно говоря, и ожидал, и все пошло своим чередом. Беспокоиться было не о чем, и когда сначала у меня родился мертвый ребенок, а потом умер Чарли, то рядом со мной оставался ты. А ты всегда ко мне очень хорошо относился. Я прекрасно понимаю это и очень это ценю. Но я жила в клетке, в закрытой на замок душной клетке. Я разучилась думать. Я думала, что я думаю, но это было неправдой. А теперь мне больно думать. Очень больно. – Она устремила на него исполненный негодования взгляд. С минуту они молчали, и негодование в ее глазах погасло. – Так что я прошу тебя, Барт, чтобы ты думал за меня. Что мы будем делать?
– Я собираюсь найти работу, – солгал он, – Работу.
– И сходить на прием к психиатру. Мэри, послушай меня, все будет хорошо, все опять наладится. Я просто немного сбился с панталыку, но пройдет немного времени, и я возьму себя в руки. Я…
– Ты хочешь, чтобы я вернулась домой?
– Конечно, через парочку недель. А пока мне просто надо немного собраться с мыслями и…
– Домой? Да о чем это я говорю? Они же скоро его снесут! О чем я говорю? Какой дом? Никакого дома у нас нет! – Она застонала. – О, Господи! Какой кошмар! Зачем ты меня втянул в этот кошмар!
Он не мог выносить ее такой. Она была совсем не похожа на прежнюю Мэри. Надо было что-то сказать, как-то успокоить ее. – Может быть, они еще и не сделают этого, – сказал он подаваясь вперед и беря ее за руку. – Может быть, они не снесут наш дом, Мэри. Может быть, они еще передумают, если я пойду и поговорю с ними, объясню им ситуацию, и тогда они…
– Барт, – прошептала она. Взгляд ее был исполнен самого неподдельного ужаса. Она осторожно высвободила руку из-под его ладони.
– Что… – Он неуверенно запнулся. Интересно, что же это он такое сказал? Что он мог сказать такого ужасного? Почему она так на него смотрит?
– Ты прекрасно знаешь, что они собираются снести наш дом. Ты знал это уже давно. А мы сидим здесь и никак не можем сдвинуться с места…
– Нет-нет, ты не права, – перебил он. – Не права. Действительно не права. Мы… Мы… Просто мы… – Действительно, что они тут делают? О чем разговаривают? Он почувствовал себя каким-то нереальным.
– Барт, мне пора идти.
– Я найду себе работу…
– Мы с тобой еще поговорим. – Она торопливо встала из-за стола, задев его бедром, и посуда слегка зазвенела.
– Психиатр, Мэри. Я обещаю тебе, что обязательно схожу к психиатру.
– Мама просила меня зайти в магазин, поэтому мне уже пора…
– Тогда катись к чертовой матери! – заорал он, и множество взглядов устремилось на него. – Убирайся отсюда, сучка! Ты сожрала лучшую часть моей жизни, а что я получил взамен? Дом, который собираются снести? Прочь с глаз моих, мерзавка!
Она спаслась бегством. На несколько мгновений, показавшихся ему целой вечностью, в ресторане воцарилось гробовое молчание. Потом тихий ропот голосов снова заполнил зал. Его трясло. Он посмотрел на свой недоеденный, подплывающий соусом эндибургер и испугался, что его сейчас вырвет. Поборов рвоту, он расплатился по счету и, не глядя по сторонам, вышел на улицу.
12декабря, 1973
Предыдущим вечером он составил список лиц, которых необходимо поздравить с Рождеством (делал он это в абсолютно пьяном виде), а теперь он расхаживал по торговому району, покупая подарки для укороченной версии. Полная версия была ошеломляющей – более ста двадцати имен, включая всех родственников его и Мэри, близких и самых дальних, огромное количество друзей и знакомых, а в самом низу списка – Боже, храни королеву! – Стив Орднер, его жена и их – раздери мою мошонку! – служанка.
Большинство имен из списка он вычеркнул, озадаченно посмеиваясь над некоторыми из них, а теперь он прогуливался вдоль рождественских витрин, заполненных самыми разными подарками, которые полагалось дарить в честь того давнишнего голландского вора, который имел обыкновение залезать к людям в дома через дымоходы и красть у них все подряд. Одной рукой он поглаживал в кармане пятисотдолларовую пачку десятидолларовых банкнотов. Он жил на деньги, полученные после обналичивания страховки, и первая тысяча долларов уже растаяла с удивительной скоростью. По его оценкам, если он будет продолжать тратить деньги в том же темпе, он разорится к середине марта, а может быть, и раньше. Но это его нисколько не беспокоило. Мысль о том, где он будет находиться и что с ним будет происходить в середине марта, обладала для него такой же абстрактной непредставимостью, как дифференциальное исчисление.
Он зашел в ювелирный магазин и купил для Мэри брошку в виде совы из кованого серебра. Вместо глаз у совы были вставлены два холодно сверкавших бриллиантика. Брошка стоила сто пятьдесят долларов, не считая налогов. Продавщица источала патоку из каждой поры своей кожи. Она выразила свою абсолютную уверенность в том, что его жена будет просто в восторге. Он улыбнулся. А как насчет посещения доктора Психо, Фредди? Что ты на это скажешь?
Фредди хранил молчание.
Он зашел в большой универсальный магазин и поднялся на эскалаторе на второй этаж – туда, где находился отдел игрушек. В отделе игрушек царила огромная действующаямодель железной дороги – зеленые пластмассовые холмы с черными провалами туннелей, пластмассовые вокзалы, мосты, железнодорожные развязки и паровоз фирмы «Лионел», который суетливо бегал по рельсам, пуская из трубы клубы искусственного дыма и таща за собой длинный ряд товарных вагонов – «Би-энд-Оу», «Су Лайн», «Грейт Потерн», «Грейт Уэстерн», «Уорнер Бразерс» (а эти-то откуда здесь взялись?), «Даймонд Интернэшнл», «Саутерн Пацифик»[10].Мальчишки и их отцы стояли вокруг железной дороги, окруженной деревянным заборчиком, и он ощутил теплую волну симпатии к ним, в которой не было ни капли зависти. Он почувствовал, что может подойти к ним и рассказать им о том, как он их всех любит, как он благодарен им и как он рад, что наступает Рождество. А еще он скажет им, что онидолжны быть очень-очень осторожными.
Он прошел в отдел кукол и выбрал по штуке для каждой из своих племянниц. «Катю-болтушку» для Тины, «Мэйзи-циркачку» для Синди и Барби для Сильвии, которой уже исполнилось одиннадцать. В следующем отделе он купил солдатика для Билла и после некоторых размышлений шахматный набор для Энди. Энди было двенадцать, и он служил предметом некоторого беспокойства для всей семьи. Старуха Би из Балтимора поведала Мэри, что постоянно находит пятна у него на простынях. Неужели это возможно? Так рано? Мэри сказала Би, что современные дети развиваются не по годам рано. Би ответила, что это, наверное, из-за молока, которое они пьют, и витаминов. Ей очень хотелось бы, чтобы Энди больше играл в футбол. Или ездил бы в летний лагерь. Или занимался бы верховой ездой. Короче, пусть ведет себя поактивнее, и это прекратится.
Ничего, Энди, где наша не пропадала, – подумал он, пихая шахматы под мышку. – Сиди себе спокойно дома, разучивай гамбиты и дрочи себе тихонько под столом, если, конечно, хочется.
В проходе стоял огромный трон Санта-Клауса. Трон был пуст, а перед ним на подставке стояла табличка с надписью. Надпись гласила:
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида