– Еще бы тебе это не понравилось. Держи рецепт в тайне, и ты всегда будешь в форме.
Он посолил попкорн.
– Этот холестерол засоряет тебе кровеносную систему, – сказала она. – Стенки сосудов, по которым течет кровь, становятся все толще и толще, а крови все труднее и труднее течь по сосудам, а потом, в один прекрасный день… Грааааг! – Она картинно прижала руки к груди и пролила немного коктейля себе на свитер.
– У меня хороший обмен веществ, – сказал он ей и вышел из кухни. Проходя мимо нее, он задел плечом ее грудь (похоже, на ней был надет лифчик). Он ощутил такую упругость, которую грудь Мэри утратила уже много лет назад, и тут же укорил себя за эту мысль.
Она съела почти весь попкорн.
Она начала позевывать во время одиннадцатичасовых новостей, которые в основном были посвящены энергетическому кризису и белодомовским пленкам.
– Отправляйся наверх, – сказал он. – Тебе пора в кровать.
Она настороженно на него посмотрела.
– Мы с тобой поладим, – сказал он, – если ты перестанешь дергаться, словно тебе кто-то палец засунул в задницу, каждый раз когда я произношу слово «кровать». Главнейшее назначение Великой Американской Кровати – это сон, а не половое сношение.
Она улыбнулась.
– Ты даже не хочешь укрыть меня одеялом?
– Ты уже большая девочка.
– Ты можешь подняться со мной, если хочешь, – сказала она, посмотрев на него уверенным, спокойным взглядом. – Я так решила еще час назад.
– Нет… Но ты даже представить себе не можешь, насколько соблазнительно твое предложение. За всю свою жизнь я переспал только с тремя женщинами, а первые две были уменя так давно, что я их почти и не помню. Это было еще до того, как я женился.
– Ты шутишь?
– Вовсе нет.
– Послушай, это вовсе не из-за того, что ты меня подвез, или там пустил переночевать и все такое прочее. И не из-за денег, которые ты мне предложил.
– Все это очень мило с твоей стороны, – сказал он, поднимаясь с кресла. – А теперь тебе все-таки лучше отправиться наверх.
Но она проигнорировала его совет.
– Ты должен знать, почему ты отказываешься, – сказала она.
– Вот как?
– Ну да. К примеру, ты делаешь вещи, которых не можешь объяснить – ты сам так сказал, – но тут нет противоречия, потому что ты действуешь, а когда что-то происходит, то оно уже не нуждается в объяснении. Но если ты решаешь чего-то не делать, то ты должен знать почему.
– Хорошо, я тебе скажу, – ответил он и кивнул в сторону столовой, где на буфете по-прежнему лежали двести долларов. – Это из-за денег. Ты еще слишком молода, чтобы превращаться в шлюху.
– Я их не возьму, – сказала она поспешно.
– Я знаю, что не возьмешь. Поэтому я и не буду с тобой спать. Потому что я хочу, чтобы ты их взяла.
– Потому что не все такие добрые и симпатичные, как ты? – спросила она.
– Вот именно. – Он посмотрел на нее с вызовом. Она раздраженно помотала головой и поднялась со стула. – Ладно, ты меня убедил. Но ты – самый настоящий буржуа, ты знаешь об этом?
– Да.
Она подошла к нему и поцеловала его в губы. Это было очень возбуждающе. Он ощутил ее запах, и запах этот был чрезвычайно приятным и соблазнительным. Эрекция наступила почти мгновенно.
– Иди, – сказал он.
– Если ночью ты передумаешь…
– Не передумаю. – Она двинулась к лестнице, и он взглядом проводил ее босые ноги. – Эй, постой.
Она обернулась и вопросительно подняла брови. – В чем дело?
– Как тебя зовут?
– Оливия, если это имеет хоть какое-нибудь значение. Глупое имя, правда?
– Нет, нормальное имя. Мне нравится. Спокойной ночи, Оливия.
– Спокойной ночи.
Она двинулась наверх. Он услышал щелчок выключателя – он прозвучал точно так же, как в те дни, когда Мэри поднималась в спальню раньше него. Если бы он прислушался повнимательнее, он мог бы, наверное, услышать сводящее с ума потрескивание ее свитера, когда она стягивала его через голову, или щелчок пряжки ремня, который стягивалее джинсы вокруг талии… Отыскав командный модуль, он включил телевизор.
Его член по-прежнему был сильно эрегирован и неудобно упирался в грубую ткань брюк. В прежние деньки, когда кровать была лишь одной из многочисленных площадок для их игр, Мэри частенько называла его напрягшийся член кремнистым утесом или змеей, превратившейся в камень. Он расстегнул молнию брюк, но эрекция не спадала, и тогда он встал. Через некоторое время эрекция прекратилась, и он снова сел.
Когда новости кончились, начался фильм «Мозг с планеты Эраус» с Джоном Эгаром в главной роли. Он уснул перед экраном телевизора, так и не выпустив из рук командный модуль. Через несколько минут ткань его брюк вновь вздулась в паху. Возбуждение вернулось украдкой, словно убийца, пришедший на место своего преступления.
7декабря, 1973
Но он все-таки поднялся к ней ночью.
Ему вновь приснился сон о собаке мистера Пьяцци, и на этот раз, еще до того как собака с рычанием бросилась на мальчика, он уже знал, что это был Чарли. Сон от этого стал еще ужаснее, и когда собака мистера Пьяцци прыгнула, он проснулся ценой огромного усилия воли, словно человек, выбирающийся из неглубокой песчаной могилы.
Он ухватился руками за воздух, еще не проснувшись окончательно, и полностью утратил чувство равновесия. Он застыл на мгновение на краю кушетки, где он, в конце концов, устроился вечером, не понимая, где он находится, охваченный ужасом за своего мертвого сына, который снова и снова умирал в его кошмарных снах.
Он упал на пол, больно стукнувшись головой и ушибив плечо. Теперь он уже достаточно стряхнул с себя сон, чтобы понять, что он находится в своей собственной гостиной и сон уже кончился. Окружившая его реальность была плачевной, но, во всяком случае, не такой пугающей.
Что он сделал? Его неожиданно захлестнула целостная картина того, что он сделал со своей жизнью, своего рода отвратительный гештальт[8].Он разорвал свою жизнь на части, словно никому не нужную тряпку. Все пошло наперекосяк. Ему было плохо. Он ощущал у себя во рту застоявшийся привкус «Южного Утешения», и к горлу его поднялась отвратительная кисловатая волна. Он сглотнул и подавил рвоту.
Его охватила дрожь, и он обхватил колени в напрасной попытке унять ее. Ночью все выглядело в каком-то странном свете. Что это он тут делает, сидя на полу в гостиной, прижимаясь к груди коленями и дрожа, словно старый алкоголик в подворотне? Или как кататоник, как гребаный психопат – вот это уже ближе к истине. Неужели это правда? Неужели он действительно сошел с ума? Неужели он не просто странный тип, не просто хрен моржовый, у которого поехала крыша, а самый настоящий сумасшедший? Мысль эта вызвала в нем новый приступ ужаса. Неужели он действительно ездил к гангстеру, пытаясь достать взрывчатку? Неужели он действительно прячет в гараже кольт сорок четвертого калибра и винтовку, из которой можно убить слона? Жалкий, скулящий звук вырвался у него из горла, и он осторожно поднялся, похрустывая костями, словно столетний старик.
Не позволяя себе больше ни о чем думать, он поднялся по лестнице и шагнул в спальню.
– Оливия? – прошептал он. Все это было нелепо, словно сцена из старого фильма с Рудольфом Валентине. – Ты спишь или нет?
– Нет, не сплю, – отозвалась она. Голос ее действительно не показался ему сонным. – Я не могла заснуть из-за этих часов. Ну, электронных. Они то и дело щелкали. Пришлось выдернуть их из розетки.
– Ну и хорошо, – сказал он, подумав о том, как нелепо звучит его фраза. – Мне приснился очень плохой сон.
Раздался шорох сброшенного покрывала.
– Иди сюда. Ложись рядом со мной.
– Я…
– Заткнешься ты наконец?
Он лег рядом с ней. Она была абсолютно голой. Они занимались любовью. Потом уснули.
К утру температура на улице понизилась до десяти градусов. Она спросила, получает ли он газету.
– Раньше получали, – ответил он. – Газеты разносил Кенни Аполингер. Теперь его семья переехала в Айову.
– В Айову, стало быть, – задумчиво повторила она и включила радио. Мужской голос рассказывал о погоде. Будет холодно и ясно.
– Хочешь, я поджарю тебе яйцо?
– Два, если есть.
– Конечно. Слушай, по поводу этой ночи, я хотел тебе сказать…
– Да хватит тебе об этом! Я кончила. Со мной это случается крайне редко. Мне понравилось.
Он почувствовал, как в душе у него зашевелилась тайная гордость. Скорее всего, она поняла это, а может быть, даже намеренно вызвала у него это чувство. Он поджарил яичницу. Два яйца для нее, два – для себя. Жареные хлебцы и кофе. Она выпила три чашки. С сахаром и со сливками.
– Так что же ты собираешься делать? – спросила она после завтрака.
– Отвезу тебя на автостраду, – ответил он, не задумываясь.
Она нетерпеливо махнула рукой.
– Да я не об этом тебя спрашиваю. О твоей жизни.
Он усмехнулся. – Серьезные вопросы ты задаешь с утра пораньше.
– Вопрос действительно серьезный, – ответила она. – Но не для меня, а для тебя.
– Не знаю, я как-то не задумывался об этом, – сказал он. – Знаешь, раньше… – Он слегка подчеркнул слово раньше, чтобы обозначить ту часть своей жизни, которая уже скрылась за горизонтом. -…до того, как топор упал, мне кажется, я чувствовал себя примерно так же, как приговоренный в камере смертников. Все казалось каким-то нереальным. Словно я живу в каком-то стеклянном сне, который никогда не кончится. А теперь все снова стало реальным, настоящим. Вот эта ночь, например… Она была настоящей.
– Я рада, – сказала она, и слова ее прозвучали искренне. – Но что ты все-таки собираешься делать?
– Бог его знает.
– Это грустно, – сказала сна.
– Вот как? – спросил он. И это был не просто риторический вопрос.
Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе № 7 в сторону Лэнди. В предместьях на шоссе была пробка, и то и дело приходилось останавливаться. Люди направлялись на работу. Когда они проезжали мимо строительных работ на 784-й автостраде, рабочий день там уже начинался. Люди в желтых защитных строительных касках и зеленых резиновых сапогах залезали в машины. Морозные облачка вырывались у них изо рта. Двигатель одного из оранжевых асфальтоукладчиков фыркнул, фыркнул еще раз, потом дернулся,громко кашлянув, словно выплюнувшая снаряд пушка, потом снова фыркнул и привычно затарахтел. Водитель время от времени поддавал газу, и звук двигателя был похож нашум отдаленного сражения.
– Отсюда сверху они похожи на маленьких мальчиков, которые катают грузовики по песочнице, – сказала она.
За пределами города движение наладилось. Она взяла двести долларов без смущения и без неохоты – однако, и без особого блеска в глазах. Она распорола в одном месте подкладку своего пальто, засунула туда банкноты, а потом зашила подкладку синей ниткой, найденной в коробке Мэри для цветных принадлежностей. Она отказалась от его предложения отвезти ее на автобусную станцию, ответив, что денег хватит на более долгий срок, если она поедет автостопом.
– Так почему же такая симпатичная девушка путешествует автостопом в одиночку? – спросил он.
– Что ты говоришь? – переспросила она, выныривая из потока своих мыслей.
Он улыбнулся. – Откуда ты взялась? Почему ты едешь в Лас-Вегас? Ты ведь тоже живешь вне общества, как и я. Так расскажи мне свою предысторию.
Она пожала плечами. – Да тут и рассказывать-то особенно нечего. Я была студенткой колледжа в Нью-хемпширском университете, в Дархеме. Это рядом с Портсмутом. Ну, в этом году я перешла на предпоследний курс. Жила за территорией кампуса. Вместе с парнем. Мы вдвоем сильно подсели на наркотики.
– Что-нибудь вроде героина?
Она весело рассмеялась. – Нет, я не знала ни одного человека, который кололся бы героином. Лично мы, симпатичные мелкобуржуазные наркоманы, предпочитаем галлюциногены. Лизергиновую кислоту[9].Мескалин. Пару раз пробовали пейот. Короче говоря, всякую химию. В сентябре-ноябре я улетала по крайней мере раз шестнадцать, а то и все восемнадцать.
– И на что это похоже?
– Тебя интересует, были ли у меня неприятные ощущения от приема наркотиков?
– Да нет, просто спросил.
– Конечно, часто бывали и неприятные ощущения, но они всегда сопровождались и чем-то приятным. А к самым приятным ощущениям всегда примешивалась какая-нибудь гадость. Как-то раз я решила, что заболела лейкемией. Это было очень страшно. Но в основном было просто странно. Я ни разу не видела Бога. Ни разу не хотела совершить самоубийство. Ни разу не хотела кого-нибудь убить.
Она задумалась и замолчала на минуту-другую. Потом заговорила снова.
– Всех почему-то волнует эта тема. Ортодоксы, люди вроде Арта Линклеттера, говорят, что наркотики – это верный путь к смерти. А есть сдвинувшиеся на этом люди, которые утверждают, что наркотики откроют перед тобой все двери и сделают тебя свободным. Что с их помощью можно отыскать туннель, ведущий к твоему внутреннему «я», словно твоя душа – это нечто вроде сокровища в романе Райдера Хаггарда. Ты когда-нибудь его читал?
– В детстве читал роман «Она». Кажется, это ведь он написал?
– Да. Так вот, как ты считаешь, твоя душа похожа на изумруд во лбу у какого-нибудь идола?
– Никогда об этом не задумывался.
– Мне кажется, что непохожа, – сказала она. – Я тебе расскажу о самом лучшем и о самом худшем, что случалось со мной под воздействием наркотиков. Самым лучшим былоодно время принимать дозу прямо в квартире и рассматривать обои. Там на обоях были такие маленькие круглые точки, и они превращались для меня в снег. Я сидела в гостиной и смотрела на метель на стенах по часу, а иногда и больше. И вот как-то раз через некоторое время я увидела маленькую девочку, которая с трудом шла по сугробам. Наголове у нее был повязан платок – из какого-то очень грубого материала, вроде мешковины, и она придерживала его рукой, вот так. – Она поднесла руку к подбородку. – Я подумала, что она, наверное, идет домой, и вдруг, откуда ни возьмись, передо мной возникает целая улица, вся заваленная снегом. И вот она прошла по улице, а потом свернула на дорожку и вошла в дом. Вот это было лучше всего – сидеть в квартире и смотреть стеновидение. Правда, Джефф называл это мозговидением, но это в конце концов не так уж важно.
– Джефф – это тот парень, с которым ты жила?
– Да. А хуже всего мне было как-то раз, когда я решила прочистить вантузом кухонную раковину. Не знаю, чего это вдруг на меня нашло. Часто, когда улетаешь, тебе приходят в голову разные странные мысли – впрочем, тогда они кажутся тебе совершенно естественными. У меня возникло такое чувство, что я просто обязана прочистить раковину. И тогда я взяла вантуз и стала ее чистить. И все это дерьмо полезло обратно из стока. Я до сих пор не знаю, что из этой дряни было настоящим, а что просто привиделось мне. Кофейная гуща. Драный кусок рубашки. Огромные комья застывшего жира. Красная жила, похожая на кровь. А потом рука. Рука какого-то парня.
– Что?
– Рука, говорю. Я крикнула Джеффу, что кто-то запихнул к нам в сток трубу. Но он, оказывается, куда-то ушел, и я была в квартире одна. Я поднатужилась и вытащила руку по локоть. Рука лежала в раковине, вся испачканная кофейной гущей, но предплечье-то уходило вниз, в канализацию! Я на минутку пошла в гостиную проверить, не вернулся ли Джефф, а когда я пришла обратно на кухню, руки уже не было. Это меня немного встревожило. Иногда рука снится мне во сне по ночам.
– Безумие какое-то, – сказал он, сбавляя скорость. Они проезжали мост, на котором велись реконструкционные работы, и движение было ограничено.
– От галлюциногенов действительно делаешься безумным, – сказала она. – Иногда это бывает забавно. В большинстве случаев – нет. Так или иначе, мы здорово на это подсели. Видел когда-нибудь в книжке изображение атома: ну, там, всякие нейтроны, протоны, а вокруг электроны носятся?
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида