после чего объявил, что сектор свободен.
- Как же он сюда доберется, если тут нет кораблей? - спросил
Исодзаки, размышляя вслух.
- Иначе добраться невозможно, сэр, - отозвался комлог. - Если он
здесь, что представляется крайне маловероятным...
- Молчать! - цыкнул Исодзаки.
Он сидел в пропахшем маслом полутемном блистере и глядел на зияющий
жерлами шахт астероид в полукилометре от хоппера. Тем временем корабль
сравнял скорость с астероидом, и знакомое пасемское звездное небо за
астероидом начало вращаться. Если не считать астероида, вокруг не было
ничего - только вакуум, космические лучи и пронзительная тишина.
И тут в наружный шлюз постучали.
8
В то время, когда происходила передислокация войск, в то время,
когда армады матово-черных звездолетов дырявили
пространственно-временной континуум, в тот самый миг, когда Великого
Инквизитора отправили на терзаемый Шрайком Марс, а исполнительный
директор Гильдии торговцев летел на тайное рандеву в открытом космосе, я
лежал беспомощный в постели, мучимый дикой болью в спине и животе.
Боль - штука любопытная и обескураживающая. Мало что на свете
способно столь бесцеремонно и столь решительно завладеть вашим
вниманием, и мало о чем столь же скучно слушать или читать.
Боль всепоглощающа. Поразительно неумолимая, она обладает
всеподчиняющей силой. В часы агонии - и тогда, и потом - я пытался
сосредоточиться на окружающем, думать о других вещах, говорить с людьми,
даже повторял в уме таблицу умножения, но боль проникала во все уголки
сознания, точно расплавленное железо - в трещины плавильного тигля.
Я смутно осознавал происходящее - я на планете, которую комлог
определил как Витус-Грей-Балиан Б; набирал воду из колодца, когда меня
скрутила боль; подошла женщина в синем одеянии, синие ногти, открытые
сандалии, и позвала на помощь других - в синих одеяниях, - они перенесли
меня в дом, и я продолжал сражаться с болью на мягкой кровати. Там были
и еще люди - женщина в синем платье и платке, молодой мужчина в синем
костюме и в тюрбане и по крайней мере двое детей, тоже в синем. Эти
добрые люди не только удовлетворились моими нечленораздельными
извинениями и маловразумительными жалобами - они разговаривали со мной,
клали на лоб влажные компрессы, успокаивали, сняли с меня ботинки,
носки, жилет, заботились обо мне, ободряюще шепча что-то на своем
странном языке, пока я пытался сохранить хоть крохи собственного
достоинства, сражаясь с приступами боли.
Прошло несколько часов - небо за окнами стало по-вечернему розовым,
- и женщина, та, что первой подошла ко мне, сказала:
- Гражданин, мы попросили местного священника-миссионера о помощи,
и он отправился за доктором с имперской военной базы в Бомбасино. У
военных почему-то не оказалось ни свободных скиммеров, ни других
летательных аппаратов, поэтому священник и доктор... если доктор
приедет... поедут вниз по реке - это пятьдесят пулов. Если повезет, они
будут здесь еще до рассвета.
Я понятия не имел, сколько в одном пуле метров - или километров - и
сколько надо времени, чтобы проделать путь в пятьдесят пулов, я не знал
даже, сколько в этом мире длится ночь, но от одной лишь мысли, что скоро
настанет конец моим мучениям, на глаза мне навернулись слезы... и я
прошептал:
- Пожалуйста, мэм, не надо имперских врачей...
Женщина положила мне на лоб холодную ладонь.
- Так надо. В Лок Чайлд-Ламонде больше нет своего доктора. Вы
можете умереть без медицинской помощи.
Я застонал и перекатился на бок. Боль пронзила меня раскаленной
проволокой. Я понимал, что доктор с базы сразу поймет, что я не отсюда,
сообщит обо мне полиции или военным - если этого уже не сделал их
"священник-миссионер", - и меня наверняка задержат и допросят. На сем
моя миссия и закончится - полным провалом. Четыре с половиной
стандартных года назад, отправляя меня в эту одиссею, старый поэт Мартин
Силен поднял бокал шампанского и предложил тост за героев. Если бы он
только знал, чем это обернется в действительности! А может, он знал?
Ночь тянулась с леденящей медлительностью. То ко мне заглядывали
две женщины - посмотреть, как я, - то дети в голубых платьицах
(наверное, в ночных рубашках) таращились на меня из полутемного
коридора. У девочки светлые волосы... и прическа совсем как у Энеи в ту
пору, когда мы встретились, и ей было двенадцать, а мне - двадцать
восемь стандартных лет. Мальчик - он младше девочки - очень бледный,
голова выбрита. Всякий раз, заглядывая ко мне, он робко махал ручонкой.
Когда боль отступала, я вяло махал в ответ.
Уже рассвело, а врача все не было. Соленой мутью накатило отчаяние.
Я не в силах выносить эту ужасающую боль еще час. Интуитивно я знал, что
такие люди, как мои хозяева, давным-давно дали бы мне болеутоляющее,
если б оно у них было. Я всю ночь пытался вспомнить, не осталось ли
чего-нибудь подходящего в каяке. Нет, единственное, что я захватил из
лекарств, - аспирин и средства дезинфекции. А против такой сокрушающей
волны боли аспирин не поможет.
Я решил, что, пожалуй, смогу продержаться еще десять минут. Они
сняли браслет комлога и положили на полку у кровати. Можно попробовать
скоротать время за разговором с комлогом. Я потянулся к полке, задыхаясь
от накатившей боли... еще немного - получилось! - Нацепив браслет на
запястье, я прошептал:
- Биомонитор включен?
- Да.
- Я умираю?
- Показатели жизнедеятельности критические, - сообщил комлог
неизменно спокойным тоном. - Вы в шоке. Кровяное давление... - Он
пустился перечислять технические подробности и перечислял их до тех пор,
пока я не велел ему заткнуться.
- Ты не выяснил, что со мной случилось?
За приступами боли волнами накатывала тошнота. В желудке уже ничего
не осталось, но позывы на рвоту не прекращались.
- Состояние напоминает приступ при воспалении аппендикса.
- Аппендицит... - Такие бесполезные придатки, как аппендикс, были
Скачать книгу [0.56 МБ]