"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не были твоими
учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?! За что, за что, зачем... Я должен был идти с
тобой до конца... Учитель, Учитель... Я виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу...
зачем... ты - всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть, серо-зеленая вода
смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он утратил способность видеть и
слышать: только густой слоистый туман перед глазами да пронизывающая, высокая, на пределе
слышимости нота, впивающаяся в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает
саднящий комок сердца, пульсирующий бесконечной болью.
Когда, наконец, он вырвался из цепких лап безнадежности и безысходного отчаянья, его
оглушил голос Эонве, обжигающе-душной мукой отдающийся в висках:
- ...И Враг был предан в руки Единого - да свершится воля Его, как суровая, но
справедливая кара господина настигает непокорного злобного раба...
Гнев и ярость жгуче-багровой волной поднялись в душе Черного Майя.
"Будьте прокляты! Ненавижу!"
Кажется, Эонве ощутил это; он отстранился, в глазах его метнулся дрожащей мышью
ужас.
Теперь Эонве почти кричал:
- Запомни: Валар не предлагают дважды! Ступай, пади к ногам Валар - да судят они тебя
по справедливости, как прочих! Покайся - ты будешь прощен!
"Может, услышат... Схватить его... Великие Валар, вызверился, как бешеный волк!"
"Ненавижу!"
Странно кружилась голова.
"Учитель... Что они сделали с тобой?!"
Словно горячая тяжелая ладонь легла на затылок, мелкие острые иглы кололи лицо...
Широко открытые глаза не видят почти ничего - завеса пылающей тьмы, расчерченная сеткой
огненных линий... Не хватает воздуха, частое прерывистое дыхание кажется слишком громким,
и биение сердца - лихорадочное, захлебывающееся - мучительно отдается в каждой клеточке
тела; кровь в кончиках пальцев пульсирует в такт этому безумному стуку, все звуки слышатся,
как сквозь вату - он снова оглох, он перестал ощущать собственное тело, в сгустившейся
черноте глашатай Короля Мира кажется кровавым - темно-огненным силуэтом... Он терял
сознание - он терял себя; и только эта безнадежная, страшная радость осознания: пощады не
будет...
А потом он услышал - голос.
"Ученик мой, Хранитель Арты... прости меня, прости, если сможешь, прости за эту
боль... Арта не должна остаться беззащитной, понимаешь? Только ты можешь сделать это,
только ты - Ученик мой, единственный... Возьми меч. Возьми Книгу. Это - сила и память. Иди.
Ты вспомнишь это, когда все будет кончено. Я виноват перед тобой - я оставляю тебя одного...
Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай".
Из небытия - сквозь пелену беспамятства, сквозь глухую завесу смертной тоски, сквозь
отчаянье - этот голос. Как клинок, вспарывающий липкий паутинный кокон безволия.
"Возьми меч. Возьми Книгу. Иди".
Густо-фиолетовая тяжесть медленно покидала тело.
"Он оставил меня - жить. Собой заплатил он за мою свободу. За мою жизнь. И как смею
я - нарушить его волю?.."
И Гортхауэр устыдился - того, что желал себе смерти. Умереть - легче, чем жить.
"Я не знаю, почему ты избрал для меня - жизнь. Мне трудно понять тебя, но я знаю - ты
был прав... Какая мука!.. Не понимаю..."
Раскаянье жгло его - но это не было тем раскаяньем, которого так ждали Валар.
Эонве все еще говорил что-то, но Саурон не слышал его слов.
Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
Иди.
...Он шел во тьму, и плащ летел за его спиной - черные крылья.
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.
Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
"Учитель!"
Он шел и шел под истекающим звездами небом.
...В ту ночь на землю обрушился звездопад...
- Прости меня, - непослушными губами шептал он, - прости, что не понимаю тебя.
Прости, что не смог помочь тебе. В самый страшный для тебя час меня не было рядом с тобой.
Прости меня. Прости меня, Учитель. Прости меня. Ты надеялся на меня - но что я могу?.. Я так
слаб... Прости и прими меня, когда я приду к тебе... Учитель...
...Той ночью был шторм...
Учитель!..
СКИТАЛЕЦ. 547 ГОД I ЭПОХИ
...Войско покатилось дальше по гулким пустым коридорам, и тогда он бросил брату: "Я
проверю..." - и быстро зашагал, почти побежал по отполированным тысячами шагов ступеням
лестницы. "Проверю..." Что? зачем?
- замок был пуст, он знал, он чувствовал это - все ушли, чтобы остаться там, перед высокими
вратами, створы которых, окованные черным железом, были сейчас распахнуты настежь. Он не
мог больше видеть этих спокойных, даже в смерти спокойных лиц - лиц Людей, вышедших на
бой - в молчании, таком, что был слышен в тишине шелковый шелест их знамени - черного
знамени без знака, без герба, - в молчании шедших в битву, и умиравших - в молчании... Он
знал - они там, за черными вратами, все они, кому смерть не сумела закрыть глаз, они смотрят в
низкое предзимнее небо, похожие чем-то на сбитых влет черных птиц - в молчании. Словно
ждут - его, в этот день увидевшего, какой бывает смерть.
Двери распахнуты настежь. Пусто. Великие Валар, как же пусто, как тихо, до звона в
ушах, до озноба - невероятно тихо, только эхо его шагов мечется по коридорам, забивается в
уголки комнат, испуганно прячась от тишины.
Он остановился перед единственной закрытой дверью. Толкнул ее ладонью, ощутив
прохладу резного дерева, и отступил на шаг, сжимая меч.
Тишина.
Он вошел, настороженно озираясь, мгновением позже осознав, насколько нелепо и
страшно выглядит здесь с покрытым коркой спекшейся крови мечом.
Потому что здесь были - книги. Ряды и ряды книг, бережно уложенные на полки свитки -
больше книг, чем он видел за всю свою жизнь; книги в переплетах из плотной тисненой ткани,
из тонких древесных дощечек, в узорных серебряных окладах... Он, затаив дыхание, замер на
пороге. Здесь не было так пусто и холодно, как в других комнатах, куда он заглядывал; здесь
было другое - может, какой-то запах, неуловимое ощущение, он не знал.
Подошел к столу, на котором заметил небольшую книгу - серебристо-зеленый переплет с
тисненым рисунком ветвей какого-то незнакомого дерева, - и собирался было раскрыть ее,
когда осознал, что все еще сжимает в руке рукоять бесполезного меча. Меч он прислонил к
невысокому резному креслу и раскрыл книгу. Зеленоватая бумага с проступающим рисунком
трав и цветов, легкие летящие знаки, похожие на Тэнгвар - слишком похожие на Тэнгвар, и все
же - другие, больше говорящие душе, чем глазам - или ему просто так казалось?..
Тропы памяти
зарастают травой забвенья.
Пирамида