Проснувшись, я принял горячий душ и прошёл в гостиную, чтобы проверить автоответчик. Тело не затекло, как я мог ожидать после двухмильной прогулки. Завтра, возможно, мне придётся от неё отказаться, но в этот вечер я чувствовал себя вполне сносно.
Сообщение оставил Джек. Мать познакомила его с неким Дарио Наннуцци, который с радостью согласился взглянуть на мои картины в пятницу, от четырёх до пяти пополудни, если меня не затруднит привезти их (не больше десяти, которые я сам считаю лучшими) в галерею «Скотто». Никаких эскизов. Наннуцци хотел видеть только завершённые работы.
Возникла лёгкая тревога.
Нет, всё было гораздо хуже.
Скрутило желудок, и я мог поклясться, что мои внутренности опустились дюйма на три. Толи боль, толи зуд поползли вверх по правому боку и вниз по руке, которой не было. Я сказал себе, что это глупость, негоже так себя вести, учитывая, что за три дня, оставшиеся до встречи, тревога будет только нарастать. Однажды я представлял проектстоимостью десять миллионов долларов городскому совету Сент-Пола, когда в нём заседал человек, позднее ставший губернатором Миннесоты. На моих глазах две девочки прошли танцевальные репетиции, отборы в группы поддержки спортивных команд, уроки вождения и ад переходного периода. Неужто с этим можно сравнить показ нескольких моих картин какому-то галеристу?
Тем не менее, когда я поднимался в «Розовую малышку», ноги словно налились свинцом.
Солнце скатывалось к горизонту, заливая большой зал роскошным, невероятным мандариновым светом, но я не испытывал никакого желания попытаться перенести его на холст, во всяком случае, этим вечером. Свет всё равно взывал ко мне. Как может взывать фотография давно забытой возлюбленной, случайно найденная в коробке со свидетельствами далёкого прошлого. Вода прибывала. Даже наверху я слышал шуршание ракушек. Я сел, принялся перебирать предметы, найденные на берегу: перо, обточенный водой камень, одноразовая зажигалка, выцветшая на солнце. Теперь в голове крутились строчки не Эмили Дикинсон, а какой-то старой песни: «Мама, как красиво солнце, Ярко светитсквозь деревья». Никаких деревьев, разумеется, не было, но я мог посадить одно на горизонте, если бы возникло такое желание. Мог посадить, чтобы красный закат светилсквозь него. Привет, Дали.
Я не боялся, что мне укажут на отсутствие таланта. Боялся другого: услышать от синьора Наннуцци, что таланта у меня мало-мало. Или увидеть, как он сведёт большой и указательный пальцы на четверть дюйма и посоветует зарезервировать место на уличном Художественном фестивале, который проводится на Венис-авеню в центре Сарасоты, где меня наверняка будет ждать успех, потому что туристы точно набросятся на мои очаровательные имитации шедевров Дали.
Если бы он так сделал, свёл большой и указательный пальцы на четверть дюйма и сказал «мало-мало», как бы я отреагировал? Мог ли вердикт совершеннейшего незнакомца лишить меня только что обретённой уверенности в себе, украсть у меня новую радость жизни?
— Возможно, — ответил я сам на свой вопрос.
Да. Потому что написание картин очень уж отличалось от возведения торговых центров.
Я мог бы легко разрулить эту ситуацию, отказавшись от встречи… да только я в каком-то смысле пообещал Илзе, что покажу картины специалисту, а я не привык нарушать обещания, которые даю своим детям.
Моя правая рука по-прежнему зудела, сильно, чуть ли не до боли, но я этого зуда практически не замечал. У стены, слева от меня, стояли восемь или десять картин. Я повернулся к ним, думая о том, что надо бы попытаться определить, какие — лучшие, но не сумел даже взглянуть на них.
Том Райли стоял на верхней ступени лестницы. В одних только светло-синих пижамных штанах, потемневших в промежности и на внутренней стороне одной из штанин, где Том их обмочил. Правый глаз исчез. Глазницу заполняла красно-чёрная жижа. Кровь, словно краска, потёками запеклась ниже правого виска, исчезая в седеющих волосах за ухом. Второй глаз смотрел на Мексиканский залив. Красный закат освещал узкое, худое лицо Тома.
Я вскрикнул от удивления и ужаса, отпрянул, упал со стула, приземлился на травмированное бедро, вновь вскрикнул — на этот раз от боли. Дёрнулся, ступня ударила по стулу, на котором я только что сидел, повалила его. Когда я вновь посмотрел на лестницу, Том исчез.
vi
Десятью минутами позже я уже был внизу, набирал его домашний номер. По лестнице я спускался сидя, пересчитывая задом ступеньки. Не потому, что повредил бедро, упав со стула, — просто ноги так сильно дрожали, что я им не доверял, не знал, удержат ли они меня. Я боялся рухнуть в полный рост и удариться головой, даже если бы попыталсяспуститься спиной вперёд, держась левой рукой за поручень. Чёрт, я боялся, что могу потерять сознание.
Я продолжал вспоминать тот день на озере Фален, когда, повернувшись, увидел неестественно блестящие глаза Тома, который прилагал все силы к тому, чтобы не разрыдаться. «Босс, не могу привыкнуть к тому, что у тебя только одна рука. Мне так жаль».
В красивом доме Тома, в Эппл-Вэлли, зазвонил телефон. Том, который дважды женился и разводился. Том, который не советовал мне уезжать из Мендота-Хайтс и который сказал: «Ты словно отдаёшь преимущество своего поля в плей-офф». Том, который насладился моим домашним полем, если верить «Друзьям-любовникам»… и я верил.
Как верил и тому, что увидел наверху.
Один гудок… второй… третий.
— Сними трубку, — пробормотал я. — Сними эту грёбаную трубку.
Я не знал, что сказал бы ему, если б он снял, да меня это и не волновало. В тот момент я хотел лишь услышать его голос. Услышал, но записанный на автоответчик.
— Привет! Вы позвонили Тому Райли. Мы с братом Джорджем и нашей мамой отправились в ежегодный круиз… на этот раз в Нассау. Что ты говоришь, мама?
— Что теперь я — Багама-Мама, — ответил прокуренный, весёлый голос.
— Совершенно верно, теперь она такая, — согласился Том. — Мы вернёмся восьмого февраля. А пока вы можете оставить сообщение… когда, Джордж?
— После звукового з-з-зигнала! — воскликнул мужской голос.
— Точно! — согласился Том. — После звукового зигнала. Или вы можете позвонить мне на работу. — Он продиктовал номер, а потом все трое прокричали: «BON VOYAGE»[61]
Эти слова совсем не напоминали прощальное послание человека, задумавшего покончить с собой, но, разумеется, он находился с самыми близкими и дорогими ему людьми (которые потом сказали бы: «Нам казалось, что он в отличной форме») и…
— Кто говорит, что это будет самоубийство? — спросил я пустую комнату… и в страхе оглянулся, чтобы убедиться, что она пуста. — А если это несчастный случай? Или даже убийство? При условии, что это ещё не произошло?
Но если бы произошло, мне бы позвонили. Может, Боузи, а скорее всего Пэм. Опять же…
— Самоубийство. — Теперь я уже ничего у комнаты не спрашивал. — Самоубийство, и оно ещё не произошло. Это было предупреждение.
Я поднялся и, опираясь на костыль, двинулся в спальню. В последнее время костылём я пользовался реже, но в этот вечер держался за него, как за родного.
Моя любимая девочка сидела, привалившись к подушкам на той стороне кровати, которую могла занимать реальная женщина, если б она у меня была. Я сел, взял её в руки, посмотрел в большие синие стекляшки, полные мультяшного изумления: «О-о-о-о-х, какой противный парниша!» Моя Реба, которая выглядела, как Люси Рикардо.
— Вот так к Скруджу явился призрак грядущего Рождества, — сказал я ей. — Всё это только может произойти.
На этот счёт Реба своего мнения не высказала.
— Но что мне делать? С картинами-то — другое дело. С картинами — совершенно другое дело!
Но связь была, и я это знал. И картины, и видения брали начало в человеческом мозгу, и что-то в моём мозгу изменялось. Я думал, что изменения эти происходили в результате удачного сочетания повреждений. Или неудачного. Противоударная травма. Зона Брока. И Дьюма-Ки. Дьюма… что?
— Усиливает изменения, — объяснил я Ребе. — Не так ли? Реба вновь промолчала.
— Есть что-то ещё, и это что-то воздействует на меня. Возможно, даже зовёт меня?
От этой мысли по коже побежали мурашки. Подо мной ракушки тёрлись друг о друга, когда вода поднимала и бросала их. Не составляло труда представить себе на месте ракушек черепа, тысячи черепов, и все они разом скалили зубы, когда набегала очередная волна.
Джек говорил, что на Дьюма-Ки есть ещё один дом, где-то в джунглях, разваливающийся? Вроде бы да. Когда мы с Илзе попытались поехать в ту сторону, состояние дороги очень быстро ухудшилось. Как и состояние Илзе. Меня желудок не подвёл, но запахи окружающей растительности вызывали отвращение, и резко усилился зуд в отрезанной руке. На лице Уайрмана отразилась тревога, когда я рассказал ему о нашей попытке исследовать джунгли. «При таком состоянии, как у тебя, Дьюма-Ки-роуд — не место для экскурсий». Его слова. Вопрос в том, а какое у меня состояние? Реба продолжала молчать.
— Я не хочу, чтобы это произошло, — прошептал я.
Реба смотрела на меня. Паршивым парнищей, вот кем она меня считала.
— Какой от тебя прок? — спросил я куклу и отбросил её. Она упала на подушку, попкой кверху, расставив розовые хлопчатобумажные ноги, прямо-таки маленькая шлюшка. Действительно, «о-о-о-о-х, какой противный парниша!»
Я опустил голову, уставился в ковёр между ног, потёр шею. Мышцы напряжённые, узловатые. Твёрдые, как железо. Какое-то время меня не докучали сильные головные боли, ноя понимал, что, если мышцы не расслабятся, меня ждёт тяжёлая ночь. И для начала я решил чего-нибудь съесть. Что-нибудь насыщающее, вроде высококалорийного замороженного обеда. Вы понимаете, снять упаковку с замороженного мяса с соусом, поставить на семь минут в микроволновку, а потом жадно всё сожрать.
Но я какое-то время ещё посидел на кровати. У меня возникло много вопросов, и на большинство ответить самостоятельно я, похоже, не мог. Я это признавал и принимал — научился принимать многое с того самого дня, когда на меня наехал подъёмный кран. Но я подумал, что могу попытаться найти ответ как минимум на один вопрос, прежде чем займусь утолением голода. Телефонный аппарат на прикроватной тумбочке я получил вместе с домом. Очаровательно старомодный, модель «Принцесса», с вращающимся диском. Стоял он на телефонном справочнике, большую часть которого занимали «Жёлтые страницы». Я открыл узенькую белую часть, полагая, что номера Элизабет Истлейк мне не найти, но нашёл. Набрал. Гудок, второй, а потом в трубке раздался голос Уайрмана:
— Алло, резиденция Истлейк.
Хорошо поставленный голос — ничего общего с тем человеком, который так смеялся, что сломал под собой шезлонг, и я вдруг решил, что звонок этот — самая плохая идея, какую можно себе представить, но других вариантов не видел.
— Уайрман? Это Эдгар Фримантл. Мне нужна помощь.
Глава 6
ХОЗЯЙКА ДОМА
i
Во второй половине следующего дня я вновь сидел у маленького столика, поставленного рядом с деревянными мостками, которые вели к «Еl Palacio de Asesinos». Полосатый зонт, пусть и порванный, ещё мог выполнять положенную ему функцию. Достаточно холодный бриз вызывал мысли о свитере. Полоски света плясали по поверхности стола, пока я говорил. А я говорил, всё так, чуть ли не час, смачивая горло зелёным чаем из стакана, который Уайрман постоянно наполнял. Наконец я замолчал, и какое-то время с другой стороны стола не доносилось ни звука, тишину нарушал только мерный шум набегающих на берег волн.
Прошлым вечером тревоги в моём голосе, должно быть, хватало, потому что Уайрман предложил тотчас же приехать из «Palacio» на гольф-каре. Сказал, что сможет поддерживать связь с мисс Истлейк по портативной рации. Я ответил, что особой спешки нет. Проблема важная, но не срочная. В том смысле, что звонить по 911 не нужно. И я говорил правду. Если Том намеревался покончить с собой в круизе, я не мог ему помешать. Но я не думал, что он пойдёт на такое, когда рядом мать и брат.
Я не собирался рассказывать Уайрману о том, что тайком рылся в сумочке дочери, этого я стыдился всё больше. Но как только раскрыл рот, а начал я с «LINK-BELT», остановиться уже не мог. Рассказал практически всё, закончив Томом Райли, стоящим на верхней ступени лестницы, ведущей в «Розовую малышку», бледным, мёртвым, без одного глаза. Думаю, отчасти я не останавливался, потому что знал: Уайрман не сможет сдать меня в ближайший сумасшедший дом. Не имеет законного права. Была и другая причина: Уайрман оставался незнакомцем, пусть меня и привлекала его доброта и здоровый цинизм. Иногда (думаю, довольно часто) рассказывать истории, если ты их стесняешься, или они могут показаться безумными, куда проще, когда твой собеседник — незнакомец. Но прежде всего рассказ этот приносил мне облегчение: я словно выдавливал из себя яд после укуса змеи.
Когда Уайрман наливал зелёный чай себе, рука его заметно подрагивала. Меня это заинтересовало и встревожило. Потом он посмотрел на часы, которые носил, как медицинская сестра, на внутренней стороне запястья.
— Через полчаса или около того я должен пойти в дом и проверить, как там она. Я уверен, всё у неё хорошо, но…
— А если нехорошо? — спросил я. — Если она упала или что-то в этом роде?
Он вытащил из кармана летних брюк портативную рацию, размерами не превышающую мобильник.
— Я слежу за тем, чтобы рация всегда была при ней. По всему дому есть кнопки вызова, но… — Он постучал большим пальцем по груди. — Настоящая система тревоги — здесь. Единственная, которой я доверяю.
Он посмотрел на Залив и вздохнул.
— У неё болезнь Альцгеймера. Пока в начальной стадии, но доктор Хэдлок говорит, что прогрессировать она, возможно, будет быстро, раз уж началась. Через год… — Он печально пожал плечами, потом лицо его прояснилось. — Каждый день в четыре часа мы пьём чай. И смотрим Опру. Почему бы тебе не зайти и не познакомиться с хозяйкой дома? Я даже угощу тебя куском островного лаймового пирога.
— Хорошо, — кивнул я. — Договорились. Ты думаешь, это она оставила сообщение на моём автоответчике со словами о том, что Дьюма-Ки — несчастливое место для дочерей?
— Конечно. Хотя, если ты ждёшь объяснений (или ждёшь, что она вспомнит о звонке), удачи тебе. Но я, возможно, могу немного помочь. Ты вчера спрашивал о её братьях и сёстрах, а я не поправил тебя. Дело в том, у Элизабет были только сёстры. В семье рождались исключительно дочери. Самая старшая — где-то в 1908 году. Элизабет появилась на свет в 1923. Миссис Истлейк умерла через два месяца. От какой-то инфекции. А может, от тромба… кто теперь скажет? Это произошло здесь, на Дьюма-Ки.
— Отец женился второй раз? — Я всё ещё не мог вспомнить имя.
Уайрман мне помог.
— Джон? Нет.
— Ты же не собираешься сказать мне, что он воспитывал здесь всех шестерых. Как-то это слишком готично.
— Он пытался, с помощью няни. Но его старшая дочь убежала с парнем. С мисс Истлейк произошёл несчастный случай, и она чуть не умерла. А близняшки… — Уайрман покачал головой. — Они были на два года старше Элизабет. В 1927 году они исчезли. Предполагалось, что они пошли купаться, их унесло подводным течением, и они утонули в caldo grande.[62]
Какое-то время мы смотрели на воду (эти обманчиво кроткие волны, которые выпрыгивали на берег, как щенки) и молчали. Потом я спросил, узнал ли он всё это от Элизабет.
— Частично. Не всё. И она путалась в своих воспоминаниях. Я нашёл информацию о том случае на сайте, посвящённом истории Залива. Переписывался по электронной почте с одним библиотекарем из Тампы. — Уайрман поднял руки и пробежался пальцами по воображаемой клавиатуре. — Тесси и Лаура Истлейк. Библиотекарь прислал мне копию выпуска городской газеты за 19 апреля 1927 г. От заголовка на первой полосе пробирала дрожь. Два слова. «ОНИ ИСЧЕЗЛИ».
— Господи, — выдохнул я.
— В шесть лет. Элизабет было четыре, она уже понимала, что произошло. Может, даже могла прочитать такой простой заголовок, как «ОНИ ИСЧЕЗЛИ». После смерти близняшеки бегства Адрианы, старшей дочери, в Атланту с одним из работников отца, не приходится удивляться решению Джона покинуть Дьюму. Он и оставшиеся дочери перебрались в Майами. Много лет спустя он вернулся, чтобы умереть здесь, и мисс Элизабет ухаживала за ним. — Уайрман пожал плечами. — Примерно так же, как я ухаживаю за ней. Поэтому… ты понимаешь, почему женщина с начавшейся болезнью Альцгеймера может считать Дьюму злополучным для дочерей местом?
— Пожалуй, но откуда эта дама преклонного возраста узнала телефонный номер нового арендатора?
Уайрман бросил на меня озорной взгляд.
— Арендатор новый, дом старый, автоматический набор всех здешних телефонов — там. — Он указал на дом за спиной. — Есть ещё вопросы?
Я вытаращился на него.
— Она может позвонить мне в режиме автоматического набора?
— Не вини меня. Я появился здесь позже. Кто-то ввёл телефонные номера принадлежащих ей домов в память её телефонного аппарата. Наверное, это сделал риелтор. А может, управляющий делами мисс Истлейк. Он приезжает сюда из Сент-Питерсберга каждые шесть недель, чтобы убедиться, что она жива, и я не украл коллекционный фарфор. Когда он появится в следующий раз, я его спрошу.
— То есть она может позвонить в любой дом в северной части Дьюмы нажатием одной кнопки.
— Ну… да. Я хочу сказать, они же всё принадлежат ей. — Он похлопал меня по руке. — Но знаешь что, мучачо? Я думаю, у твоей кнопки этим вечером будет нервный срыв.
— Нет, — без запинки вырвалось у меня. — Не делай этого.
— Ага. — Уайрман словно понимал мои мотивы. И кто знает, может, понимал. — В любом случае ситуация с загадочным звонком прояснилась, хотя, должен тебе сказать, объяснения на Дьюма-Ки иной раз логике не подчиняются. Пример тому — твоя история.
— Ты хочешь сказать, с тобой тоже случалось… что-то похожее?
Он пристально посмотрел на меня, его большое, загорелое лицо не выдавало никаких эмоций. На нас обрушился холодный порыв ветра, швырнул песком в наши голые лодыжки.Ветер поднял волосы Уайрмана, открыв шрам-монетку повыше правого виска. Я задался вопросом, а может, его ударили горлышком бутылки во время драки в баре, и попытался представить себе человека, который мог разозлиться на такого, как Уайрман. Не получилось.
— Да, со мной случалось… странное, — ответил он и согнул по два пальца каждой руке, изображая кавычки. — Именно это превращает детей… во взрослых. И позволяет учителям английского языка и литературы нести всякую чушь в первый год… обучения. — Обе фразы попали в эти воздушные кавычки.
Я понял, что рассказывать свою историю он не собирается, во всяком случае, сейчас. Поэтому спросил, поверил ли он моей.
Уайрман закатил глаза и откинулся на спинку шезлонга.
— Не испытывай моего терпения, vato. В чём-то ты, возможно, и ошибся, но ты точно не чокнутый. У меня здесь женщина… самая милая женщина на свете, и я люблю её, но иногдаона думает, что я — её отец, и мы в Майами тысяча девятьсот тридцать четвёртого года. Иногда она кладёт одного из фарфоровых человечков в жестянку из-под печенья и бросает в пруд с золотыми рыбками, который расположен за теннисным кортом. Мне приходится доставать жестянку, пока она спит, иначе она устраивает скандал. Почему она это делает, не знаю. И думаю, к лету она, возможно, будет постоянно ходить в памперсах для взрослых.
— То есть?
— То есть я знаю, какие они. Психи. Я знаю Дьюму и собираюсь получше узнать тебя. У меня нет никаких сомнений в том, что ты видел своего мёртвого друга.
— Честно?
Абсолютно. Verdad.[63]Вопрос в том, что ты собираешься с этим делать, при условии, что ты не горишь желанием увидеть, как твоего приятеля зарывают в землю за… или это вульгарно?., за то, что он намазывает масло на твою бывшую краюху хлеба.
— Нет. На мгновение у меня возникло желание… даже не знаю, как описать…
— На мгновение у тебя возникло желание отрубить ему член, а потом вытащить глаза длинной такой вилкой для поджаривания хлеба на огне. Причём раскалённой. Такое у тебя возникло желание, мучачо? — Уайрман нацелил на меня пистолет, сооружённый из большого и указательного пальцев правой руки. — Я был женат на одной мексиканской крошке, поэтому знаю, что такое ревность. Это нормально. Естественная первая реакция.
— Твоя жена когда-нибудь… — Я осёкся, вдруг вспомнив, что познакомился с этим мужчиной всего лишь днём раньше. Забыть об этом не составляло труда. Уайрман умел сближаться с людьми.
— Нет, амиго, насколько мне известно. Что она сделала, так это умерла. — Лицо его оставалось совершенно бесстрастным. — Давай в это не углубляться, идёт?
— Конечно.
— О ревности нужно помнить одно: она приходит и она уходит. Как здесь — послеполуденные ливни в плохой сезон. Ты говоришь, что это пережил. Так оно и должно быть. Потому что ты больше не её campesino. Вопрос в другом: что тебе делать в сложившейся ситуации? Как ты собираешься помешать ему покончить с собой? Потому что ты знаешь, что произойдёт по завершении этого счастливого семейного круиза, так?
Скачать книгу [0.33 МБ]
Пирамида
