– Да.
– Ну так вот, наша квартира стала чем-то вроде атомного ядра, а приходившие и уходившие люди – это как электроны. Люди приходят и уходят, движутся туда и сюда, и все они абсолютно отделены друг от друга, как в «Манхэттенской пересадке».
– Не читал.
– Обязательно прочти. Джефф всегда говорил, что у Дос-Пассоса явно крыша съехала. Странная книга. Ну вот, как бы то ни было, часто бывало так, что вечером мы садилисьперед телевизором, выключали звук и врубали магнитофон – сидим, вконец одурманенные, а кто-то в это время трахается в спальне, причем мы даже толком не знаем, что это за люди. Понимаешь, что я имею в виду?
Вспомнив о вечеринках, на которых он надирался так, что шатался по комнатам, ошарашенный, словно Алиса в Стране Чудес, он ответил, что понимает.
– Так вот, как-то по телеку показывали программу Боба Хоупа. Все уселись и смотрели – укуренные в задницу. Смеялись, как сумасшедшие, над всеми этими старыми хрычами, над излюбленными словечками и добродушными шуточками всех этих дорвавшихся до власти ублюдков из Вашингтона. Просто так и сидели у телека, совсем как папочки и мамочки дома, и я тогда подумала: хорошо, теперь ясно, для чего мы прошли через Вьетнам – чтобы Боб Хоуп ликвидировал разрыв между поколениями. Вопрос только в дозе, и ты становишься таким же, как твои родители.
– Но ты была слишком чистой для такой жизни.
– Чистой? Нет, не в этом дело. Но мне пришло в голову, что последние лет пятнадцать нашей истории – это что-то вроде такой огромной игры в монополию. Фрэнсиса Гари Пауэрса сбивают на его У-2. Пропускаешь один ход. Негров разгоняют водометами в Сельме. Отправляйся прямиком в тюрьму. Расстрел участников демонстрации в Миссисипи. Марши, митинги, Лестер Мэддокс со своим топором. Кеннеди получает пулю в Далласе, Вьетнам, снова марши и демонстрации, студенческие забастовки, борьба за равные права для женщин – и всеради чего? Ради того, чтобы обкуренная компания сидела в тесной квартирке вокруг ящика и смотрела на Боба Хоупа? Да идите вы все в задницу! Короче, я решила уйти.
– А как же Джефф?
Она пожала плечами. – Он получает стипендию. У него все в порядке, учится он неплохо. Говорит, что к следующему лету обязательно станет знаменитым, но мне что-то пока не очень в это верится. – На лице ее появилось странное разочарованное выражение, которое, возможно, на языке ее внутреннего мира означало проявление терпеливой снисходительности.
– Тебе не хватает его?
– Каждую ночь.
– Почему же ты едешь в Лас-Вегас? У тебя там есть кто-нибудь из знакомых?
– Нет.
– Странная цель путешествия для идеалистки.
– Стало быть, ты считаешь меня идеалисткой? – Она рассмеялась и закурила сигарету. – Может быть. Только я не думаю, что идеал нуждается в каких-то особых декорациях. Я просто хочу посмотреть этот город. Он настолько отличается от всей страны, что просто обязан быть хорошим. Но я не собираюсь играть в рулетку. Хочу найти работу.
– А потом что?
Она выдохнула сигаретный дым и пожала плечами. Они проехали мимо щита с надписью:
Лэнди 5 МИЛЬ
– Попытаюсь собраться с мыслями, – сказала она. – Долгое время не буду употреблять наркотики. Брошу курить. – Она сделала жест рукой, и сигарета описала в воздухе дымный круг, словно намекая на то, что это не так-то просто. – Я хочу перестать врать самой себе, будто моя жизнь еще не началась. Она началась. И на двадцать процентов уже закончилась. Сметану я уже съела.
– Смотри, вот выезд на автостраду.
Он остановился на обочине.
– А ты что будешь делать?
– Посмотрю, как будет развиваться ситуация, – осторожно ответил он. – Хочу пока сохранить себе возможность выбора.
– Честно говоря, не такое уж у тебя критическое положение, – сказала она. – Надеюсь, ты на меня не обиделся?
– Нет. Вовсе нет.
– Вот. Возьми вот это. Она протянула ему небольшой пакетик из фольги.
Он взял пакетик и внимательно посмотрел на него. Лучи яркого утреннего солнца отразились в фольге и на мгновение ослепили его. – Что это такое?
– Это синтетический мескалин. Сильнейший и чистейший галлюциноген во всем мире. – Она заколебалась. – Не знаю, может быть, тебе лучше спустить его в туалет, как только вернешься домой. После него тебе может стать еще хуже, чем сейчас. Но может и помочь. Я слышала, что некоторым помогало.
– А видела?
Она горько улыбнулась. – Нет.
– У меня есть к тебе одна просьба. Скажи, ты обещаешь мне ее исполнить?
– Если смогу.
– Позвони мне на Рождество.
– Зачем?
– Понимаешь, ты – как книга, которую я начал читать и не дочитал до конца. Хочется узнать, что будет дальше. Позвони за мой счет. Подожди, я напишу тебе свой номер. –Он полез за ручкой в карман.
– Нет, – сказала она.
– Нет? – переспросил он, посмотрев на нее удивленно и обиженно.
– Я могла бы узнать номер и по телефонному справочнику! Но, по-моему, не стоит этого делать.
– Почему?
– Не знаю. Ты мне нравишься, но у меня такое чувство, что что-то в тебе не так. Не знаю, как объяснить. Словно ты собираешься сделать что-то страшное.
– Ты думаешь, что у меня крыша поехала, – услышал он свой собственный голос. – Ну и катись в задницу.
Она решительно вылезла из машины. Он перегнулся через сиденье. – Оливия…
– Может быть, меня вовсе не так зовут.
– Может быть, и так. Пожалуйста, позвони.
– Будь поосторожнее с этим веществом, – сказала она, указывая на маленький блестящий сверток. – Ты тоже гуляешь в безвоздушном пространстве.
– До свидания. Будь поосторожнее.
– Поосторожнее, это как? – На лице ее снова появилась горькая улыбка. – До свидания, мистер Доуз. Спасибо. Вы очень хороший любовник. Надеюсь, вы не против, что я так говорю. Но это действительно так. До свидания.
Она захлопнула дверь, перешла шоссе № 7 и встала у въезда на заставу. Он посмотрел, как она подняла большой палец навстречу двум проезжавшим мимо машинам. Ни одна изних не остановилась. Больше машин не было, и он развернулся, посигналив на прощанье. В зеркальце заднего обзора он увидел, как она помахала ему рукой.
Глупая дурочка, и чем у нее только башка забита? – подумал он, увеличивая скорость. Однако, когда он протянул руку, чтобы включить радио, пальцы его дрожали.
Он вернулся в город, выехал на автостраду и проехал по ней двести миль со скоростью семьдесят миль в час. Раз он чуть не выбросил блестящий пакетик из окна. Спустя некоторое время он чуть не принял весь порошок разом. Наконец, он просто убрал его в карман пальто.
Когда он, наконец, оказался дома, он почувствовал себя полностью опустошенным, равнодушным ко всему на свете. За прошедший день работы над новым участком 784-й продвинулись вперед. Через пару недель будут сносить прачечную. Оттуда уже вывезли все тяжелое оборудование. Три дня назад ему сказал об этом по телефону Том Гренджер. Когда они будут разрушать здание, он обязательно будет смотреть. Даже захватит с собой ленч в пакете, на случай если дело затянется.
Мэри пришло письмо от ее брата из Джексонвилла. Стало быть, он не знает о разрыве. Он отложил письмо в пачку скопившейся для Мэри почты, которую он все забывал переправить ей.
Он поставил готовый обед в духовку и подумал, не приготовить ли себе стаканчик коктейля, но потом отказался от этой мысли. Он хотел как следует припомнить свой половой акт с девушкой, насладиться им еще раз, возродить в памяти все мельчайшие нюансы. А стоит ему выпить пару стаканов, и мысли эти примут неестественный, лихорадочный оттенок плохого порнографического фильма. Этого ему не хотелось.
Но все вышло не так, как он рассчитывал. Воспоминание не приходило. Он не мог вызвать в себе ощущение упругости ее грудей и тайный вкус ее сосков. Он знал, что сам процесс полового акта был с ней куда приятнее, чем с Мэри. Нежные мускулы Оливии плотнее обхватывали его член, и он лишь один раз выскочил из ее вагины с легким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского. Однако он не мог в точности восстановить ощущение наслаждения. Вместо этого ему захотелось заняться онанизмом. Это желание вызвало у него отвращение! Потом само это отвращение вызвало у него отвращение. В конце концов, не святая же она, – сказал он самому себе, усаживаясь за разогретый обед. Подумаешь, автостопщица какая-то. К тому же слаба на передок. В Лас-Вегас захотелось ей, ишь ты! В конце концов, он обнаружил, что пытается смотреть на все происшедшее желтоватыми глазами Мальоре, и это открытие вызвало у него наибольшее отвращение.
Позже он все-таки напился, несмотря на все свои благие намерения, и около десяти часов вечера знакомое слезливое желание позвонить Мэри снова проснулось в нем. Вместо этого он начал онанировать перед экраном телевизора и кончил в тот самый момент, когда актер из рекламы неоспоримо доказал, что анацин является лучшим обезболивающим во всем мире.
8декабря, 1973
В субботу он никуда не поехал. Вместо этого он долгое время бесцельно бродил по дому, откладывая то, что непременно надо было сделать. В итоге он все-таки набрал номер родителей жены. И Лестер и Джин Каллоуэй скоро должны были разменять восьмой десяток. На его предыдущие звонки отвечала Джин (Чарли всегда называл ее «баба Джин»), и ее голос замерзал до состояния льда, когда она понимала, кто звонит. Для нее, а также, без сомнения, и для Лестера он был чем-то вроде животного, которое подцепило вирус бешенства и укусило их дочку. А теперь это животное непрерывно звонит им домой, к тому же абсолютно пьяное, и скулит в трубку, умоляя их дочку вернуться, чтобы иметь возможность снова ее укусить.
Но на этот раз к телефону подошла сама Мэри. Он почувствовал такое облегчение, что сумел собраться и начать разговор вполне связно.
– Это я, Мэри.
– Барт? Как ты поживаешь? – Невозможно было расшифровать интонацию ее голоса.
– Прекрасно.
– Как поживают запасы «Южного Утешения»? Пока еще не истощились?
– Я больше не пью, Мэри.
– Значит, ты одержал над собой победу? – Ему показалось, что голос ее звучал холодно и враждебно, и он ощутил легкую панику, но не из-за ее отношения, а оттого, что он вовсе не был уверен в правильности своего предположения. Как мог человек, с которым он так долго прожил и которого, как ему казалось, она так хорошо знает, ускользнуть от него так стремительно и бесповоротно?
– Наверное, так оно и есть, – сказал он неуверенно.
– Насколько я понимаю, прачечную пришлось закрыть, – сказала она.
– Возможно, это только временно. – У него возникло странное ощущение, что он едет в лифте и ведет неуклюжий разговор с кем-то, кто считает его ужасно скучным собеседником.
– Судя по тому, что сказала мне жена Тома Гренджера, вовсе не временно. – Наконец-то в ее голосе послышались обвинительные нотки. Что ж, это уже лучше, чем ничего.
– Ну, у Тома-то не будет проблем с работой. Наши конкуренты гоняются за ним уже много лет. Ребята из прачечной «Брайт-Клин».
Ему показалось, что она вздохнула. – Барт, зачем ты позвонил?
– Мне кажется, нам необходимо встретиться, – сказал он осторожно. – Встретиться и все обговорить.
– Ты имеешь в виду развод? – Она произнесла эту фразу достаточно спокойным тоном, но ему показалось, что на этот раз в ее голосе послышалась паника.
– Ты этого хочешь?
– Я не знаю, чего я хочу. – Ее спокойствие дало трещину, и теперь ее голос звучал сердито и испуганно. – Я думала, что у нас все прекрасно. Я была счастлива и думала,что ты тоже счастлив. А потом все это рухнуло, как карточный домик. За один день.
– Ты думала, что у нас все прекрасно, – повторил он. Неожиданно он почувствовал к ней острую ненависть. – Если ты действительно так думала, то и глупая же у тебя башка. Неужели ты решила, что я бросил работу просто так, в качестве розыгрыша, словно старшеклассник, который швыряет петарды в женский туалет?
– Тогда в чем же дело, Барт? Что с тобой случилось? Объясни?
Гнев его стремительно растаял, словно гнилой желтоватый сугроб, и под ним обнаружились слезы. Он попытался подавить их, чувствуя себя преданным. В трезвом виде этого не должно было случиться. Когда ты трезв, так твою мать, ты должен держать себя в руках. Ты только посмотри на себя: готов вывернуть свою душу наизнанку и рычать, уткнувшись ей в колени словно мальчишка, упавший со скейта и содравший себе коленку. Но он не мог объяснить ей, что с ним произошло, потому что сам этого точно не знал, аплакать неизвестно о чем – это уж слишком похоже на обитателя сумасшедшего дома.
– Не могу, – ответил он наконец.
– Чарли?
– Если даже отчасти ты и права, то как ты могла не замечать всего остального?
– Мне тоже не хватает его, Барт. Я тоскую по нему. Каждый день.
И вновь в нем поднялась волна негодования. Странно же ты выражала свою тоску!
– Бесполезно это обсуждать, – сказал он после паузы. Слезы текли по его щекам, но он старался, чтобы голос его звучал ровно. Ну что ж, джентльмены, похоже, мы справились со своей задачей, – подумал он и чуть было не хихикнул. – Во всяком случае, не по телефону. Я позвонил, чтобы пригласить тебя на ленч в понедельник. В «Хэнди-Энди». Ну, как?
– Хорошо. Когда?
– Не имеет значения. Я могу отпроситься с работы. – Шутка упала на пол и скромно скончалась.
– В час, – предложила она.
– Хорошо. Я займу нам столик.
– Закажи по телефону. Не приходи туда в одиннадцать, чтобы надраться к моему приходу.
– Не буду, – сказал он смиренно, зная, что, скорее всего, так и сделает.
Наступила долгая пауза. Казалось, им больше нечего друг другу сказать. Почти теряясь в шуме помех, призрачные голоса едва слышно обсуждали что-то на параллельной линии. А потом она сказала нечто такое, что полностью застало его врасплох.
– Барт, тебе совершенно необходимо записаться на прием к психиатру.
– Что?
– Записаться на прием к психиатру. Я знаю, что это звучит диковато, и мои слова тебя шокируют, но я хочу, чтобы ты знал: что бы мы ни решили, я никогда не соглашусь вернуться и жить с тобой, если ты меня не послушаешь.
– До свидания, Мэри, – проговорил он медленно. – Увидимся в понедельник.
– Барт, ты нуждаешься в помощи, которую может оказать тебе только врач. Я тебе помочь не могу.
Стараясь уколоть ее побольнее – в той степени, насколько это возможно, когда людей разделяют две мили слепого телефонного провода, – он сказал:
– Я и раньше это знал. До свидания, Мэри.
Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и поймал себя на чувстве радости. Гейм, сет и матч – Бартон Джордж Доуз. Он швырнул через всю комнату пластмассовый кувшин для молока и поймал себя на чувстве радости, что не швырнул что-нибудь бьющееся. Тогда он открыл шкаф над кухонной раковиной, вынул оттуда пару подвернувшихся под рукустаканов и с силой швырнул их на пол. Они разлетелись на мелкие осколки.
Ты ведешь себя, как грудной ребенок! Хуже грудного ребенка! – закричал он на самого себя. – Почему бы тебе не задержать дыхание и не дышать, пока не посинеешь, имел я тебя в рот и в оба глаза, гребаный карась?
Скачать книгу [0.17 МБ]
Пирамида